Снег валил неслышно, на крыше образовывались целые сугробы, а потом они начинали таять от тепла, поднимавшегося снизу, и ползли вниз по скатам крыши, оставляя за собой ледяные дорожки и сосульки на карнизах. Но время от времени талая вода находила щель в дранке, или же от тяжести снега щепы расходились в стороны, и тогда на нас сыпался ледяной дождик.

Джейми воспринимал подобные проникновения воды в дом как личное оскорбление и тут же бросался латать дыру, не откладывая дела ни на минуту.

— Вон, смотри! — воскликнул он. — Вон где. Видишь?

Я перевела взгляд от волосатых ног, красовавшихся прямо передо мной, к потолку. И в самом деле, факел высветил черную линию разошедшейся щепы, причем по обе стороны дыры уже расползались темные пятна влаги. Пока я все это рассматривала, на потолке медленно набухла капля прозрачной воды, блеснувшая красным и желтым, — и упала прямо на подушку рядом со мной.

— Мы можем немножко передвинуть кровать, — предложила я, хотя и без особой надежды. Это ведь было не в первый раз. Бесполезно было доказывать Джейми, что ремонт может прекрасно подождать до утра; Джейми только фыркал в ответ и заявлял, что ни один уважающий себя мужчина не потерпит подобного безобразия.

Джейми отошел от кровати и бесцеремонно пнул Яна голой пяткой.

— Вставай, будешь мне показывать изнутри, где дыра, а я залезу на крышу. — Схватив несколько кусков кровельной щепы, молоток, резак и горсть гвоздей, он пошел к двери.

— Эй, ты что, полезешь на крышу в таком виде? — спохватилась я, подскакивая на кровати. — На тебе же новая шерстяная рубашка!

Джейми остановился у порога, бросил на меня короткий взгляд и потом, с видом одного из первых христианских мучеников, положил на пол инструменты, снял рубашку, отшвырнул ее в сторону — и величественно вышел наружу, воевать с течью, и даже его ягодицы выражали решимость.

Я крепко потерла ладонями заспанное лицо и застонала.

— Да ничего с ним не случится, тетя! — заверил меня Ян. Он широко зевнул и неохотно выбрался из теплой постели.

Топот ног по крыше возвестил нам, что Джейми уже на месте. Мне пришлось тоже вылезти из-под одеяла, как это ни было неприятно, — и Ян взобрался на нашу кровать и просунул обгорелую веточку между отсыревшими щепами, а потом еще и постучал по стропилу, давая наводку.

Далее последовали треск и стук, пока Джейми выдирал пришедший в негодность кусок кровли и заменял его новым, и течь соответственно на время усилилась, но потом от нее только и осталось, что ком снега, успевший провалиться внутрь в тот момент, когда Джейми сдирал дефектную щепу.

Вернувшись в постель, Джейми прижался ко мне всем своим замерзшим телом, притиснул меня к ледяной груди и благополучно заснул, осознавая свою правоту и будучи весьма довольным тем, что он в очередной раз защитил свой дом от страшной угрозы.


* * *

Наш плацдарм на склоне горы был хрупким и не слишком устойчивым — но тем не менее это был плацдарм, где готовилось будущее наступление. У нас было не слишком много мяса, потому что на серьезную охоту у мужчин не хватало времени, так что добывали они в основном белок и кроликов, которые теперь, как большинство грызунов, устроились на зимних квартирах, — но зато у нас было в достатке сушеных овощей, от батата до тыкв, а заодно куча дикого лука и чеснока, да еще пара бушелей орехов и небольшой запас целебных трав, которые я умудрилась собрать и высушить. Конечно, диета у нас была довольно скудной, но до весны мы вполне могли дотянуть.

Поскольку вне дома теперь мало что можно было сделать, у нас появилось время, чтобы просто поговорить, рассказать друг другу какую-нибудь сказку, помечтать. Джейми нашел время, чтобы помимо таких полезных вещей, как ложки и миски, вырезать из дерева еще и набор шахматных фигур, и теперь постоянно уговаривал то меня, то Яна сыграть с ним.

Ян и Ролло, отчаянно страдавшие от необходимости сидеть в закрытом помещении (я называла это состояние «домашней лихорадкой»), частенько отправлялись в Аннэ Оока, и иной раз участвовали в охоте вместе с молодыми индейцами из деревни, — и тем явно нравилось общество Яна, а в особенности Ролло.

— Парень говорит на языке индейцев куда лучше, чем говорил когда-то на греческом и латыни, — весьма кисло заметил однажды Джейми, наблюдая за тем, как Ян обменивается ругательствами с одним из индейцев, когда те отправлялись в очередной поход.

— Ну, если бы Марк Аврелий писал о том, как выслеживать дикобраза, думаю, он нашел бы в Яне искреннего почитателя, — сказала я, стараясь утешить Джейми.

Я, конечно же, всей душой любила Яна, однако ничего не имела против его частых отлучек. В такой тесноте, в таком маленьком доме трое — это уже целая толпа.

Ничто в мире не может быть лучше пуховой постели и открытого огня в очаге… разве что пуховая постель, в которой рядом с тобой лежит нежный и пылкий любовник. Когда Ян отсутствовал, мы могли не беспокоиться о том, чтобы зажигать вечером сальные свечи, — мы просто заваливались в постель с наступлением темноты и лежали рядом, болтая заполночь о том, о сем, смеясь, вспоминая прошлое, строя планы на будущее, и то и дело, прервав разговор, наслаждались близостью, радуясь тому, что мы вместе.

— Расскажи мне о Брианне…

Джейми повторял это часто; он мог до бесконечности слушать истории о детстве Брианны. Что она говорила, как ходила, что делала, во что я ее одевала. Как она причесывалась, что любила и так далее.

— А я тебе говорила, как меня один раз пригласили в ее школу, чтобы я рассказала о том, что это такое — быть врачом?

— Нет. — Джейми повернулся на бок, устраиваясь поудобнее, поближе ко мне. — А зачем это было нужно?

— Ну, в школах это называют днем выбора профессии. Школьное руководство приглашает множество разных людей, чтобы они рассказали детям о разных занятиях, объяснили, какие перспективы дает та или иная работа, в чем она состоит. Дети должны иметь представление, например, о том, чем занимается адвокат, или пожарный…

— Мне казалось, с пожарным и без того все ясно.

— Ну! Или ветеринар — это врач, который лечит животных… или дантист, который лечит только зубы…

— Лечит зубы? Да что вообще можно сделать с зубами, кроме как выдернуть, если они заболят?

— Ну, ты бы удивился, если бы увидел, что можно с ними сделать. — Я смахнула с лица волосы и приподнялась на локте. — Ну, в общем, они приглашали меня в такие дни, потому что тогда это было не таким уж частым явлением — женщина-хирург.

— Думаешь, сейчас это в порядке вещей? — Джейми расхохотался, и я лягнула его в голень.

— Ну, вообще-то женщин-врачей много, вот только хирурги… Ладно, неважно. И вот я туда пришла, рассказала им о себе и ответила на вопросы, и один маленький мальчик вдруг встал и сказал, что его мама говорит, что вообще все женщины, которые работают, не лучше проституток, потому что они должны сидеть дома и заботиться о семье, а не крутиться целыми днями среди посторонних мужчин.

— Не думаю, чтобы его мама видела так уж много проституток.

— Да, пожалуй. Во всяком случае, не среди работающих женщин. Но когда он это сказал, Брианна вскочила и во все горло заявила: «Ну, тебе лучше порадоваться тому, что моя мама — доктор, потому что сейчас она тебе понадобится!» И тут же изо всех сил стукнула его по голове своим учебником арифметики, а когда он свалился на пол, она прыгнула на него и дала ему кулаком в зубы.

Я почувствовала, как затряслись грудь и живот Джейми, прижимавшиеся к моей спине.

— Ай да храбрая малышка! Надеюсь, учитель ее не выпорол за это?

— В школах не бьют детей. Ей пришлось просто написать письменное извинение этому мальчику, но и ему пришлось письменно извиниться передо мной, и Бри решила, что это честный обмен. Но тут обнаружился еще один скандальный момент. Отец этого мальчика оказался врачом, да не просто врачом, — это был один из моих коллег в госпитале!

— А тебе, наверное, дали то место, которого он сам добивался?

— Эй, как это ты угадал?

— Ммм… — Дыхание Джейми согревало и щекотало мою шею. Я потянулась назад и погладила длинное волосатое бедро, мои пальцы просто наслаждались, ощущая мощные выпуклые мускулы.

— Ты говорила, что она учится в университете, изучает историю, как Фрэнк Рэндэлл. А она никогда не хотела стать доктором, как ты? — Большая ладонь накрыла мою ягодицу и принялась мягко массировать ее.

— Хотела, пока была совсем маленькой… я часто брала ее с собой в госпиталь, и она просто глаз не могла отвести от тамошнего оборудования; и ей нравилось играть с моим стетоскопом и отоскопом… это такая штука, при помощи которой осматривают глаза, но потом ее планы изменились. Впрочем, они менялись раз десять, по меньшей мере, как у любого ребенка.

— Вот как? — Похоже, для Джейми это была новая идея. Большинство детей в его время просто-напросто учились тому делу, которым занимались их отцы, или, может быть, брались за ту профессию, которую выбирали для них родители.

— Да, конечно. Дай-ка подумать… ну да, сначала ей хотелось стать балериной, ну, этого многим маленьким девочкам хочется. Это такие танцовщицы, которые танцуют, поднимаясь на цыпочки, — пояснила я, и Джейми удивленно засмеялся. — Потом она хотела стать мусорщиком… это после того, как наш мусорщик прокатил ее на своем грузовике. Потом — водолазом, потом — почтальоном, потом…

— Черт побери, что такое водолаз? А мусорщик, это что за хреновина?

К тому времени, когда я закончила краткий перечень основных профессий людей двадцатого века, мы уже лежали лицом друг к другу, наши ноги тесно переплелись, и я замирала от счастья, чувствуя, как соски Джейми твердеют под моими пальцами.

— Я так и не смогла понять, то ли ее действительно так интересует история, то ли она просто хотела доставить удовольствие Фрэнку. Она его очень любила… а он гордился своей девочкой. — Я умолкла, задумавшись, а рука Джейми осторожно поглаживала мою спину. — Она ходила на занятия в исторический класс при университете, еще когда училась в школе… я ведь рассказывала тебе, как устроена вся эта школьная система? А потом Фрэнк умер… знаешь, я даже думаю, что она занялась историей только потому, что думала: ему этого хотелось.