– Очень достоверно. Врушка. – И я могла бы поклясться, что он посмотрел на меня с нежностью. Как странно. – Ладно, тогда, если хочешь – оставайся здесь.

– Здесь – где? Прямо здесь? – огляделась я. – На коврике?

– Забавно. На коврике. Почему именно на коврике? Лежи в моей постели, голая, и пей вино. Я вернусь, а ты уже тут.

– Голая и с бокалом вина в руке, – расхохоталась я. – Такие, значит, у тебя мечты.

– Перестань, а то я сломаюсь. И будут мои двадцать три человека мотивировать себя сами. И пусть я потом останусь без работы.

– Работа не волк, – кивнула я.

– Почему мне кажется, что ты ускользаешь у меня из рук, даже когда я держу тебя в них очень крепко? – спросил Игорь, останавливаясь в дверях. – Кстати, я не шучу. Ты можешь, если хочешь, оставаться тут у меня хоть весь день. Ну а если будешь уходить, просто захлопни дверь.

– Уходя, просто захлопну дверь, – кивнула я, подавляя в себе сиюминутное желание обнять его, поцеловать в губы, в этот их разбитый уголок, попросить остаться – несмотря ни на что. Нет, так нельзя. Мы же – взрослые люди. Проведенная вместе ночь – еще не повод, чтобы рассыпаться под его ногами, как жемчужины с порванного колье. Нужно держать лицо, если уж не удержала белья.


Игорь ушел, я осталась одна в его чистой, пустой квартире. Телевизор на кухне по-прежнему работал в бесшумной режиме. Это мигание экрана было единственным, что выдавало тут присутствие людей. Даже посуда была помыта, а кровать заправлена. Я взяла свои вещи и пошла в ванну. Через полчаса я брела по улице в сторону дома. Кажется, я не прогуливала работу уже лет сто, и теперь, шаркая промокшими уггами по весенним лужам, я пыталась вспомнить и не могла, почему я не пошла на работу сегодня. И почему, скажите мне, я чувствую себя такой несчастной?

Что мешает быть счастливой? Да все!

«Ты слишком много думаешь, так много думать вредно», – говорила мне мама в детстве. Потом, правда, оказалось, что много думать может быть и полезно, если, к примеру, речь идет о поступлении в институт. Но сегодня я вдруг поняла, что устала от этой бесконечной вереницы мыслей, крутящихся по спирали в моей голове. Что же произошло со мной этой ночью? Значит ли это что-нибудь, а если значит, то что? Как далеко это может зайти и, если зайдет далеко, как я буду выбираться? В последний раз, когда я пошла по этой дороге, обратно приходилось идти, как сказали бы в мыльной опере, по осколкам собственного разбитого сердца. А ведь сегодня шансы на счастливый конец еще меньше. Потому что… просто, потому что потому, все кончается на «у».


Наступает весна, идет апрель, и в голову лезут непрошеные надежды. А мне не нравилось, когда мне вдруг что-то нравилось слишком сильно. Или кто-то. Это нервировало, вызывало беспокойство. Жизнь была такой простой и понятной еще вчера.


– Фаечка, что с тобой? – набросилась на меня мама прямо в коридоре. – Мы чуть с ума не сошли!

– Мама, то, что ты говоришь, маловероятно. Не можем же мы все сразу сойти с ума, – кисло усмехнулась я, скидывая обувь в прихожей. Потом оглянулась и, большая редкость для меня, поставила угги аккуратненько на их законное место у двери, на коврике, где жидкий грязный снег мог пропитать ткань, а не растечься по полу.

– Мы думали, с тобой что-то случилось! – возмущенно заявила мама, на что я только пожала плечами.

– Вы не так уж и ошиблись, – согласилась я. Запоздало совесть колола меня иголками от игрушечного ежа, но было не больно. Да, я не позвонила, не предупредила. Что ж поделать, если в двадцать семь лет меня понесло вдруг, неожиданно, в гости к мужчине. Могу я хоть иногда забыться и совершить что-то непристойное для разнообразия.

– Твой телефон звонил миллион раз, а я, между прочим, не умею по этим вашим смартфонам отвечать. Я хотела уже вызывать полицию, Фая.

– Чтобы они помогли тебе с моим смартфоном? – усмехнулась я.

– Мы боялись, что на тебя напали. Что ты предлагаешь делать в такой ситуации?

– Я не знаю. Мама, я правда не знаю, что делать в моей ситуации. Но я здесь, жива-здорова, цела и невредима и прошу простить меня за все те грехи, за все то зло…

– Не паясничай, Фая, – попросила мама. Я покачала головой. Сказать правду? Ту самую, которая маме даже в голову не пришла? Нет, не стану я тревожить ее покой, хватит ей глупостей, которые творит Лизавета. Мои глупости подождут.

– Мам, позвони в поликлинику, тете Зинаиде, а? – попросила я жалобно. Мама посмотрела на меня внимательно, как на насекомое под микроскопом. К моему вящему удовольствию, я выглядела достаточно усталой и издерганной, чтобы заслужить больничный. Тетя Зинаида была маминой хорошей знакомой, с которой они подружились в процессе маминых походов в поликлинику по папиным вопросам. Папа болел, его долго лечили, но не вылечили, к сожалению. Однако с некоторыми врачами стали как родные. В частности, с тетей Зиной.

– Ты мне объяснишь, что произошло? – спросила мама тихо, после того как вопрос с больничным был решен положительно. Неудивительно, ведь, во-первых, я чувствовала себя дерьмово. Во-вторых, я не так уж часто просила маму позвонить тете Зине.

– Мам, можно я ничего не буду никому объяснять, а? – попросила я.

– Но ты не больна? – уточнила она. – На самом деле.

– Нет, мам, не больна. Я – в порядке. Мне просто нужно… время подумать.

– Опять подумать? – всплеснула руками мама. – Не надо тебе ни о чем думать. Иди лучше поешь. Я суп сварила грибной. У нас стали продавать неплохие маслята, представляешь? Дорого, конечно, но в конце марта свежемороженые маслята – это же просто праздник какой-то. Поешь?

– Ну… давай, – согласилась я, причем даже не столько с тем, что свежемороженые маслята – это ответ на все вопросы, а с тем, что думать мне не нужно ни о чем. Я уже успела посмотреть на список звонивших мне людей. Среди них были Маша Горобец, были неизвестные мне номера, сообщения, в которых говорилось о новых и высокоэффективных фитнес-программах, которые предлагают в клубе неподалеку, если я, только до конца недели, решусь заключить контракт. Звонила Лизавета много-много раз. Ни одного звонка от высокого стройного незнакомца с темно-зелеными глазами. Мы расстались утром так спокойно, с нежным поцелуем, и он не позвонил. Я уже переживала, мне хотелось задать Малдеру миллион вопросов, и я ненавидела себя за это. Я не хотела признаваться в этом даже самой себе, но я не пошла на работу только для того, чтобы не оглядываться каждую минуту на дверь, чтобы не ждать его, не пытаться, не планировать, не мечтать. Не жалеть, не звать, не плакать…


И вот я на кухне, в сотый раз вожу ложкой по тарелке с «маслятовым супом», а мысли мои далеко. Не позвонит. Естественно, не позвонит. С его-то самооценкой, с его-то уверенной походкой, широким разворотом плеч. С его умением носить костюмы. А ты можешь тешить себя надеждой, а можешь упиваться жалостью к себе – результат будет одним и тем же. Девушка на одну ночь. Случайный всплеск эмоций. Спокойный, наставляющий взгляд с той жестокой мудростью, какую ты так ненавидишь. Человек, умеющий держать свои чувства под контролем, для меня был хуже, чем убийца, насильник или политик. Что-то должно быть совершенно мертвым внутри, чтобы переспать с девушкой, поцеловать ее, приготовить ей завтрак и сказать, чтобы она захлопнула за собой дверь. Это было из разряда «секса по дружбе», я слышала о таком, даже видела кино с таким названием, отборная дрянь, надо сказать. Но я никогда всерьез не верила в существование людей, способных переспать друг с другом, а потом просто разойтись в стороны и заняться своими делами. А если момент выдастся снова, еще раз сбросить стресс этим незамысловатым способом. Как друзья.

– Фая, ты чего творишь с моим супом? – возмутилась мама, когда я вдруг начала крошить в него хлеб – черт его знает, зачем и почему. Мне вдруг показалось, что так может быть вкуснее.

– Мам, прости, я не голодна, – пробормотала я, слила суп в раковину, получив еще один жесткий выговор. Я вымыла посуду – все под тяжелым, полным неодобрения взглядом мамы, но даже это сейчас было ерундой по сравнению с молчащим телефоном. Я косилась на него, ядовитый кусок интеллектуальной собственности. Уже час дня. Половина второго. Время обеда. Два часа. Я читаю книжку, но не замечаю ни единой буквы. Мои мозги отказываются мне служить. Два часа двадцать минут. Я больше не могу, мне хочется закричать и швырнуть мамину вазу с мертвыми, искусственными цветами в стену, потому что она напоминает мне о сухих ветках сувенирного дерева в квартире Игоря Вячеславовича Апреля. Он не позвонил, и тогда я решила набрать номер Лизаветы. Она сразу поняла, что со мной что-то не так. Она знает меня гораздо лучше мамы, а я знаю ее.

– Приходи, у меня «дырка» в расписании, – сказала она, и я еле сдержалась, чтобы сказать что-то ехидное про расписание. Возможно, Игорь прав и мое отношение к работе сестры необоснованно и некорректно. Плевать. Она была нужна мне не как психолог – хватит с меня их. Она нужна была мне как сестра.


Ее психологический центр занимал небольшое помещение на первом этаже одной из миллиона новостроек в районе Бутово, где она работала. Я была тут только один раз, поэтому и проплутала по району, пока нашла нужное здание, хоть оно и располагалось совсем недалеко от метро. Плутать, когда светит солнце, мне даже понравилось, и когда вывеска центра «Надежда» возникла на моем горизонте, я немного расстроилась. Я всегда была больше человеком «все в себе», чем кем-то, кто готов вываливать существующие проблемы и выдуманные на ни в чем не повинную голову психолога. Определенно, по непонятным для меня причинам, сестра предпочитает второй тип.


– Ты переспала с ним? – спросила она, глядя на то, как сосредоточенно я макаю пакетик с чаем в кипяток. Я была – как ослик Иа, играющийся своим лопнувшим шариком. «Входит и выходит, замечательно выходит».

– Да, – только и буркнула я в ответ.