Однако за день до того, как в его доме обнаружились первые признаки кори, на ферму Мюллера зашла небольшая группа индейцев, которые попросили у него дать им немного поесть и напиться. Мюллер, мнение которого об индейцах было мне отлично известно, прогнал их весьма грубо и бесцеремонно.

Индейцы, оскорбленные таким приемом, сотворили — как утверждал Мюллер — какие-то таинственные знаки, адресуясь к его дому, и после этого ушли.

Когда на следующий день в его семье началась корь, Мюллер ничуть не усомнился в том, что в болезни виноваты индейцы, наславшие порчу на его родных из-за того, что он им отказал в угощении. Он тут же начертил на стенах защитные знаки и символы и вызвал из Салема пастора, чтобы тот провел ритуал изгнания нечистой силы…

— Думаю, он именно это сказал, — задумчиво произнес лорд Джон. — Хотя вообще-то я не совсем уверен…

— Неважно, — нетерпеливо перебила его я. — Дальше что?

А дальше вышло так, что ни одна из мер предосторожности не помогла, и когда Петронелла и ее недавно рожденное дитя умерли от болезни, старый Мюллер потерял и те небольшие крохи ума, что у него еще оставались. Он поклялся отомстить дикарям, опустошившим его дом, и заставил сыновей и зятьев отправиться с ним в леса, на поиски краснокожих.

Из этой экспедиции они вернулись три дня назад, причем младшие мужчины выглядели до жути бледными и молчали, а старик весь пылал ледяным удовлетворением.

— Ich war dort. Ich habe ihn gesehen, — сказал герр Готтфрид. По его щекам полились ручьи пота при этом воспоминании. Я там был. Я видел.

Пастор, в ответ на истерический призыв женщин, помчался в конюшни, и нашел там два длинных хвоста темных волос, свисающих с двери, — они слегка колыхались на ветру, а под ними было коряво написано: «Rache».

— Это значит «месть», — объяснил мне лорд Джон.

— Я знаю, — ответила я, чувствуя, что во рту у меня пересохло, а язык распух. — Я читала истории о Шерлоке Холмсе. Но вы хотите сказать, что он…

— Без сомнения.

Пастор продолжал что-то говорить; он схватил меня за руку и дернул, стараясь привлечь к себе внимание. Взгляд Грея стал жестким и злым, когда он вслушался в слова священника, и он перебил маленького человека каким-то резким вопросом, а в ответ получил несколько энергичных кивков.

— Он направляется сюда. Мюллер. — Грей повернулся ко мне, и на его лице отразилась тревога.

Оказалось, что пастор, до полусмерти перепуганный увиденными скальпами, отправился искать герра Мюллера, — и узнал, что глава семейства лишь приколотил к дверям конюшни свои чудовищные трофеи и тут же отбыл с фермы, сказав домашним, что отправляется в Фрезер Ридж, повидать целительницу.

Если бы я уже не сидела на скамье, я бы точно свалилась на нее или мимо. Я почувствовала, как кровь отхлынула от моих щек, и не сомневалась, что стала такой же бледной, как пастор Готтфрид.

— Но зачем? — с трудом выдавила я. — Неужели он… нет, не может быть! Не может ведь он думать, что я что-то сделала с Петронеллой и младенцем? Или может? — Я умоляюще посмотрела на пастора, который запустил дрожащие пальцы в свою шевелюру, приводя в окончательный беспорядок и без того уже растрепавшиеся седые пряди.

— Его преподобие не знает, что Мюллер может думать, или с какой целью он поехал сюда, — сказал лорд Джон. И с некоторым интересом оглядел явно неспортивную фигуру пастора. — К его чести надо пояснить, он тут же пустился следом за этим сумасшедшим, один, и два часа спустя нашел его — напрочь бесчувственного, на обочине тропы.

Судя по всему, огромный фермер несколько дней обходился без еды, охваченный жаждой мести. И, хотя вообще-то невоздержанность не является обычным для лютеран недостатком, все же Мюллер сразу после возвращения основательно выпил, и то огромное количество пива, которое он проглотил, похоже, добило его. Он кое-как умудрился стреножить своего мула и заснул прямо у дороги.

Пастор не стал даже и пытаться разбудить Мюллера, слишком хорошо зная характер этого человека и понимая, что от выпивки нрав Мюллера едва ли мог улучшиться. Вместо этого Готтфрид просто погнал своего коня как можно быстрее, моля Провидение, чтобы оно позволило ему добраться до нас вовремя и предупредить.

Он ничуть не сомневался, что мой Mann без труда управится с Мюллером, вне зависимости от состояния того или от намерений… но Джейми не оказалось дома.

Пастор беспомощно перевел взгляд с меня на лорда Джона и обратно.

— Vielleicht sollten Sie gehen? — предложил он, поясняя свои слова жестом руки в сторону конского загона.

— Я не могу уехать, — сказала я, в свою очередь, показывая на дом. — Mein… о Господи, как сказать «племянник»? Mein junger Mann ist nicht gut.

— Ihr Neffe ist krank, — быстро поправил меня лорд Джон. — Haben Sie jemals Masern gehabt?

Пастор огорченно покачал головой, но его тревога, похоже, поутихла.

— Сам он не болел корью, — сказал лорд Джон, поворачиваясь ко мне. — Ему не следует оставаться здесь, иначе он рискует заразиться от меня или Яна, правильно?

— Да. — Потрясение понемногу отступало, я уже почти взяла себя в руки. — Да, ему надо сейчас же уехать. Рядом с вами ему, пожалуй, не слишком опасно находиться, вы уже не так заразны, но вот Ян… — Я сделала тщетную попытку слегка пригладить волосы, торчавшие дыбом во все стороны… ну, могла бы и не стараться. Потом я подумала о скальпах могавков на дверях конюшни… и мои волосы действительно встали дыбом, а по коже головы пробежали мурашки.

Лорд Джон серьезно, убедительным тоном говорил что-то маленькому пастору, настойчиво дергая его за рукав и пытаясь подтолкнуть к лошади. Готтфрид сначала протестовал, но постепенно сдался. Он оглянулся на меня, и его круглое лицо выражало сильную тревогу.

Я попыталась изобразить ободряющую улыбку, хотя тревожилась ничуть не меньше, чем пастор.

— Danke, — сказала я, и повернулась к лорду Джону. — Скажите ему, что все будет хорошо, ладно? А то он не уедет.

Лорд Джон коротко кивнул.

— Сказал уже. Я ему объяснил, что я солдат; что я не позволю никому причинить вам хоть какой-то вред.

Пастор еще несколько мгновений стоял рядом с конем, держа в руке уздечку и что-то горячо объясняя лорду Джону. Потом бросил повод и решительно направился через двор ко мне. Подойдя, он мягко положил руку на мою взъерошенную голову.

— Seid gesegnet, — негромко произнес он. — Benedicite.

— Он сказал… — начал было лорд Джон.

— Я поняла.

Мы молча стояли во дворе, провожая взглядом Готтфрида, ехавшего через каштановую рощу. Все вокруг выглядело необыкновенно мирным — мягкое осеннее солнце согревало мои плечи, птицы суетливо чирикали, занимаясь своими важными делами.

Я слышала отдаленную дробь дятла, и нежный дуэт пересмешников, живших в ветвях большой голубой ели. Никаких ухающих сов; но, само собой, сейчас совы и не могли ухать — было уже позднее утро.

Кто это был? — вот какая мысль теперь терзала меня; ведь этот вопрос был другой стороной трагедии, и он, хотя и с некоторым запозданием, все же пришел мне в голову. Кто стал жертвой слепой мести Мюллера? Ферма Мюллера находилась в нескольких днях пути от горного хребта, отделявшего земли индейцев от территорий, предоставленных поселенцам, — но он вполне мог добраться до одной из деревень тускара или чероки, в зависимости от того, какое выбрал направление.

Неужели он ворвался в деревню? Но если так, то что он и его сыновья оставили после себя? Неужели они учинили там настоящую бойню? И, что гораздо хуже, кто может поручиться, что индейцы не ответят тем же?

Я вздрогнула, мне стало ужасно холодно, хотя солнце и согревало меня. Мюллер был не единственным, кто верил в силу мести. Та семья, или тот род, или та деревня, людей из которой он убил… конечно же, они захотят отомстить за убитых; и они могут не ограничиться Мюллерами… если они вообще станут разбираться, кто натворил все это.

А если они не станут разбираться, если им окажется достаточным того, что убийцей оказались белые люди… Я снова содрогнулась с головы до ног. Я слышала достаточно историй о случаях кровавой резни, чтобы понимать: их жертвам совсем не нужно было как-то подталкивать или приближать свою судьбу, им достаточно было оказаться не в том месте не в то время. Фрезер Ридж лежал точнехонько между фермой Мюллера и индейскими деревнями… что в данный момент выглядело определенно не лучшим из расположений.

— Ох, Боже милостивый, как мне хочется, чтобы Джейми был здесь! — Я и не заметила, что говорю вслух, но лорд Грей тут же ответил.

— Мне тоже, — сказал он. — Хотя я уже начинаю думать, что для Вильяма куда безопаснее находиться вместе с ним подальше отсюда… и совсем не из-за болезни.

Я посмотрела на него и только теперь до меня дошло, насколько он слаб; он ведь впервые за неделю поднялся с постели. Еще не до конца сошедшие с его лица точки сыпи казались особенно яркими на фоне мертвенно-бледной кожи, и он держался за дверной косяк, чтобы не упасть.

— Эй, вам вообще незачем было вставать! — воскликнула я и подхватила его под руку. — Немедленно идите и ложитесь в постель!

— Я нормально себя чувствую, — раздраженно ответил он, однако руку не отнял и не стал больше возражать, когда я потащила его к кровати.

Потом я опустилась на колени возле низенькой кровати, чтобы осмотреть Яна; он метался на постели, горя в лихорадке. Глаза племянника были закрыты, лицо опухло и сплошь было усыпано красными пятнами, гланды увеличились и были твердыми, как сваренные вкрутую яйца.

Ролло тут же сунул свой любопытный нос мне под руку, нежно лизнул своего хозяина и тихонько заскулил.

— Он поправится, — твердо пообещала я псу. — Почему бы тебе не выйти из дома и не присмотреть за обстановкой? К нам могут нагрянуть гости, а?

Ролло плевать хотел на мой совет и вместо того уселся рядом с Яном и стал пристально наблюдать за моими действиями, — а я намочила в прохладной воде льняную тряпку, отжала, обтерла горячее лицо племянника. Потом я расчесала его волосы и, наполовину разбудив Яна, подсунула ему ночной горшок; потом напоила его отваром с пчелиным бальзамом… и все это время прислушивалась, не раздастся ли наконец мягкий стук лошадиных копыт, и не разразится ли Кларенс радостными воплями при виде новых лиц.