Через полчаса Лизетт сняла небольшую двухкомнатную квартирку на верхнем этаже огромного здания в хорошем районе, и, как она и предвидела, аванс пришлось заплатить за четыре недели вперед. Комнаты были оклеены обоями с узором из розочек. Мебель Лизетт вполне устраивала: удобная, хотя и знавшая лучшие времена. В квартире было все необходимое: газ, небольшая кухонька в нише за портьерой, комплект посуды, включая чайник, пару битых кастрюль, которые можно будет заменить, взяв несколько вещей из Белькура. На этаже была небольшая ванная комната, которой она могла пользоваться вместе с другими жильцами.

Как-то вечером, смахнув пыль с бабушкиного велосипеда, она прикрепила к багажнику дорожную сумку и чемодан, которые нашла в доме, уложила в них кое-что из постельного белья, несколько полотенец, металлическую посуду, две чашки с блюдцами и пару тарелок. В доме всего было предостаточно, но она отобрала лишь те вещи, исчезновение которых уборщицы не заметят. Потом снова заперла дом и села на велосипед. Вначале Лизетт чувствовала неуверенность при езде: колеса вихляли, велосипед заносило в разные стороны, но она быстро освоилась и ровно крутила педали.

Лизетт подъехала к своему новому пристанищу как раз в тот момент, когда из него выходил высокий, черноволосый, элегантно одетый мужчина. По-видимому, один из жильцов этого дома, подумала она, обратив на него внимание. У него было широкое симпатичное лицо с длинным прямым носом и красивыми полными губами. На вид ему можно было дать около тридцати лет. Он улыбнулся ей, приподняв коричневую шляпу и сверкнув глазами необыкновенной голубизны.

– Добрый вечер, мадемуазель, – приветствовал он. – Я вижу, вы заселяетесь.

Лизетт вопросительно посмотрела на него.

– Да, я только что поселилась здесь. Вы случайно не знаете, где можно поставить велосипед? Я забыла спросить у хозяина.

– За домом есть место под навесом. Давайте ваш велосипед, я покажу.

Взявшись за руль велосипеда, он покатил его по узкой асфальтированной дорожке. Лизетт шла за ним следом, он улыбался, повернув голову в ее сторону.

– Меня зовут Мишель Ферран. Я живу на первом этаже.

Лизетт знала, что на первом этаже находятся более дорогие квартиры большей площади и с отдельными ванными.

– А я в мансарде, – ответила Лизетт и назвала свое имя.

Они подошли к небольшому дворику с навесом.

– Здесь вы можете оставлять велосипед, не беспокоясь за его сохранность, мадемуазель Декур, – заверил он.

Вместе они вернулись к главному входу, и мужчина помог ей донести багаж. Не дойдя пару пролетов до своей двери, она остановилась, поблагодарила его и попрощалась.

– Рад был с вами познакомиться, – сказал он и снова спустился вниз, а Лизетт вошла в свое новое жилище.

Глава 12

Только спустя три недели после выхода на работу Лизетт впервые увидела братьев Люмьеров, хотя они бывали здесь ежедневно. Она заметила, как они стояли вдвоем во дворе и оживленно беседовали, бурно жестикулируя. Оба брата – Огюст и Луи – были очень привлекательные молодые мужчины интеллигентной наружности, с темными волосами и красивыми черными усами. Их усы Лизетт хорошо помнила с детства.

Ее новые сослуживцы многое рассказали о братьях, а кое-что она знала и сама. Оба обладали незаурядными способностями к науке. Во время школьных каникул и в любую свободную минуту они всегда помогали отцу в его экспериментах в фотографии, часто и подолгу работали – иногда даже в ущерб своему здоровью.

Люмьеры женились на сестрах, Маргарите и Розе, дочерях местного пивовара Альфонса Уинклера, старого друга их отца. Старшая дочь Люмьера по имени Жанна вышла замуж первая – за профессора. По мере укрепления дружбы между семьями Люмьеров и Уинклеров две другие дочери Люмьера – Жюльетт и Франциска – вышли замуж за сыновей Уинклера Жюля и Шарля. У Люмьеров был еще десятилетний брат Эдуард, и в семье шутили, что ему ничего другого не остается, как жениться на младшей дочери пивовара.

– В доме Люмьеров всегда была семейная гармония, – сообщила Лизетт пожилая сотрудница по имени Од. – Мсье и мадам Люмьер вместе с двумя сыновьями и их женами всегда собираются в доме Огюста или Луи на семейные торжества, а иногда без всякого повода – просто развлечься. Говорят, что когда они собираются вместе, то каждый из них съедает больше, чем, если бы ел в одиночку. Все члены семейства играют на музыкальных инструментах и часто устраивают импровизированные концерты. Мсье Люмьер хорошо поет – у него роскошный баритон.

Лизетт ничего не ответила. Она и сама помнила, какое наслаждение получала от музыкальных вечеров, когда вместе с бабушкой бывала в их доме. Сейчас, спустя много лет, она понимала, что своей любовью к музыке она во многом обязана этим вечерам.

В памяти Лизетт хорошо сохранились рассказы мсье Люмьера о тех временах, когда ему приходилось петь для заработка в казино и кафе, пробивая себе дорогу в карьере фотографа. Лизетт подумала про себя, что Даниэль тоже в чем-то похож на папашу Люмьера: он такой же целеустремленный.

Она хорошо помнила, что мсье Люмьер с юных лет отличался большой расточительностью. Как только у него заводились хотя бы небольшие деньги, он был не прочь сразу же их спустить, и эта привычка сохранилась у него на всю жизнь. Уже после прихода на фабрику Лизетт узнала, что сыновья дважды спасали отца от банкротства, благодаря чему удалось сохранить состояние семьи. При всех своих недостатках мсье Люмьер обладал бесподобным шармом и широтой натуры.

– Да, это исключительная семья – во всех отношениях, – отметила Лизетт.

– Правда! – подтвердила Од. – Я мечтаю, чтобы моя семья хоть в чем-то была похожа на них, но, к сожалению, у нас все наоборот.

Лизетт улыбнулась, прекрасно понимая, что процветание и семейное счастье Люмьеров во многом объяснялись их бесконечной добротой и заботой о других людях, в том числе их работников. Как ей хотелось встретиться с мсье и мадам Люмьер, которые наверняка знали о скандале, разразившемся после «истории со сбежавшей невестой». Лизетт верила, что при их душевной доброте, несмотря ни на что, они были бы рады ее видеть, однако не хотела их беспокоить, а тем более получить служебные привилегии благодаря своему знакомству с ними.

Несколько раз Лизетт проникала в Белькур, забирая оттуда нужные вещи. В одном из сундуков она нашла несколько отрезов шелковой ткани и решила сшить из них пару новых платьев. Получив жалованье, она выкупила из ломбарда свое украшение и была безмерно счастлива, что вернула подарок отца.

Работа на фабрике ей нравилась, и время бежало незаметно. Благодаря живому быстрому уму и склонностью к математике она не испытывала особых трудностей. И очень обрадовалась, когда ее назначили руководителем одного из отделов бухгалтерии.

Несколько раз на улице перед домом или в коридоре она видела Мишеля Феррана. Мишель был адвокатом, имел собственную контору в центре города. Видимо, его карьера складывалась удачно, у него был беззаботный вид, дорогие костюмы, большая квартира, которую он снимал в этом доме, и слуга. Он также был знаком с Люмьерами и, хотя никогда не упоминал об этом, Лизетт подозревала, что он ведет их адвокатские дела.

Однажды, вернувшись с работы и не успев еще снять пальто и шляпу, она услышала стук в дверь. Открыв ее, увидела на пороге Мишеля.

– Надеюсь, не помешал вам, – начал он. – Не хотели бы вы со мной сегодня поужинать? До сих пор мы перекинулись только несколькими короткими фразами, случайно сталкиваясь на улице. Я подумал, а почему бы нам не поговорить в нормальной обстановке, за ужином?

Лизетт была приятно удивлена.

– Конечно! Я тоже буду рада пообщаться с вами. Только мне нужно немного времени, чтобы переодеться.

– Разумеется, – ответил он, довольный, что Лизетт согласилась на его предложение. – Я буду ждать вас внизу.

Уходя, он заглянул в открытую дверь ее комнаты и, обратив внимание на сиреневые обои с розочками, сощурился.

– Как вы живете в окружении этих жутких роз?

Лизетт засмеялась.

– С трудом. Но я собираюсь поменять обои. Он тоже улыбнулся.

– И чем скорее, тем лучше, простите за прямоту. Когда он вышел, Лизетт улыбнулась и несколько минут стояла, прислонившись к двери.

Впереди ее ждал приятный вечер с красивым мужчиной: в ресторане, с белой скатертью, накрахмаленными салфетками и сверкающими хрустальными бокалами с вином, – словом, всем тем, что было для нее так привычно.

Ей вспомнился Филипп. Казалось, его никогда не было в ее жизни, и об этом позаботился Даниэль, он полностью вытеснил неприятные воспоминания, оставив щемящую память о себе.

Лизетт второпях вытащила из гардероба одно из шелковых платьев, подаренных ей Жозефиной. Оно было интенсивного синего цвета и очень шло ей. Недавно она послала Жозефине письмо, в котором благодарила за билет и деньги, но, к ее удивлению, письмо вернулось назад с грифом: «Адресат неизвестен». Она отправила письмо в монастырь, чтобы оттуда его переслали Жозефине, но оно снова вернулось – на сей раз, секретарь аббатисы сообщала, что мадам Жозефина де Венсан уехала за границу и в монастыре не знают ее адрес.

Лизетт очень удивило, что Жозефина не оставила свой адрес даже в монастыре, щедрой покровительницей которого она была. Видимо, у нее были веские основания для этого, но Лизетт не могла представить себе какие.

Она продолжала ломать голову над этой загадкой и сейчас, надевая синее платье. Хотя турнюры уже вышли из моды, заднюю сторону юбки еще украшала пышная драпировка, которая придавала платью особый шик. После родов талия немного раздалась, но с помощью корсета она утянула ее до прежнего осиного объема. Рукава платья были немного ниже локтя, но, к счастью, несколько дней назад Лизетт купила длинные белые перчатки, словно предвидела приглашение Мишеля. Надев ожерелье, серьги и набросив на плечи накидку, Лизетт приготовилась к выходу в свет.