Людские ручейки, вопреки всем законам физики текущие вверх, постепенно иссякли. Чаще понесли и повели обратно, за холмы, раненых.

— Что там? Опять отбили? — заволновались в атаманском окружении.

В сражении наступил переломный момент. Еще несколько мгновений, и должен был начаться отход. Но тут один из атаманских помощников заметил и указал:

— Гляньте! На кровлю забрались…

Несколько фигурок, миновав бойницы, выбрались на зубцы и на крытую листовым железом крышу башни, теперь они находились вне огня, над головой осажденных.

— Нет, бегут… Бросили ребят… — горько сказал кто-то.

Ручейки, поменяв направление, потекли обратно от стен крепости.

— Ну, братья… — обернулся Самаренин к окружению, — пора и нам…

Последний резерв готовился броситься в битву.

— Ломы, связать двойные лестницы… — распоряжался Самаренин.

Засуетились в обозе. Несколько казаков принесли на плечах круглые, пузатые бочонки. Анжелика сначала подумала, что в них должно быть вино.

— Пошли! — скомандовал походный атаман. — Я сам поведу.

Анжелика еще успела расслышать, как Самаренин ругался у подножия холма с кем-то из сотенных.

— Не могут… — кричал сотенный. — Лестницы поломались…

— Бесергеневские на кровле… Бесергеневских выручать… — кричал Самаренин.

Вдруг на месте одного из казаков, несших на плече бочонок, так резко пыхнуло, грохнуло и рвануло воздух, что казак буквально испарился. Все вокруг покатились по земле от взрывной волны.

«В бочонках порох, — догадалась Анжелика. — Пуля попала…»

— За мной… За мной… — продолжал кричать Самаренин, вскакивая на ноги и бросаясь в заросли камышей, за ним дружно побежали.

Под стенами стали стрелять чаще. Новые лестницы, связанные друг с другом, прогибаясь от собственной тяжести на месте связки, прислонились к стене. Новые смельчаки полезли вверх, новые трупы повалились. Турки стреляли так часто, что выстрелы слились в сплошную канонаду. Если б ветер не сносил дым, башня давно утонула бы в его белых клубах.

Но вот кто-то пробрался на крышу на помощь засевшим там бесергеневским казакам. Едва различимые за дымом фигурки стали монотонно взмахивать руками. «Бьют ломами по крыше», — догадалась Анжелика.

Еще один страшный взрыв раздался под стенами башни. Еще один бочонок с порохом взорвался прямо в руках какого-то казака…

Двое с оставшимся пороховым запасом одновременно полезли по двум лестницам, прогибавшимся от тяжести. Один взорвался на уровне бойниц — турки в упор расстреляли его из ружей и пистолетов. Дым от взрыва заволок всю башню, и почти сразу же второй взрыв прогремел у подножья: второй казак был сброшен волной, и бочонок в его руках рванул уже на земле.

После этих двух страшных взрывов все на какое-то время замерло. Дым снесло ветром, и Анжелика увидела, что ни одной лестницы не уцелело, все они были сметены.

Тут внимание Анжелики привлек один казак, бегущий из камышей к обозу: он был оборван и окровавлен, глаза его горели, как у безумного. Наорав на обозных, казак схватил еще один бочонок и, пригибаясь под его тяжестью, побежал обратно. Еще двое, не менее страшные и оборванные, схватили по бочонку…

Меж тем лестницы снова поднимались, как оживающие мертвецы. На одной из них Анжелика разглядела атамана Самаренина, тот с саблей в зубах и с пистолетами в каждой руке, покачивая плечами, взбегал вверх по лестнице подобно фокуснику-канатоходцу. За ним с криком, заглушавшим стрельбу, карабкались подручные.

— Вперед… Бей… Ура… Алла… — долетели едва различимые крики.

Две лестницы приткнулись к стене с обеих сторон одной из бойниц. Самаренин и еще какой-то казак безостановочно палили с двух сторон в черное дупло бойницы и роняли вниз разряженные пистолеты, снизу им сразу же подавали заряженные. Турки, видимо, отвечали, так как второй стреляющий казак вскоре повалился с лестницы, но его сразу же сменил и продолжал беспрестанную стрельбу очередной.

По соседней лестнице на крышу выбрался оборванный и окровавленный казак, первым только что схвативший пороховой бочонок, он побежал, оскользаясь по железной крыше к тому месту, где бесергеневцы проламывали листовое железо кровли. Те оторвали край железного листа, потянули, наваливаясь всем телом. Подбегавший занес бочонок над головой, но снизу в пролом выстрелили турки… Страшный взрыв полностью очистил крышу… Но в этот миг Самаренин и за ним несколько казаков, мелькнув пятками, головой вперед бросились в бойницу, блеснули сабли, неясные силуэты заметались в темноте…

Анжелика отвлеклась, наблюдая за рукопашной в бойнице, и не видела, как другие казаки вскарабкались на крышу. Она обратила на них внимание, когда они уже подбегали к пролому. Один с размаху метнул туда бочонок, другие стали стрелять вслед ему из пистолетов… Из бойницы, что-то крича и размахивая руками, выпрыгнул и полетел вниз Самаренин, за ним еще несколько… Казаки посыпались с лестниц, бросились врассыпную от башни, повалились, покатились в камыши, закрывая головы руками. Внутри башни глухо бахнуло и немедленно второй взрыв, неимоверно мощный, потряс все окрестности. Башня в один миг превратилась в стремительно разрастающееся облако, взрывная волна опрокинула Анжелику, грохот оглушил, на какое-то время оглушенная маркиза потеряла, где верх, а где низ. Вокруг засвистели камни и какие-то обломки, но она не слышала свиста и лишь по мельканию и холодному или горячему дуновению догадалась, что мимо проносятся какие-то предметы.

Некоторое время после взрыва господствовала тишина. Пылевое и дымовое облако заволокло все вокруг. Постепенно пыль и дым, гонимые ветром, уползли на восток, и всем стало видно, что неприступная ранее башня разрушена до основания. Пороховой запас защитников сдетонировал и разорвал башню изнутри.

Постепенно из истоптанного и изломанного камыша стали подниматься головы, еле-еле, покачиваясь, вставали на ноги повалившиеся казаки. Некоторые, с трудом передвигая ноги, устало побрели обратно. Добрая треть конных не принимали участия в штурме, была с лошадьми, коноводила, теперь они, бросив доверенных им животных, побежали навстречу уцелевшим, подхватывали под руки, поднимали лежащих, которые, оглушенные, могли лишь поднять голову. Вторая турецкая башня сначала молчала, потом ошеломленные страшным зрелищем турки стали вяло стрелять через Дон. На них не обращали внимания.

Пришедшей в себя Анжелике казалось, что взрыв подорвал что-то внутри окружавших ее людей, они замедленно двигались, беззвучно говорили, шли, свесив головы, глаза их потухли или смотрели куда-то мимо. Беззвучно суетились обозные выростки, разводили костры, готовили пищу. Казаки рассаживались осторожно, как будто у них были растянуты и болели все сухожилия. Они оглядывались на развалины, внутри которых что-то продолжало дымить. Никто из турок не уцелел. Да и казаки многих потеряли. Зудели в ушах неясные разговоры:

— Сейчас бы водкой полечиться… Нельзя…

— Сбили до подошвы. Теперь не построят…

— Сколько ж наших осталось?…

На Анжелику не обращали внимания, про нее забыли. Она молила бога, чтобы жена Мигулина тоже забыла про нее. Она искали глазами Мигулина, которого не видела с самого начала штурма. Не погиб ли он? Ведь столько погибло…

Пронесли на плаще тихо стонущего Самаренина.

— Живой?

— Каменюкой по башке стукнуло.

— Ничего, у него голова крепкая…

Прошел озабоченный Корнила Яковлев, за ним — молодой Фрол Минаев. Они продолжали спорить о военных действиях:

— Сейчас надо все пушки на ту сторону переправить и, пока они не опомнились, вторую брать…

— Устали… Надо дать день на отдых…

— Гляди, время упустим…

Появился Мигулин, живой и здоровый, в штурме он не участвовал, с конным отрядом прикрывал казачий лагерь со стороны Азова.

— Ну, как ты тут? Не напугалась?

— О, это было ужасно! — ответила Анжелика.

— Еще бы! Сколько живу, а такого не видел…

Он был восхищен штурмом и разрушением башни, считал это большой победой. Анжелика видела, что ему хочется поговорить на эту тему. Она послушала его из вежливости, а затем спросила:

— Когда же мы сможем выйти в море?

— Да вот… Вторую башню возьмем…

— Вы думаете так же взорвать ее?

— Это уж как получится, — тут он спохватился. — Ты хоть ела сегодня?

— Нет… — призналась Анжелика.

— Подожди…

Он принес ей каких-то сухарей и котелок с горячей водой, в которой предстояло эти сухари размочить. Только теперь Анжелика почувствовала, как она голодна. Она размочила и съела все сухари и выпила всю воду.

— Лезь в повозку, — сказал Мигулин, ставя телегу на колеса, — и спи спокойно.

— А ты где будешь?

— В коноводах. Моя очередь.

Он ушел. Смеркалось. Насытившаяся Анжелика улеглась в повозке, укрылась тряпьем и обложилась пучками сена. Ветер усилился. В его порывах повозка иногда казалась Анжелике невесомой. Может быть, так ей мерещилось из-за заметного колебания телеги под порывами холодного воздуха. Анжелика несколько раз поднимала голову, и всякий раз мокрый свист заставлял ее пригнуться и глубже зарыться в тепло сена и тряпок.

Незаметно она уснула. Ей снилось детство, время, полное надежд и тревожного счастья, она видела холмы над речкой Клэн, дорогу, обсаженную тополями, розовые крыши города Пуатье… Это была ее милая родина, прекрасная Франция, и она, Анжелика, была еще совсем маленькой и ехала в маленький городок церквей… Временами сквозь сон ей чудился плеск воды и тревожный гул лагеря, но сознание, одурманенное сном и видениями, подсказывало ей, что это шумит теплое море, к которому она наконец вышла из пустыни, миновав засады и львиные выводки. И она видела это море, огромное, сливающееся на горизонте с небом. Белая пена наносилась волнами на берег, липким, лопающимся теплом окутывала ее ноги. За невидимой чертой, за дальней далью лежала все та же милая родина, чудесная страна, всю прелесть которой она понимала и знала в детстве, а потом как-то растеряла, забыла… Но она вышла на берег моря, она спаслась, и твердо знала, что теперь все будет по-иному, она вспомнит все самое светлое и радостное, которого не было, потому что она это «светлое и радостное» просто не видела, но она увидела, она вспомнила, и теперь свет и радость будут с ней всегда… Неясным видением скользнул в сознании версальский сад, показавшийся серым и мрачным… Он был неинтересен, твердо-зелен, но не имел ни вкуса, ни запаха, ни света… Она догадывалась, что это сон, что она сейчас проснется, но исстрадавшаяся душа и измученное тело противились пробуждению, и новая волна спасительного сна набегала на Анжелику, и видения были сладостны и прекрасны, хотя она просто бежала по родным холмам, осторожно пробиралась знакомым лесом, просто была дома…