– То есть, если я правильно поняла, ты консультируешь фирмы по финансовым сделкам с арабами?

– Правильно поняла, – устроившись в удобном кожаном кресле, притянув Глашку и усадив к себе на колени, подтвердил Генералов. – Консультирую и обеспечиваю безопасность этих сделок.

– Только коммерческие фирмы или государственные дела тоже?

Генералов тяжко вздохнул. Нелегко это – менять на ходу сразу свои правила не посвящать никого в свою работу.

– Иногда я выполняю просьбы правительства и помогаю в делах.

Аглая помолчала, задумавшись, смотрела на экран, где передавали репортаж из какой-то ближневосточной страны и араб-репортер что-то быстро-быстро говорил на непонятном языке. Глеб не мешал ей думать, понимал, что многое сейчас для них обоих зависит от того, что Глаша скажет и как поймет и примет реалии его жизни. Он даже дыхание затаил.

– Я понимаю, Глеб, честное слово! – отчего-то печально заговорила Аглая. – Режим секретности всего, чем ты занимаешься, коммерческая и государственная тайна. – Она взяла в ладошки его лицо, приподняла, заглянула ему в глаза и попросила: – Но, пожалуйста, всегда говори мне, куда ты уезжаешь и, хоть приблизительно, как надолго. И расскажи о себе, о своей жизни, как ты выбрал такую профессию, где учился – все, что можно рассказать. И про прошлые дела, пусть без конкретных названий и имен. Про все свои сложности, про удачи и невезения, про победы и поражения. Пожалуйста. Мне это очень важно. Очень!

Глеб мимолетно подумал, что с этой девочкой он, наверное, научится плакать!

Он притянул ее к себе, наклонил голову и поцеловал долгим благодарным и невероятно чувственным поцелуем – за счастье, которое она уже подарила, и за то, что еще подарит ему, за настоящее понимание, за ее любовь, врученную ему, без каких-либо расчетов и ожиданий, без всяких условий – чисто и просто! Он оторвался от нее, посмотрел в затуманенные от поцелуя глаза.

– Я тебя люблю, – поделился переживаниями со своей единственной женщиной Глеб Генералов.

– Люблю тебя, – эхом его души отозвалась Аглая, не отрывая от него взгляда.

И вдруг что-то изменилось в ее глазах – проскочил какой-то чертенок, она улыбнулась, спасая их обоих от слишком звенящих высот, куда они поднялись.

– Это очень удобное кресло, – лукаво заметила она, переместилась у него на коленях, поерзала с ощутимым намеком. – Может, освоим его не только в рабочих целях?

– Дорогая, – растекся улыбкой Генералов, – я, понятное дело, гусар, но все-таки уже не юноша. Тебе придется быть со мной понежнее.

– Обещаю, – прошептала в миллиметре от его губ Аглая.

Нежнее у них обоих получилось только первые минут пять, а потом они словно сорвались – торопились соединиться, слиться в единое целое, что-то неосознанно говорили друг другу, шептали, обещали…

И в тот момент, когда они вдвоем влетели на свою вершину, над поселком поплыл колокольный звон заутренней…

Глашка так и заснула у него на коленях. Глеб осторожно, чтобы не разбудить, поднял ее на руки, отнес на второй этаж в спальню, уложил на кровать, лег сам, обнял свою обретенную женщину и провалился в сон.

Обедали они у Коли втроем. На вчерашнем пиршестве им не удалось съесть и половины приготовленного, подтверждая предположение «перестарались», зато ненужность готовить что-то в данный момент обрадовала их сегодня. Все трое пребывали в столь расслабленном состоянии приятной усталости и лени, что делать лишние движения не то что не хотелось, а категорически не рекомендовалось.

Девушка Инна уже уехала, что порадовало всех, даже Колю. А может, не «даже», а в первую очередь! Не хотелось никакой вынужденной искусственности, напряжения, необходимости что-то кому-то объяснять… Ой, да всем понятно – напряг, одним словом, рядом с человеком, который не чувствует, не понимает этих людей, вопросы глупые задает и вообще сковывает своим присутствием.

Они втроем накрыли стол в летней беседке, на вопрос Алтая, приподнявшего бутылочку наливочки: «Усугубим?» – Аглая живенько поинтересовалась:

– А дед тебе звонил? Приедет?

– Звонил, приедет завтра, – ответил Коля. – Тебя решил тактично не тревожить, и у них там с другом какие-то дачные дела имеются.

– Ну, раз никому за руль не надо, – вынес вердикт Генералов, – можно. Но лучше винца легкого, холодненького. Мы с Аглаей предусмотрительно захватили.

И такие это были задушевные посиделки!

Вид из беседки открывался совершенно сказочный: на крайние дома поселка, и дальше за холмами темнели леса, поля, просматривался небольшой участок речки – тишина, лишь стрекотание кузнечиков, еле слышный детский смех и гомон, долетающий с реки, шелест листвы в кронах деревьев!

И такое чувство, что трогаешь неспешное счастье руками, вдыхаешь его в себя и чувствуешь его вкус.

Но Коля неожиданным вопросом разбил эту умиротворенную расслабленность:

– Может, расскажете наконец, что там у вас произошло тогда в Египте?

– А что тебе Аглая рассказывала? – спросил осторожно Генералов.

– От нее подробностей дождешься! – проворчал Коля. – Прилетела на пятый день отъезда, что-то промямлила невнятное, что и отдых такой ей надоел, и ее напарница, с которой она ездила, умудрилась с местной полицией попасть в непонятки, вот она и уехала. Я тогда на сборах был, к чемпионату готовился, все, что смог, из нее по телефону вытащить, это что пришлось быстро сматываться и ей помог неизвестный русский мужик! А потом у меня… ну, сами знаете. Только через полгода мы вернулись с ней к этому разговору. И Глашуня призналась, что запала на тебя, Глеб Егорович, и как ты ей помог, но без деталей.

– Запала, говоришь? – довольно уточнил Генералов, притягивая к себе Глашку и нежно целуя в лоб у нашлепки марлевой.

– Ну, так расскажете? – настаивал Алтай.

– Давай, Аглая Васильевна, начни с предыстории происшествия, – предложил Глеб.

– А все просто, – приступила к изложению Глашка. – Слушать надо свою интуицию! Вот как я не хотела ехать в этот Египет! Но уговорили, расписали красоты и прелести курорта. Да и почти халявной ценой путевки, грешна, соблазнилась. А сколько платит жадный, все в курсе.

Они рассказали все Алтаю. Вспоминая, переживая заново те события, Аглая начала, Генералов подключился по ходу рассказа с объяснением своей роли и видения ситуации, а в конце спросил Глашку:

– А Катя-то эта смогла уехать?

– Нет, – расстроилась Аглая, понимая, что придется рассказать еще и об этом…

Через три дня после возвращения Аглаи в Москву ей позвонила мама Кати.

– Здравствуйте, Аглая, – услышала она в трубке незнакомый, измученный женский голос. – Меня зовут Елена Петровна, я мама Кати Куницыной. Мне дали номер вашего телефона на работе. Аглая, вы же с Катенькой отдыхали, как это могло случиться?

– Что могло случиться, Елена Петровна? – уже предполагая, что услышит, спросила Аглая.

– А разве вы не знаете? – удивилась женщина.

– Нет, – почти не соврала Глаша.

– Ну, как же! Вы же с ней там были!

– Елена Петровна, дело в том, что по семейным обстоятельствам мне пришлось срочно уехать с курорта на пятый день, а Катя осталась. Что у нее случилось?

– Катенька пропала без вести! – заплакала женщина.

– Как? – спросила Глашка строго.

– Мне объяснили, что ее вещи и документы остались в номере, а полотенце, тапочки, очки солнцезащитные и шляпу нашли на шезлонге, на пляже. Служащие отеля только на второй день обратили внимание, что вещи лежат там и никто их не забирает. Вызвали полицию, начали поиски и поняли, что пропала туристка. Говорят, утонула, но найти пока не могут. Как это могло произойти, Аглая? – разрыдалась женщина.

А вот так! Вот так! Твою мать!

Черт возьми, Глеб Егорович, ее добровольный спаситель, оказался абсолютно, до мелочей, прав в своем прогнозе! Все именно так, как он предполагал!

Ну конечно! Чего проще – утонул человек, и все! Мало, что ли, дурных пьяных туристов тонет на этих курортах?! Да полно! Напьются до соплей, и в кураж шалопутный! Такое ощущение, что дома у россиян сухой закон, вот только на курортах и отрываются за весь год! А то, что Куницына отрывалась там по полной, как и было самой Катей заявлено в программе отдыха, знали все: и туристы в отеле, и обсуживающий персонал!

Катя, Катя! Ну как же так?! Значит, не смогла сбежать, не сообразила!

Глашка посочувствовала Елене Петровне, подбодрила – может, еще найдется! Ну, мало ли, может, вещи на пляже забыла, а сама гуляет с кем-нибудь или еще чего…

Еще чего Куницына делает, скорее всего, и не по собственной воле!

Следующим спрашивающим о Кате Куницыной стал следователь прокуратуры, куда вызвали Аглаю дать показания. Глаша повторила то, что говорила уже Катиной маме, – мол, семейные обстоятельства, пришлось прервать отпуск и уехать в Москву. Катерину видела живой и здоровой, когда уезжала.

Эту же версию пришлось убедительно излагать на работе, объясняя всем любопытствующим про свой отъезд, про Катин веселый отдых. Она понимала, чувствовала, что нельзя рассказывать о своих подозрениях, об этом Ахмеде, о скандале, о своем бегстве и уж тем более о загадочном спасителе.

Но терзалась сомнениями – а вдруг, если она расскажет, Кате смогут помочь? Проведут расследование, найдут этот притон, допросят Ахмеда – ну, вдруг поможет?

Но останавливала себя, стараясь сохранить хладнокровие и мыслить логически, – как? Как они ей помогут? Ну, предположим, допросят они этого важного Ахмеда и всех продавцов из магазина, и что? Кто-то из них признается, что девушку забрали в бордель?

И с какого перепугу? По доброте душевной?

Ну, хорошо, даже если проведут какую-нибудь совместную широкомасштабную операцию по ликвидации нелегального бизнеса этого Ахмеда. Может же такое быть? Ну, предположим с большой долей сомнения! Ну а вдруг?

А если усиленные поиски только навредят Куницыной? Что там делают со свидетелями?