Линда Олссон - Астрид и Вероника

АСТРИД

Июль 1942 г. Вастра Сангби, Даларна, Швеция

А когда солнце скрылось за стеной елей, мы легли на траву и белая ночь поглотила нас. И с тех пор воцарилась тьма.

ВЕРОНИКА

Ноябрь 2002 г. Карекаре, Новая Зеландия

Над нами сверкало безжалостное солнце, вокруг вращался непостижимый мир, но мы были в сердцевине — в тишине и неподвижности. А потом я услышала яростный победоносный грохот океана.

Всю дорогу ее преследовали ветер и пурга, но с наступлением темноты ветер утих и снегопад прекратился.

Было первое марта. Она выехала из Стокгольма еще в сумерках, которые плавно и незаметно перетекли в ночь. Дорога затянулась, зато у Вероники с избытком хватило времени на раздумья. Или на то, чтобы избавиться от мыслей.

У церкви она съехала с шоссе, потом двинулась по узкой крутой дороге в гору и наконец свернула на проселок. После того как прошел снегопад, ни одна машина не успела еще нарушить снежную белизну, укрывшую землю, и белое, чистое, нетронутое полотно простиралось между утрамбованными сугробами на обочине. Вероника вела машину медленно, чтобы глаза привыкли к темноте. Она уже знала, что на вершине холма всего два дома, и вот теперь различила их силуэты на фоне неба — оба темные, ни единого огонька.

Миновав первый дом, она съехала с проселка — покатила прямо по снежной целине и во двор второго дома. Поставила машину у крыльца. Здесь к приезду Вероники расчистили дорожку, но с тех пор ее уже запорошило свежевыпавшим снегом, и она едва виднелась — будто продолговатая вмятина на белом одеяле. Выйдя из машины, Вероника увидела стебельки сухой травы, торчащие из-под снега, и ледяные проплешины на дорожке. Осторожно, стараясь не поскользнуться, Вероника ходила туда-сюда, разгружая вещи. Она вносила коробки и сумки из багажника и с заднего сиденья в дом. Тишину нарушал только скрип снега под ногами. Фары Вероника не выключила, и они ярко освещали ее темные следы на белом снегу.

Вероника сновала взад-вперед по световому тоннелю, образованному лучами фар в ночной темноте, а за пределами этого тоннеля безмолвно возвышался второй дом. В сухом морозном воздухе с губ Вероники срывались маленькие облачка пара. Безлунное, беззвездное небо в вышине казалось бесконечным. Веронике мерещилось, будто она попала через тоннель в мир полнейшей тишины.

В ту ночь она лежала в постели, едва узнавая свое тело, словно ставшее незнакомым, — в доме, который еще не привык к ней. Вероника словно затерялась в безмолвии, тьме и невесомости.

Наутро солнце едва пробивалось сквозь плотную хмарь в белесом небе. Вероника раскрыла окно, и в комнату ворвался легкий ветерок — он веял морозцем и сулил новый снегопад. Вероника запахнула красный халат на груди и выглянула в окно. Она все еще думала о проделанном пути, но старалась мысленно не возвращаться к исходной его точке. Вместо этого она принялась вспоминать другие, прежние путешествия. Приезжаешь в незнакомое место, распаковываешь багаж, обустраиваешь временное жилье там, куда тебя занесло… Во всех этих поездках не менялось только одно: отец — ведь Вероника всю жизнь ездила вместе с ним. А это, нынешнее путешествие отличалось от прежних. Раньше она неизменно путешествовала с отцом, рядом с ним, при нем, опираясь на него, — куда его назначали по службе, туда они и отправлялись. С тех пор как мать ушла, они всегда были вдвоем. И почему-то любой, пусть даже самый экзотический край воспринимался лишь как очередная, промежуточная остановка в их с папой странствии. Однако теперь отец изменился — в декабре Вероника навестила его в Токио и убедилась, что у него своя, отдельная жизнь. Они перестали быть друг другу попутчиками. И новое путешествие Вероника проделала в одиночку — уже не путешествие даже, а побег. Бегство без цели. Собственная жизнь теперь напоминала Веронике этот утренний зимний свет, зыбкий и неверный, повисший в белой пустоте.

Затворив окно, Вероника не оторвала взгляда от заснеженных далей — отсюда были видны не только река и деревня, но и леса и горы на горизонте. Седой древностью веяло от них — от источенных ветрами и снегами горных вершин, от недвижных молчаливых озер и медлительных рек. Земля эта рожала скудно и требовала тяжкого труда.

Бледный утренний свет отчетливо обрисовывал поле и дом напротив. Сейчас, при свете, дом казался больше, чем накануне вечером, когда он словно растворялся в темноте. Основательное, крепкое деревянное строение, некогда, похоже, крашенное в желтый, — с течением времени дом выцвел до блекло-серого и теперь сливался с небом и снегами. Темными глазницами глядели пустые окна. Никаких признаков жизни.

У плиты Вероника обнаружила дрова — даже заботливо нащепанная растопка и та нашлась, выложенная поверх крепких толстых поленьев. Разожгу огонь, решила Вероника, и поставлю электрочайник — кофе сварить. Когда все было готово, она устроилась за столом, грея руки о кружку и слушая, как разгораются и потрескивают поленья.

Приехала она сюда наобум, сама не зная, на какой срок, и с собой привезла лишь несколько сумок и коробок, в основном книги и диски. Она так внезапно приняла решение уехать, что не успела толком собраться — вещи складывала впопыхах. Да и было ли решение? Скорее, бессознательный порыв. Вероника не строила планов, ничего не продумала толком, но тело и разум каким-то образом сделали за нее все, что требовалось, и вот она здесь — в этом белом безмолвии.

Пошел второй день ее новой жизни, но необжитой дом не спешил приручаться, и Вероника чувствовала себя здесь гостьей, а не хозяйкой. Кое-что оказалось подремонтировано — поклеены свежие обои, ванная выложена новым кафелем, да и краны обновлены. В кухне — новые шкафчики, аккуратные, удобные, но они как-то не вписывались в обстановку и нарушали общую атмосферу. Ведь сам дом был скромный, без претензий, слегка запущенный. Самая простая меблировка — в кухне стол и шесть стульев, в гостиной два диванчика и журнальный столик, а в спальне на втором этаже — пара кроватей, вот и все. По деревянному полу там и сям пестрели длинные полосатые домотканые половички. Занавесок на окнах не было — простенькие белые жалюзи. Вероника даже не позаботилась насчет подключения телефона, но мобильник с собой привезла — правда, он лежал выключенным в ящике прикроватного столика.

Осиротелый дом, и в нем — осиротелая жилица.

Жизнь на новом месте постепенно входила в колею. За неделю у Вероники сложился свой ритм, свои привычки. По утрам она вставала рано, пила кофе в кухне, наблюдала, как разгорается день и кухня наполняется светом. Казалось, дом постепенно обвыкается, принимает ее как хозяйку и их совместная жизнь понемногу налаживается. Подошвы Вероники уже выучили деревянные ступеньки лестницы, нос привык к запаху дома, а сама она мало-помалу оставляла свои отметины, следы, обживая пространство, внося отпечаток своей личности. Передвинула диваны в гостиной так, чтобы с них открывался вид из окна. Купила герань в горшочке и поставила на подоконник в кухне. А на кухонном столе устроила подобие рабочего места — держала там раскрытый ноутбук, готовый принять новые слова; здесь же, пообок, аккуратно были сложены записная книжка, ручки, словари. Вероника подолгу сидела за ноутбуком, уставившись в монитор, держа пальцы на клавиатуре, но то немногое, что удавалось написать, почти сразу стирала.

Независимо от погоды Вероника ежеутренне выходила на прогулку, но обыкновенно не встречала ни единой живой души — если только ей не случалось спуститься с холма в деревню. Раз поутру она вышла во двор и увидела оленя. Он стоял молча, неподвижно, не сводя с нее глаз, а потом беззвучно повернулся и плавным движением унесся за сарай. На снегу Вероника нередко видела следы — лосиные, лисьи. Ночи все еще были холодными, и под покровом темноты зима отвоевывала то, что успевала уступить днем. А потом наступали серые, морозные утра.

Дом напротив упорно хранил молчание, и окна его были все так же темны. Поначалу Вероника даже не могла понять, живет в нем кто или нет. А потом как-то перекинулась словом-другим с кассиршей в местной лавке: назвалась — и завязался разговор.

— Меня зовут Вероника Бергман. Я снимаю дом Мальмов, на холме.

— А, так вы новая соседка Астрид, выходит, — отозвалась кассирша. Улыбнулась и закатила глаза. — Ну, Астрид Маттсон, ведьма здешняя. Не сказать, чтобы общительная соседка. — Она передала Веронике сдачу и добавила: — Да вы сами узнаете.

Но соседку Вероника увидела лишь через две недели.

Сгорбленная старушечья фигура в темном тяжелом пальто и резиновых сапогах приметно и чуть ли не вызывающе выделялась на фоне снежной белизны. Соседка неуверенно ковыляла по обледенелой дороге под горку, в деревню. До этого дня она пряталась в надежной крепости своего дома, а тот, верный хозяйке, хранил ее секреты за темными окнами.

Вернувшись с ежедневной прогулки, Вероника садилась за компьютер, но взгляд ее то и дело перебегал с монитора за окно. А ведь еще не так давно ей казалось, что книга уже готова — цельная, завершенная, она жила в сознании Вероники, и оставалось лишь набрать текст, и мнилось, будто это получится легко и быстро. Ей казалось, всего и надо, что уехать куда-нибудь в глубинку, где тихо и спокойно, и там она обретет и тишину, и покой.