Он откупается, поняла Мадлен. Убедившись, что я хорошо устроена, он сможет делать, что захочет. Как он не понимает, что мне нужно только одно — его любовь?

— Деньги не решают всего, — сказала она вслух резче, чем собиралась. — Мне достаточно своих, и твои мне не нужны.

— О, Мадлен! — простонал он в тихом отчаянии. — Что бы ты ни чувствовала ко мне, ты моя жена, и мой долг — заботиться о тебе, независимо от того, живем мы под одной крышей или нет!

Слезы подступили к ее глазам. Он делает из нее бедную родственницу. Он не любит ее, и в постели она ему больше неинтересна, но гордость требует не оставлять ее своими заботами. Он обращается с ней как с лошадью или собакой, которых жалко выгнать.

— Мне не нужны твои деньги, — отрезала она. — Не уверена даже, что мне нужен Кершолен.

Мадлен вдруг поняла, что не может больше продолжать этот разговор. Возмущенные чувства бурлили в ней, грозя вырваться наружу, а она не хотела, чтобы Люк видел, до какой степени она задета за живое. Их брак больше не существует, даже если они остаются мужем и женой по закону. Она почти готова была возненавидеть его за это. У нее не будет другого мужа, не будет детей. Когда-нибудь они смогут получить развод, но для своей семьи, для друзей и соседей она навсегда останется женой Люка.

Развернувшись, Мадлен быстро пошла прочь. Она знала, что он следует за ней, но не оглядывалась. Когда Люк поддержал ее, помогая взобраться на откос, Мадлен отдернула руку, будто от чего-то мерзкого и опасного. Добравшись до дороги, она оглянулась в поисках братьев. Они были на прежнем месте.

За ее спиной Люк громко выругался, и Мадлен обернулась. К своему удивлению, она обнаружила, что брань предназначалась не ей. Люк смотрел на группу шуанов неподалеку. Жорж Кадудаль стоял среди них как колосс и горячо спорил с человеком пониже ростом с массой золотых галунов на мундире.

— Это Д'Эрвили, — кратко пояснил Люк. — Большинство наших проблем порождается его неуемным желанием командовать. Он отказывается выполнять приказы де Пюизе, пока не получит подтверждения из Англии. Я должен пойти и уладить спор — это моя основная обязанность. — Сделав пару шагов, он вдруг обернулся к ней. Глаза его пылали яростью и чем-то еще, исчезнувшим, прежде чем она успела разглядеть. — Только ты могла поставить мне в вину желание позаботиться о тебе же! — бросил он на ходу.

Вскоре, раздвинув плечами шуанов, он присоединился к двум начальникам. Мадлен со смесью злости и удивления следила за происходящим.

— Это же смешно! — услышала она слова Д'Эрвили, жестом указывающего на группу штатских. — Они мешают нам, в форте из-за них невозможно повернуться. Нужно избавиться от них!

— Я не могу так поступать с людьми! — горячо возразил Кадудаль. — Они бежали от республиканцев, бросая свои дома и фермы. Им некуда идти и не у кого, кроме нас, искать защиты! Вы хотите, чтобы море поглотило их?

— Проклятье! — вспылил генерал. — Я забыл, что разговариваю не с военными. Вы просто дилетанты, господа!

— Не мы потратили пять дней на споры о полномочиях, — заметил недовольно Кадудаль. — По правде сказать, я жалею, что поднял своих людей ради такого фарса.

— Вы подняли своих людей ради освобождения Бретани, — спокойно произнес Люк. — Мы и сейчас еще можем добиться успеха, если будем действовать сообща.

Когда две пары пылающих гневом глаз обратились к нему, он не дрогнул и принялся спокойно убеждать обоих спорщиков забыть о личном ради достижения общей цели.

— А простирается ли ваша преданность общей цели так далеко, чтобы возглавить вылазку навстречу Гошу? — язвительно поинтересовался Д'Эрвили. — Нам нужен человек, готовый выяснить расположение его войск.

— Если это необходимо.

— Это необходимо, друг мой, — серьезно сказал ему Кадудаль.

Люк пожал плечами.

— Тогда я готов.

Великан широко улыбнулся и хлопнул его по плечу. Он сказал что-то, чего Мадлен не расслышала, и все трое зашагали к форту. Люк не оглянулся, и Мадлен подозревала, что он уже выбросил ее из головы.

Сейчас в нем ничего не осталось от аристократа с изящными манерами. Худой и загорелый, он был настоящим, грубым, несгибаемым шуаном. Куртка снова была наброшена на плечи, и Люк снова приобрел жесткий и неприступный вид. Впервые после того, как они вместе совершали путешествие из Парижа, Мадлен задумалась, способен ли он вообще на ту любовь, которой хочет она.

— Не беспокойся, сестренка, — сказал Ренар, совершенно неправильно истолковав ее озабоченность. — Я присмотрю за ним ради тебя. — В ответ на ее вопросительный взгляд он добавил: — Для этого дела Люку понадобятся его собственные люди. Мы и прежде занимались такой работой.

— Кажется, меня не интересует, что с ним будет, — фыркнула Мадлен, чувствуя, что лжет. Она всегда будет волноваться за Люка, и сейчас ее сердце сжимается от осознания того, сколь опасна добровольно принятая мужем миссия.

Мадлен была молчалива на обратном пути к дому Тьери и отказалась обсуждать с братом причину молчания. Ночью она беспокойно ворочалась на своей узкой кровати, и прошла целая вечность, прежде чем ей удалось заснуть, но и во сне Мадлен преследовали кошмары.


На следующее утро Мадлен решила отправиться в форт. Ей не будет покоя, пока она не узнает, что Люк и Ренар вернулись живыми после ночной вылазки. На этот раз она была одна. Тьери ушел в море, а Жанин повредило бы такое путешествие по жаре. Мадлен снова взяла с собой хлеб и рыбу. Она обещала себе не задерживаться и даже не искать Люка — ей надо лишь удостовериться, что и он, и Ренар живы и здоровы. Едва приблизившись к Пантьевру, она увидела, что часть солдат уже вышла из него, очевидно, чтобы распределиться по всему полуострову. Шуаны обосновались ближе к форту, а их лошади паслись на склоне холма. Мадлен стала осматриваться в поисках брата и, наконец, нашла его разговаривающим с двумя мужчинами.

Ренар тоже увидел сестру и с улыбкой пошел ей навстречу.

— Я надеялся, что ты придешь, — сказал он. — Люк заставил меня поклясться, что я не пошлю за тобой, однако я был уже близок к тому, чтобы нарушить клятву.

Мадлен увидела тревогу в его глазах, и тут же змея страха заползла ей в душу и свернулась там холодным кольцом.

— Он ранен, да?

Ренар кивнул.

— Люк получил пулю в плечо во время нашей вылазки прошлой ночью. Утром ее удалили. Не думаю, что он умрет, но ты, Мади, сейчас ему очень нужна.

Поднимаясь с Ренаром по крутой тропе к форту, Мадлен чувствовала, как сжимают ее сердце железные тиски судьбы.

— Мы выяснили все, что требовалось, но на обратном пути наткнулись на республиканский патруль, — объяснял брат. — Произошла ожесточенная стычка. Мы смяли их, но Люк был ранен.

Он провел ее через высокие ворота, бросив несколько слов караульному, затем повернул налево, к одной из пристроек. После яркого солнечного дня они оказались в очень темном, низком, одноэтажном помещении. Когда глаза привыкли к полумраку, Мадлен увидела на полу несколько набитых сеном матрасов.

Люк лежал далеко от двери. Голова его покоилась на стопке одеял. Он был без рубашки, но кто-то набросил ему на плечи изодранную в клочья зеленую куртку. Под ней виднелись белые бинты, туго охватывающие грудь и левое плечо. Он был ужасно бледен, и опущенные ресницы выделялись угольно-черными полукружьями на белизне щек. Вся любовь, которую Мадлен пыталась подавить в себе, поднялась в ней не знающим преград приливом.

— Он потерял сознание во время операции, — сказал Ренар. — У нас нет настойки опия, a eau-de-vie[26] он пить отказался.

— Он ее ненавидит, — подтвердила Мадлен, вспомнив такой далекий теперь вечер на ферме, когда все мужчины перепились.

Не обращая внимания на грязный пол, она опустилась на колени перед мужем. Неважно, что произошло между ними, — она не может оставить Люка в таком состоянии! Мадлен бережно убрала ему со лба мокрые от пота волосы и нежно коснулась пересохших губ, которые он прикусил, сдерживая крики боли. Как это похоже на него, еще одно свидетельство его непомерной гордыни!..

Дурачок, с любовью подумала она. Кто осудил бы, сорви ты хоть горло криком!

Ренар наблюдал за ней с чувством печального удовлетворения.

— Насколько я понимаю, ты остаешься тут?

Она кивнула.

— Ты можешь передать записку Тьери?

— Да. — Ренар одобрительно улыбнулся и похлопал ее по склоненной над Люком голове.

Это движение потревожило раненого, и он открыл полные боли глаза. Узнав Мадлен, Люк устремил обвиняющий взгляд на Ренара.

— Я не посылал за ней. Она пришла сама, — спокойно сказал тот. — Оно и к лучшему. Мадлен будет заботиться о тебе.

— Черта с два! — с видимым усилием произнес Люк. Он попытался приподняться, но тут же упал, застонав от боли. — Откуда вдруг такая… супружеская… забота? — процедил он сквозь сцепленные зубы. — Вчера ты не переносила моего прикосновения. Я не хочу… тебя… здесь!

Мадлен постаралась подавить обиду, причиненную этими словами. Он может не хотеть ее, но сейчас у него нет выбора. Когда он поправится, тогда другое дело, тогда она не станет навязывать ему себя.

— Я останусь, и ты тут ничего не сможешь сделать, — решительно сказала она.

Капля пота стекла по его заросшей щеке.

— Командуешь… — прохрипел он, потом вздохнул, очевидно не чувствуя в себе силы для дальнейшего спора. — Оставайся, если тебе это нужно. Я не могу… помешать… тебе.

Весь этот день Мадлен просидела возле Люка, время от времени смачивая его лицо и шею, давая ему пить. Он, очевидно, испытывал сильную боль, но не позволял себе ни малейшей жалобы. Ей тяжело было смотреть на его страдания, и Мадлен почувствовала настоящее облегчение, когда поздним вечером он впал в лихорадочный сон.

Ренар вернулся сразу после наступления темноты, привезя одеяла и кувшин сидра. Некоторое время он пробыл с ней и подкрепился рыбой и хлебом из корзины. После его ухода Мадлен свернулась калачиком на полу и чутко задремала. Брат вернулся на рассвете. Люк еще спал, они говорили приглушенными, чтобы не потревожить его, голосами.