По фыркающему смешку Анжелика угадала Мигулина и с огромным облегчением опустилась на землю. Она уже знала, что он укроет ее чем-нибудь сухим и теплым, и он, действительно, укрыл ее своим кафтаном.

— Как ты узнал…?

— Ребята передали, что видели тебя с обозом.

— А-а… — Анжелике теперь все было равно безразлично. Она укуталась в теплый, пахнущий потом и дымом кафтан и привалилась к тонкому стволу вербы. — Я хочу спать…

— Спи… — тихо сказал Мигулин и добавил по-русски. — С дурной головой ногам покоя нет.

— Что?

— Да это я так…

Она проспала около часа. Мигулин поднял ее сонную, на руках отнес на другой конец острова, где в кустах была спрятана долбленая лодка, и повез вниз по течению по протоке. Через несколько сотен шагов он пристал к берегу, взвалил ничего не понимающую Анжелику себе на шею, как пастухи носят ягнят, и, сопя на подъеме, понес в лагерь.

Голова ее свешивалась с плеча казака. Сначала это казалось ей забавным. По пути стали попадаться первые погасшие костры, редкие шатры, сонные казаки. Одинокие бодрствующие подходили к Мигулину и что-то спрашивали.

— Ясырь, — односложно отвечал Мигулин.

Он положил Анжелику на телегу с сеном, связал ей на глазах у немногих любопытных руки и ноги, но в ладонь вложил нож, сверху прикрыл куском какой-то материи и тихо сказал:

— Если очень давить будет, разрежешь веревку, а пока спи и никого не бойся.

Как рассвело, Мигулин отправился в шатер к старшинам.

— Корнила Яковлевич, маркиза наша приперлась, пешком пришла.

— Ах ты ж… — подскочил Корнила, но вспомнил, что в походе главный не он, и обратился к Самаренину. — Эй, походный атаман, что с бабой делать будем?

— Это ваши с Москвой дела. Сами думайте, — уклонился Михайло Самаренин. — Мне не до этого.

— Где ж она сейчас?

— Связанная у меня лежит, как ясырка, чтоб ребята не сомневались, — ответил Мигулин.

— Вот навязалась на нашу голову, — вздохнул Корнила Яковлев, — черт такая…

— Что делать-то?

— Ну… пусть полежит, — развел руками Яковлев и добавил с досадой. — Связанная…

Анжелика, выспавшись в телеге с сеном, почувствовала неудобство. Но казаки, ходившие мимо по своим делам, не обращали на нее внимания. Телега стояла на взгорке среди таких же телег и нескольких шатров. Впереди, в сторону моря, из-за тумана проглядывало бескрайнее пространство камыша. Туман медленно рассеивался и вскоре посреди камыша стали видны две широкие приземистые каменные постройки — башни, построенные по обеим сторонам невидимой из-за камыша речки Каланчи, чем больше расползался туман, тем яснее виднелись башни, а далеко за ними уже проглядывали далекие очертания города Азова. Справа и слева полуголые казаки рыли землю, готовили площадку для осадных орудий. Артиллерийский транспорт еще не подошел.

Днем, далеко обогнав медленно ползущий обоз, прибежал Гришка:

— Корнила Яковлевич! Сбежала маркиза заморская… Не углядел…

Корнила Яковлевич не спешил рассказать выростку, что Анжелика объявилась, наоборот, дотошно расспрашивал:

— Когда ж это было? А ты куда ж смотрел?

Узнав, что Гришка сначала сам пошел купаться, а потом Анжелику одну к Дону отпустил, дал ему затрещину:

— Благодари бога, что в года ты, щенок, не вошел. Убить бы тебя за такое ротозейство…

Гришка молчал, как в воду опущенный.

— Ладно, — смилостивился Корнила Яковлев. — Иди, стереги. Вон она на телеге лежит.

— Как же она тут очутилась? — изумился выросток.

— Нашлась, — коротко ответил грозный старшина.

Гришка подошел к телеге, сел напротив и стал смотреть на Анжелику, всем видом своим демонстрируя ненависть и презрение. Смотрел неотрывно, и это стало надоедать Анжелике; извиваясь, она отвернулась и даже перевернулась на другой бок. Теперь ее глазам открылись шатры атамана и старшины, она стала невольной свидетельницей, как они готовят и обсуждают планы осады. Походный атаман Михайло Самаренин обычно сидел, уставившись в землю, и молчал, а вокруг спорили помощники, потом какая-то мысль вдруг приходила походному атаману в голову, он хлопал ладонью по колену, все замолкали, и Самаренин начинал тихо и неторопливо распоряжаться, после чего весь лагерь приходил в движение.

И сейчас Самаренин сидел глубоко задумавшись, а старшины и есаулы оживленно обменивались мнениями.

— Ну, что делать? В осаду их брать?

— Так мы тут до Покрова провозимся…

— Русских надо ждать, пусть они в траншеях сидят…

— Ну, пока они придут…

— Заявится Хитрово, опять выдумывать начнет…

Русские войска несколько раз приходили на Дон и вместе с казаками воевали против турок и татар, и всякий раз во главе их ставили воевод Хитрово, один раз Якова, другой — Ивана Большого Севастьяновича. И всякий раз между казаками и воеводами начинались трения. Каждый привык воевать по-своему.

И сейчас при упоминании имени Хитрово казаки зашумели:

— На черта они тут нужны, русские. И так на Дону тесно.

— Без русских не справимся, — сомневался кто-то.

— Справимся…!

Самаренин все еще сидел в раздумьях, когда появился обоз с пушками. До вечера развозили их и расставляли, устраивали батарею. Анжелика несколько раз окликала Мигулина, просила есть, пить и сходить по нужде. Мигулин кормил и поил ее, а Гришка выводил за лагерь оправиться и становился с луком и стрелами наготове так, чтобы кусты, где укрывалась Анжелика, были между ним и лагерем.

Вечером прискакали полевые разъезды и донесли, что за Доном показалось какое-то конное войско. В лагере началась тревога. Но вскоре все успокоились.

— Калмыки… Калмыки… — разнеслось по лагерю.

Калмыки, вассалы московского царя, подошли к берегу Дона. Атаман и старшИна собрались встречать союзников. Вокруг Самаренина стояли воины славные и во многих странах известные: Фрол Меняев, Тихон Фролов, Иван Харитонов, Фома Волдырь, Логин Семенов, ждали, когда подъедут переправившиеся калмыки.

Анжелика из своей телеги видела, как выбрались на берег мокрые, переправлявшиеся вплавь вместе с лошадьми всадники. Все как один они были одеты в серые приталенные кафтаны и на головах у всех были маленькие бараньи шапочки с красными помпонами. Когда они приблизились, стало видно, что все они ярко выраженные азиаты, роскосые, желтокожие, плосколицые.

— Это кто же? — спрашивали собравшиеся казаки, указывая на переднего, отличавшегося богатым убранством коня и лисьей шапкой. — Не Аюка Тайша?

— Нет, тот побогаче будет. Какой-нибудь подручник, — объяснял кто-то знающий.

Толмач, Иван Кизилбашенин, стоял наготове, но посланец калмыцкий сам по-русски говорил неплохо.

— Пропустите нас через Доп, — сказал он после обычных приветствий. — Мы на крымцев идем.

— Ты, Мазак Батырь, скажи нам, чего вас так мало и почему Аюка не пришел? — спрашивали донцы. — Вы ж, наверное, царский указ получили.

— Аюка свое дело делает, нас послал четыре сотни. Про указ не знаю, — ответил Батырь.

— Оставайтесь с нами, Азов брать будем, — предлагали казаки.

— Нет, мы городов брать не умеем. Пустите нас на ваш берег, мы на крымцев пойдем.

Казаки посовещались:

— Пусть идут, от татар прикрытие будет.

— Переправляйтесь, — разрешил Самаренин.

Пока калмыки переправлялись, боя не начинали, чтоб суеты лишней не было и чтоб калмыков, пока они плывут, под удар не поставить.

Ночь прошла спокойно. Зато с утра ударили по башням из пушек. Анжелика чуть не вывалилась из телеги от страшного грохота и ударной волны. Ей заложило уши, она почти оглохла. Пушки били и били. «О, господи, когда ж это кончится?» — думала Анжелика и не знала, куда деваться.

Обе башни заволокло дымом. Но и у турок были пушки, и они стали отвечать. Страшный визг чуть не вдавил Анжелику в сено, на котором она лежала; резкий толчок, грохот и снова визг и свист — соседняя телега была разбита в щепки. Еще несколько взрывов сотрясли лагерь. Прибежал Мигулин, взвалил Анжелику на плечо и бегом понес за какой-то холм.

— Лежи здесь, здесь не достанет…

Анжелика уже подумывала сбежать, пользуясь неразберихой и стрельбой, но не знала, что потом делать. Прибежал Гришка, который зазевался и просмотрел, как Мигулин уносил Анжелику.

— Я уж думал, что опять сбежала. «Ну, думаю, убьет меня Корнила».

Бомбардировка и ответная стрельба из башен продолжалась не долго. По лагерю началось странное, непонятное для Анжелики движение. Казаки побежали куда-то за лагерь, оттуда донеслось конское ржание, топот и поднялись тучи пыли. Снова прибежал Мигулин, сказал Гришке:

— От Азова к башням подмога идет. Сейчас отражать будем.

Они подхватили связанную Анжелику под мышки и под колени и так же бегом понесли в сторону не успевшего еще уйти артиллерийского транспорта.

— Пусть тут полежит, — сказал Мигулин взваливая ее на телегу. — Тут безопаснее. Ты ж гляди, сторожи.

— Слышишь, Михаил? У нее нож, — заметил Гришка.

— Пусть будет. Это я ей дал…

Мигулин, придерживая саблю, помчался за лагерь и вскоре исчез в клубах пыли. Оттуда одна за другой показались конные сотни. Осеняемые знаменами и бунчуками, они прорысили мимо обоза и, рассыпаясь, поскакали куда-то в сторону Азова на звук далекой стрельбы.

Гришка, очень жалея, что сражение началось без него, какое-то время злобно смотрел на Анжелику, а потом не выдержал, взбежал на холм и оттуда, поминутно оглядываясь на пленницу, стал наблюдать за боем.

Оглушенная, растерянная Анжелика потеряла ощущение времени. Она не помнила, давно ли находится в обозе, давно ли лежит связанная на телеге с сеном. Все казаки, приставленные к обозу, убежали сражаться, лишь одноглазый старик да двое или трое самых молодых волновались неподалеку на холме, вместе с Гришкой наблюдая за сражением.