Татьяна Веденская - Апрельский кот

– И он прорастет деревом?

– А может? – улыбнулась Лиза. Я так и не открыла глаз, но улыбка слышалась в ее голосе. Я посмотрела на воображаемую картинку, на воображаемый горшок с телефоном.

– Наверное… – пожала плечами я. – Если подождать, вырастет телефонное дерево.

– Какое угодно. Полила?

– Ну, полила, – кивнула я.

– Давай теперь подумаем, куда нам поставить этот горшочек, чтобы тебе было удобно ждать, пока вырастет дерево.

– Совершенно абсурдный разговор, не считаешь? – ухмыльнулась я.

– Нет, не считаю, – строго сказала Лиза. – Ты должна найти место для этого цветка. Какой он? Он не начал прорастать? Посмотри еще раз.

– Посмотреть? – Я чуть не рассмеялась, вызывая перед мысленным взором горшок с цветком, но, к моему удивлению, воображение нарисовало цветок. Смотреть на голую землю было неприятно, и само собой в горшке выросло лимонное дерево – такое, какое росло у нас на работе, на двадцать седьмом этаже, в холле у лифтов. – Это дерево с лимончиками.

– Лимончиками? – удивилась Лиза. – Хорошо. Что тебе хочется сделать с этими лимончиками. Съесть?

– Ну нет, – покачала головой я. – Они же – кислятина.

– Ага. Кислятина. Может быть, тогда трансформируем их во что-то еще?

– А можно? – переспросила я, так как в моем мире, если уж дерево было лимонным, трансформировать его во что-то другое было довольно сложно. Годы генетических исследований, мутаций, поколения саженцев…

– Но это же твое сознание. Твое и дерево. Давай, делай с ним что хочешь, – сказала Лиза. Я посмотрела на дерево, и вдруг мне захотелось превратить его в луг. Летний луг, наполненный цветами и травой. И запахами. Медовые, цветочные, запахи травы и влаги. Недалеко будет речка.

– Отлично, – кивнула Лиза. – Что ты чувствуешь? Что ты хочешь делать с этим лугом?

– Ну… я буду там валяться. Постелю коврик и буду лежать, смотреть на небо. А ночью – на звезды.

– Ты улыбаешься. Тебе хорошо? Комфортно?

– На лугу? Ну, если нет комаров…

– Это же твоя собственная вселенная. Там есть комары?

– Нет. Никаких комаров.

– Тогда запомни эту картинку, пусть она останется внутри. Можешь открывать глаза, – сказала сестра, и я – послушный клиент, вот дожили – посмотрела на нее. Слезы пропали.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, помогая мне подняться.

– Я… хочу есть, – поразилась я.

– Да? Это очень хорошо. Слушай, а хочешь, пойдем с тобой в кафе? Закажем по куску торта или, я не знаю, какого-нибудь тирамису…

– Ох, Лизка, я, кажется, лет сто не плакала, – всхлипнула я.

– Да, это точно. Тебе же как раз сто лет и есть! – усмехнулась она. – Эх ты, сестрица Аленушка, как только ты ухватила такое счастье? Слушай, а ты уверена, что не сможешь влюбиться в своего Сашу? Это было бы намного лучше…

– Не знаю. А ты бы могла разлюбить своего Сережу?

– Но ведь это не одно и то же. У меня с Сережей – история, дети. У тебя – одна ночь и один луг.

– Даже не знаю… Сейчас вот ты напомнила о Сашке, а я вспомнила о том, что, вообще-то, сегодня тренировка и он меня на нее звал. Бадминтон – штука классная, честно. Не знаю, почему она мне так нравится. Если бы можно было, я бы на нее пошла. Постучать. Не могу понять, что в этом, но пока я бегаю там по этому зеленому корту, все остальное уходит на второй план.

– И ты можешь не думать, да? – спросила Лиза, споласкивая чашки из-под чая в ванной комнате. – И не ждать звонка? Разум твой – враг твой. Знаешь, может быть, тебе все равно надо поехать на эту тренировку.

– Серьезно? А Саша?

– А что, ты ему обещала что-то? Свою девственность?

– Я никому ничего не обещала, – ответила я, надевая куртку. – Особенно девственность.

Мы вышли на улицу, когда солнце клонилось к закату. Было еще светло, но фонари уже зажгли. Весна откусывала от темноты по кусочку с каждым новым днем. Я не хотела говорить об этом Лизавете, чтобы не раззадоривать ее психологический пыл – ведь, узнай она, ни за что больше от меня не отстанет. Но мне определенно стало легче. Не могу сказать точно, отчего именно. То ли от того, что я выговорилась, выплакалась, то ли после всех этих трюков с поливанием лужков дождями и выращиванием ароматной травы – в подсознании, конечно. Если принять за аксиому, что оно у меня есть. Не то подсознание, что отвечает за «автопилот», когда я иду по многолюдной улице и одновременно ищу что-то в Интернете через свой телефон. То подсознание, о котором постоянно твердит Лизавета. Некая иная я, фантомная Фая Ромашина, живущая в моей голове, желающая любви.

– Так что все-таки произошло? С чего ты так уверена, что ничего не выйдет? – спросила Лиза, заворачивая за угол дома. – Помимо того факта, что ты всегда уверена именно в этом.

– Ты представляешь, что он сказал мне на прощание? Утром, после, как бы это выразиться… ночи страсти. Игорь сказал, чтобы я, уходя, захлопнула дверь. Правда, еще сказал, что я могу остаться, и тогда по возвращении он будет рад, если найдет меня там – у него. Я не понимаю, не могу понять такого. Я что, кошка? Или ему все равно, останусь я или захлопну дверь? Знаешь, вот он точно ни за что не отвечает, кроме своей жизни. Ни о чем не думает, не переживает. Игорь такой спокойный, чудовищно спокойный. Ох уж мне эта выдержка. Ненавижу. А вчера вот полез в драку, прямо как герой.

– Я не понимаю и половины, – усмехнулась Лиза. – Слушай, а что если…

– Только не говори, что я могу и сама ему позвонить. Девушка не должна звонить первой – и точка. Это правило придумали, чтобы было легче понять, что происходит, понимаешь? Звонок – это ведь как лакмусовая бумажка. Конечно, всегда можно позвонить самой, но чистота теста тогда будет нарушена и результаты неверные будут. Это допустимо, если ты хочешь заниматься самообманом, как Машка Горобец.

– А что Машка?

– Ну как же! Годами мечтать о мужчине, который тебе не светит, и делать вид, что что-то происходит, куда-то движется. Целые отношения, которых нет. Нет, я ни за что не стану звонить. Что тогда останется от моей самооценки?

– А ты так дорожишь самооценкой? – удивленно пожала плечами сестра.

– Она – все, что мне осталось. И потом, понимаешь, Лиза, ведь совершенно не важно, позвоню я ему или нет. Это только ускорит агонию, но никак не сможет повлиять на ситуацию.

– Потому что все равно все будет плохо и ничего не выйдет, верно? – усмехнулась Лиза. Я рассмеялась за ней вслед. Мы зашли в маленькое кафе, занимавшее помещение в том же доме, только с другой стороны. Я вздрогнула от удивления, услышав, что сквозь динамики стереосистемы льются знакомые звуки песни, которую я любила. Она называлась Goodbye Johnny[2], странная, тягучая мелодия, с хорошими басами и голосами, дающими глухое, гулкое эхо. Неторопливая, она вся состояла из томной усталости и уверенности в неизбежности конца света. Декаданс и упадничество этой песни так подходило мне в период, когда Лиза только родила Вовку, а я только-только начала забывать Юру. Не важно. Я слушала и слушала эту песню, снова и снова, раз за разом, словно эти слова были горьким, но действенным средством, возвращающим силы. Goodbye Johnny. Я даже охранника Сережу начала так звать – Джонни, – прощаясь по вечерам. Эта песня тогда буквально застряла в моей голове. И сейчас, услышав ее снова по радио, я словно попала назад на машине времени. Больно. Я совсем не хотела переживать подобное снова.

– Я же не могу полюбить кого-то по-настоящему за одну ночь, верно? – спросила я Лизу, а затем повернулась к стойке и спросила, нельзя ли включить какую-нибудь другую песню.

– Конечно, – кивнула официантка, посмотрев на меня из-за прилавка с недоумением, но нажала на пульт, и вот уже песенка какой-то русской девчачьей группы полилась из динамиков. Лиза смотрела на меня с беспокойством, она хмурилась и задумчиво теребила край платка.

– Ты можешь полюбить кого-то за одну минуту.

– Вы – психологи – достали меня, – разозлилась я. – Меню, пожалуйста.

– Мы – психологи? – удивилась сестра, листая меню, но не глядя туда. Она сверлила меня взглядом, под которым я почувствовала себя курицей, насаженной на вертел для гриля. – Кто это – «мы»? А кто еще – психологи?

– Знаешь что! Ты права. Я поеду на тренировку. Буду стучать по волану и ни о чем больше думать не стану. А потом, когда пройдет время, перестану беспокоиться о всякой ерунде и начну жить. Заведу новых друзей. Полюблю Сашку. Или еще кого-нибудь. Мало ли среди бадминтонистов хороших людей?

– Твой этот красавчик? Да? Он что, психолог? – спросила Лиза. Сначала я побледнела, замерла как парализованная, не зная, что делать. Спалилась, как глупо! Потом я рассмеялась и замотала головой, непроизвольная реакция. Я не знала, что сказать. Лиза смотрела на меня как председатель партсобрания, на котором меня собирались «разбирать». Смех мой был истерическим, руки дрожали, пока я искала в глубине рюкзака телефон. Этот кусок пластика, молчаливая сволочь. Когда он нужен, я никогда не могу его найти. Я делала вид, что не замечаю тяжелого, полного вопросов взгляда сестры. Дрожащими пальцами нашла нужный номер в контактах.

– Алло, Саша? – спросила я, пытаясь сдержаться, чтобы не напугать его своим ненормальным тоном. – Да, я. Ну, как… Да, заболела. Как бы. Вот именно, я об этом. Может, ты подберешь меня? Я могу быть часам к семи у метро. Вот спасибо. Да, отлично. Возьму форму. А скажи… – Я прокляла себя в этот момент, но ничего не могла поделать. – Меня никто не искал? Нет? Ладно, спасибо. Да, наверное, это хорошо. Тогда – до встречи? – И я отбросила телефон на стол. А затем и вовсе выключила, чтобы прекратить эту дурацкую бессмысленную пытку.

– Психолог, серьезно? – подступилась ко мне Лиза. – Ты привела его ко мне в дом зачем, если поточнее? А? Расскажешь?

– Отвали, Лиза. Сейчас мне и без тебя тошно, – покачала головой я.