Какая-то сила подталкивала Анжелику сказать казаку грубость, что-то обидное. «Уж не ревную ли я?» — спохватилась она. Несколько минут они ехали молча.

— А ты любишь свою жену? — спросила Анжелика.

— У меня дети, — хмуро ответил Мигулин.

«Дурак!» — подумала она.

Утомившиеся кони перешли на шаг. Мигулин на ходу перескочил с татарского гнедого на своего золотистого, стукнул его пятками и запрыгал без седла на тряской рыси.

— Давай-ка… — подхватил он за уздечку лошадь Анжелики и увлек за собой. — Не останавливаемся… Оторваться надо…

«Жалкий кретин и самовлюбленный идиот», — думала Анжелика, подпрыгивая и пружиня на стременах. Конечно же, у него дети, любящая жена, которая по первому подозрению разбила лицо маркизе дю Плеси де Бельер, и он этим страшно горд… Примерный семьянин! А у меня что, детей нет?» — хотелось спросить ей. Она вдохнула и уже открыла рот, но опять спохватилась: «О, боже! Уж не ревную ли я?»

Она надолго замолчала, и Мигулин, обернувшись, всмотрелся в ее замкнувшееся лицо, но, видимо, ничего не понял.

— Устала? — спросил он. — Отвыкла от такой езды…

— Да, я устала, — сказала Анжелика. — Я очень устала. Я хочу отдохнуть.

Мигулин удивленно взмахнул ресницами.

— Еще немного, — пробормотал он.

Анжелика видела, что он подыскивает место, где можно было бы остановиться, но никак не может найти. Но вот в косых лучах заходящего солнца показалась темная узкая полоса. Это была тенистая и прохладная степная балка. Тропинка привела их к ручью. Анжелика хотела спуститься на землю, но Мигулин, поивший коней, отрицательно замотал головой:

— Здесь нельзя! Сюда обязательно кто-нибудь припрется. Еще версту или две…

Он отбил от журчащей холодной воды лошадей, чтоб не обпились, и заторопился дальше. Отяжелевшие лошади пошли нехотя. Последние две версты проехали шагом.

— Здесь, — сказал, наконец, казак.

Он не расседлывал лошадей, только отпустил подпруги, обошел все окрестности, разглядывая каждый подозрительный куст в выбранной низинке.

— Я здесь в первый раз, — объяснил он Анжелике. — Запомнить надо…

Анжелика равнодушно отвернулась. Видя ее странное настроение, Мигулин замолчал, в безмолвии вынул из седельной сумки захваченные с собой припасы, разложил на плаще.

Солнце скрылось. Закат еще светился. На его багровом фоне силуэт Мигулина с чалмой на голове казался черным и неживым. Он жевал, глядя куда-то поверх головы Анжелики, изредка утирал губы фалангой согнутого большого пальца. Анжелика откусила от граната да так и застыла с терпкой сладостью на языке. Молчание затягивалось.

— Что-то не так? — спросил Мигулин.

— Все так, — равнодушно отозвалась Анжелика.

Мигулин пожал плечами и продолжал жевать. «Животное, — думала она. — И жует, как бык…» Почему она злилась на него? Она пыталась разобраться в нахлынувших чувствах, старалась быть честной с собой. Что случилось? Что не так? Да, да… Ей показалось, что он пренебрег ею… Ей так показалось… Анжелика отвернулась, чтоб не было видно ничего на ее лице, ни сомнений, ни досады.

Другие добивались ее, добивались, жертвуя жизнью. Этот тоже жертвует, по крайней мере — очень многим рискует. Но ради чего? На ее вопрос, любит ли он свою жену (вопрос, надо признаться, провокационный), он заговорил о детях. «Так что же мне теперь? Самой тебе на шею броситься?» О, господи! Да она просто хотела этого мужчину!.. Неважно почему. Она была испугана, у нее на глазах только что убили человека, который… Ах, как трудно объяснить многие наши порывы!

— Ты, похоже, и не рада, что мы с того островка уехали, — сказал Мигулин.

«Сейчас скажу», — подумала Анжелика, но промолчала.

— Так что ли? — переспросил не дождавшийся ответа казак.

— Да! По крайней мере тот кривоногий татарин видел во мне женщину…

Мигулин перестал жевать и с трудом проглотил кусок.

— Я не понял, — сказал он, помолчав. — Чего мы с тобой вообще тут делаем?

— В каком смысле?

— Ну, вот здесь, в этой долбанной степи?

— Мы сидим и едим. Отстань от меня со своими дурацкими вопросами…

— Ты смотри! В ней не увидели женщину, и ее заело! Так за каким ты на крымский берег высаживалась? Десант… Твою в десантников мать! Могла б и у меня в Черкасске остаться! Я б в тебе сразу женщину увидел…

— Я ищу своего мужа!..

— Да?! А у меня такое впечатление, что ты себе на ж… приключений ищешь…

— Мигулин!.. — сказала, поднимаясь с земли, Анжелика. — Ты — подлый и мерзкий искуситель… Ты безжалостен к женщинам… За это я тебя сейчас убью…

Она бросилась на казака, обхватила его обеими руками за голову и повалила на землю…

Глава 21

Утром Мигулин сказал:

— Рисковая ты женщина. У тебя и вправду муж живой?

— Да, — твердо ответила Анжелика.

— Ну, тебе виднее… Мы все еще едем в Кафу?

— Да…

— Поехали.

Еще один день в безводной степи. Вечером Мигулин свернул к морю, и они встретили на своем пути маленькую деревушку. Коня Исмаил-аги они оставили в какой-то лощине. Мигулин поехал верхом, а Анжелике сказал идти следом.

В деревушке он стал торговать арбу. Анжелика увидела, что он совсем преобразился: спорил, торговался, даже улыбался по-особому, скалясь. К ее тревоге старики-татары не столько торговались, сколько вслушивались в его произношение. Но предположить в Мигулине казака, а в Анжелике беглянку они не могли; невероятно, чересчур смело.

— Он из липков, с Литвы, — сказал один старый татарин другому. — Все правоверные собираются под зеленое знамя султана Мухаммеда.

Анжелику испугало упоминание Литвы, но татары странным образом успокоились.

Мигулин сразу же запряг буланого коня в арбу, знаком велел Анжелике садиться, подхватил буланого под уздцы, и они поехали, оглашая окрестности ужасным скрипом.

— Кто такие «липки»? — спросила Анжелика, когда они отъехали подальше.

— Так у нас называют литовских татар.

— Они приняли тебя за литовского татарина?

— Конечно, я у них учился языку.

Когда стемнело, они остановились. Мигулин оставил Анжелику у арбы, а сам ускакал за оставленным татарским конем.

Ночь оказалась холодной. Ветер пронизывал черную накидку Анжелики, но стоило спрятаться за какое-либо укрытие, и остановилось теплее. Пока не вернулся Мигулин, она простояла, укрывшись за буланого коня и обняв его за шею.

До Кафы они добрались благополучно. Город был бедный, грязный и шумный. Казалось, что иностранцев здесь больше, чем коренных жителей. Центр жизни — порт — кишел торговцами всех национальностей. Турецкие военные корабли держались особняком среди переполнивших бухту судов под разными флагами. Площадь около порта и ближайшие кварталы — все шумело, кричало, торговалось. Толпы изможденных, оборванных рабов были согнаны сюда татарами. Они представляли собой основной и главный товар. Особо ценились женщины.

Мигулин и Анжелика сразу же затерялись в этом городе. Мигулин, помня рассказ итальянца на захваченном корабле, спрашивал, где можно найти франков, торговцев или воинов. Несколько раз им показывали неправильно. Это оказывались итальянцы или греки. Мигулин издали показывал их Анжелике. Она не могла узнать ни одного лица.

Наконец, какой-то татарин указал им квартал, где три франка снимают целый дом. Скрипя, они поехали по кривым улочкам, и в одном окне на подоконнике Анжелика заметила молодого человека, одетого по парижской моде, он сидел, опираясь спиной о раму и поставив согнутую ногу на подоконник. Кажется, она видела его в Версале.

— Это они, — сказала она Мигулину. — Не понятно только, почему они ждут именно меня.

— Сейчас узнаем, — отозвался Мигулин.

Молодой человек в окне не обратил ни малейшего внимания на арбу, татарина и закутанную женщину.

— Ты на всякий случай не говори, кто я. Так спокойнее, да и говорить при мне будут без опаски, — предупредил Анжелику Мигулин. — Пошли…

Хозяин-татарин не хотел их пускать, но потом решил, что Мигулин привел к франкам женщину на продажу, и отступил.

Из комнаты слышались обычные в мужской компании разговоры о женщинах и громкий смех. Анжелика первой без стука шагнула в зал. Мужчин было трое. С появившимся за последние годы навыком определять с первого раза различного рода проходимцев, Анжелика сразу же поняла, что это за люди.

— Кой черт? Кого это несет? — спросил сидевший на подоконнике. — О, мадам!..

Анжелика откинула с лица темное покрывало, и молодой человек соскочил с подоконника. Двое остальных, сидевших за столом с бокалами в руках, встали.

— Да, это я, — сказала Анжелика, проходя на середину комнаты.

Мигулин, скрестив руки, остался у двери. Один из господ бросился подавать маркизе стул, второй куда-то выскочил.

— Я вас видела в Версале, сударь, не так ли?

— Да, мадам. Позвольте представиться… Шевалье де Монвилье, к вашим услугам… А это господин Вельварт…

— Благодарю вас, месье, — кивнула Анжелика господину, подавшему ей стул.

— …и господин Шобер… Где же он? Ах, да… Какое счастье, что мы нашли вас, маркиза! — шевалье де Монвилье буквально сиял. — Мы были в отчаянии, уже хотели убираться отсюда обратно во Францию…

— Во Францию? Объясните мне, ради всех святых, почему вы здесь и зачем я вам нужна, — стала расспрашивать Анжелика, усаживаясь на стул.

— О, мадам! Вы поймете меня! С самого начала всего этого предприятия меня преследуют неудачи… Ваше появление сегодня единственный успех, который может компенсировать все остальное…

— Ради бога, говорите яснее…

— Господин де Помпон, министр… вы, конечно, помните его…

— О, еще бы!