– Подождите, – крикнул ей вслед судья. – Разве я сказал, чтобы вы уходили? Я судья, и моя специальность – закон, а не мораль, в которой всегда есть две стороны. Я никогда не считал, что женщина – всегда предмет осуждения, а мужчина – невинный агнец. – Он раздраженно стукнул тростью о пол. – Вернитесь ради бога и сядьте, юная леди!

Лизетт медленно вернулась на свое место, в недоумении ожидая, что будет дальше.

– Значит, я остаюсь?

– Почему нет? Вы пришли сюда не для того, чтобы скрести полы или таскать тяжелые мешки. Это было бы непозволительно и вредно в вашем положении. Ваша задача – давать распоряжения прислуге и, как положено, вести хозяйство. Если не будете справляться с этой работой, я попрошу вас уйти, если справитесь, останетесь здесь, и будете получать хорошее вознаграждение. Потом, когда родится ребенок – при условии, что вы избавите меня от необходимости слышать детские вопли, – вы будете работать здесь экономкой столько, сколько это будет устраивать нас обоих.

Лизетт тронуло его великодушие, и она решила быть с ним предельно откровенной.

– Я бы хотела сообщить вам еще кое-что. Да, я рассчитывала получить место экономки в вашем доме, но я не та женщина, которую вы ждали три дня назад.

Он покачал головой, желая успокоить ее.

– Кому нужен работник, который не может даже вовремя явиться на встречу со своим нанимателем? Лично мне – нет. Да это сейчас и не важно. Мне сразу ясен характер человека, я вижу с кем имею дело. А вы не похожи на того, кто собирается закладывать мое серебро или до беспамятства напиваться, как некоторые из моих бывших работников. – Поерзав в своем кресле, он показал рукой на графин. – Налейте-ка мне крепенького коньячку и посмотрите на кухне, нельзя ли там приготовить что-нибудь горячее. Я устал от этих холодных закусок, которыми меня вечно потчует Жерар.

Лизетт вышла из комнаты, не веря своему счастью, и пошла на кухню, где ее ждал Жерар.

– Всё прошло хорошо? – спросил он.

– Да, я остаюсь.

– Я так и знал. Я отнес ваши вещи в комнату для экономки. Она здесь рядом – надо пройти несколько шагов.

Идя по коридору, он продолжал разговаривать с ней, оборачиваясь через плечо.

– Ну, как вам судья?

– Знаете, Жерар, когда надо, я могу постоять за себя.

– Вот так с ним и надо разговаривать: он привык напускать страх на людей, когда работал в суде. Чуть что ему не по нраву – рычит на всех, как бешеный зверь… Вот ваше жилище, – сказал Жерар, открыв дверь перед Лизетт.

Ее апартаменты состояли из большой, красиво обставленной комнаты с письменным столом для работы с бумагами, маленькой обеденной ниши и спальни, к которой примыкала отдельная ванная.

– Все очень чисто и опрятно, – сказала Лизетт, хотя было заметно, что ее предшественница покидала свое жилище в спешке.

– Женщины, которая здесь убирается и моет полы, как раз не было на месте, когда разразился этот скандал, так что она не виновата. Придет позже и все приведет в порядок. Старушка Мадлен – честнейшая душа и уже много лет работает в этом доме. А теперь я покидаю вас и буду на кухне.

– Хозяин просил меня приготовить ему ужин.

– Хорошо. Продукты я уже закупил. Только готовьте в расчете на нас троих.

– Я так и собиралась.

Жерар показал ей, где взять фартук.

– Почему вы сказали, что исполняете роль камердинера и няньки одновременно? – спросила Лизетт, повязывая фартук.

Жерар взгромоздился на высокий табурет, чтобы понаблюдать, как она готовит.

– Судья очень своевольный человек. Перенес два инсульта; когда он плохо себя чувствует, у него начинает путаться речь. В таких случаях сын вызывает ему лучших докторов и сиделок, но судья всегда требует, чтобы я все время был при нем. Я с ним уже много лет, и он мне доверяет.

Лизетт осмотрела кухню.

– Бывшие слуги неплохо поживились продуктовыми запасами, – прокомментировал Жерар.

– Кажется, вам достались отъявленные мерзавцы? А вы разве не знали, что здесь творится?

– Какое-то время я даже не догадывался, пока не заметил, что из спальни хозяина исчезли две небольшие антикварные вещи, потом пропали старинные часы из севрского фарфора. К тому же я начал подозревать, что кто-то сделал дубликат моего ключа от погреба.

– И как вы поступили после этого?

– Я забил тревогу, обо всем рассказал хозяину, а тот застукал их на кухне с вином из погреба. Когда он узнал, сколько всего похищено, то впал в дикую ярость, орал, размахивал тростью. В конце концов, он разогнал всю прислугу, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Я очень боялся, что после этого его снова хватит удар. Дал ему лекарство, которое прописал доктор, уговорил лечь в постель. К счастью, все обошлось без серьезных последствий, и он быстро поправился.

– Представляю, с каким облегчением вы вздохнули.

– И вправду. Но я заметил, что после этого он стал меньше двигаться и раньше ложиться спать. Думаю, он еще не до конца оправился от того скандала.

– Ничего удивительного. – Лизетт сочувственно покачала головой. – А теперь посмотрим, что вы там купили из продуктов.

Это были свежие фрукты, несколько видов салата, грибы, немного подвявшие овощи и довольно худосочная курица, которую бы сама Лизетт ни за что не купила. Теперь ей нужно показать, на что она способна.

– Принесите бутылку шампанского из погреба, – сказала Лизетт, приступая к разделке курицы. – Из этой птицы я приготовлю блюдо, которое мой отец называл «Курица под соусом из шампанского с грибами».

Пока курица варилась, она нашинковала овощи и сварила вкусный суп, потом заправила салат специями и приготовила десерт из свежих фруктов, Когда Жерар, поставив на поднос все блюда, собрался нести их хозяину, Лизетт настояла на том, чтобы ужин накрыли в столовой. Жерар объявил судье, что ужин готов, и они с Лизетт ждали его появления в столовой.

Судья с аппетитом и даже с наслаждением съел все, что приготовила Лизетт, осыпав ее комплиментами. После ужина Жерар помог Лизетт убраться в столовой и вымыть посуду. Когда Жерар уже собирался проводить хозяина в спальню, Лизетт вышла в холл и пожелала ему спокойной ночи. Эту привычку она усвоила с раннего детства.

– И вам желаю того же, мадам, – с куртуазной вежливостью ответил судья. – Будьте уверены, вам достался хозяин, способный оценить ваши достоинства.

Потом Жерар показал девушке дом, чтобы Лизетт знала, что где находится, – с завтрашнего дня она собиралась набирать прислугу. Дом был превосходным: элегантная старинная мебель, изысканные обои, часы с позолотой, великолепное серебро, севрский фарфор. Ночью Лизетт была счастлива, что у нее есть своя комната, и быстро заснула.

На следующее утро после завтрака она, надев серое шелковое платье, еле сходившееся на ее пополневшей фигуре, и модную шляпу, слегка помявшуюся в коробке, вышла из дома, чтобы нанести визит в местные агентства по набору прислуги. Адреса ей дал Жерар. В каждом агентстве, выбрав подходящих кандидатов, назначила с ними встречи на ближайшие дни. Когда она вернулась, Жерар уже принес купленное по ее списку, и Лизетт вручила ему новый список продуктов, которые еще нужно было приобрести.

Сняв в своей комнате платье и шляпу, Лизетт подумала: как ей повезло, что она попала в этот дом. Наконец-то можно накопить денег и купить все необходимое для ребенка. Лизетт с оптимизмом смотрела в будущее. Она снова подумала о Даниэле.

– У меня все будет хорошо, – прошептала она, мысленно обращаясь к нему. – У меня все будет хорошо.

Во второй половине дня и на следующее утро Лизетт скомплектовала весь штат, и когда пришел Ален, единственный сын судьи Уанвиля, весьма удачливый архитектор, дверь ему открыл новый привратник.

– Вы здесь новенький? – спросил он молодого человека, вручая ему шляпу и перчатки.

Жерар сообщил Лизетт, которая вышла из комнаты хозяина, что Ален Уанвиль желает с ней познакомиться. Увидев его в холле, она представилась.

– Да, монсеньор. В доме обновился весь персонал. Я тоже новенькая.

Перед ней стоял высокий статный мужчина со строгим взглядом, темными глазами и прямой осанкой. Лизетт не без восхищения отметила его несомненный мужской шарм. Он производил впечатление любимца женщин, каким, видимо, был в молодости и его отец.

– Итак, вы новая экономка, – сухо сказал он, окинув ее взглядом. – Будьте готовы к тому, что завтра, узнав о переменах в доме, сюда явится моя жена. Отец в салоне?

– Да. Вы будете с ним обедать? – спросила она, чтобы выяснить, на сколько персон накрывать ей стол.

– Нет, мадам, не сегодня.

Размашистым шагом он направился к салону и перед тем как плотно закрыл за собой дверь, до Лизетт донесся обрывок его фразы: «У тебя самая красивая экономка из всех, кого я видел».

Он пробыл у отца около получаса, но Лизетт его больше не видела.

На следующее утро, когда явилась невестка, Лизетт с судьей находились в библиотеке. Он попросил ее рассказать о себе. Она поведала ему о своей жизни в Лионе, о Джоанне, о школьных годах, ни словом не упомянув о роскоши, окружавшей ее в замке отца. Вдруг в библиотеку неожиданно ворвалась Стефания Уанвиль. Одетая по последней моде, изящная и красивая в свои тридцать с небольшим, она бросилась к свекру и с театральной напыщенностью расцеловала его в обе щеки.

– Как ваши дела, beau-pere?[2] Прекрасно выглядите. Вот, пришла посмотреть, все ли у вас в порядке.

Судя по выражению лица судьи, он не обрадовался визиту невестки.

– Разумеется, все в порядке, – с раздражением ответил он. – Почему должно быть иначе? – Он показал на Лизетт, которая при появлении Стефании поднялась с кресла и отошла в сторону. – Это моя новая домоправительница, мадам Декур. Она мне только что рассказала, что кулинарному мастерству научилась еще в школьные годы.

Из-под полей своей шляпы Стефания бросила колючий критический взгляд на Лизетт.