Наскучавшись в безмолвии, граф завел легкий разговор о погоде, природе. Карета переправилась через полузасыпанный овраг, медленно и осторожно, сопровождаемая и поддерживаемая солдатами, перекатилась по недостроенному мосту через реку. Слева и справа за окнами кареты проплывали светящиеся под лучами солнца сосновые стволы.

«Он назвал мое имя, хотя мы с ним не знакомы, — думала Анжелика. — Он так и не спросил, куда я еду…»

— Откуда вы знаете мое имя, граф? — спросила она в лоб.

— Я несколько раз видел вас в Версале. Правда, издали, — ответил юноша. — Вас невозможно не запомнить, маркиза.

Эльжебета, чуть не задремавшая, с любопытством глянула на графа и уставилась на Анжелику. В глазах ее проявились интерес и настороженность.

— Что тебя так удивляет, Эльжуня? — спросил граф.

Эльжебета фыркнула и отвернулась к окну.

— И когда же это было? — спросила Анжелика.

— Не помню. Там принимали какого-то поела. Кажется, перса, но может быть и московита.

Эльжебета вздохнула и подкатила глаза, показывая, что подобные разговоры нагоняют на нее тоску.

— Эльжуня… — граф положил свою ладонь ей на руку.

«Да, несомненно, она его любовница», — подумала Анжелика.

Опровергая эту догадку, граф стал рассказывать о своих детских годах, как он мечтал попасть во Францию. За уточнениями он обращался к Эльжебете, она пожимала плечами, но иногда соглашалась.

— Я был по-детски влюблен в нашу королеву Марию-Элеонору, а после этого я почему-то влюбился во Францию, во всю страну целиком…

— Франция стоит того, — поддержала его Анжелика. — А вы бывали во Франции, сударыня?

— Да… Когда-то… — ответила Эльжебета и отвернулась к окну.

Окно играло для нее роль спасительную, отворачиваясь и глядя в него, она выходила из разговора.

Понемногу Анжелика увлеклась разговором. Граф оказался остроумным собеседником, он так и сыпал анекдотами, перемежая их рассказами о местных достопримечательностях, легендах и поверьях. Арсенал его рассказов был неисчерпаем.

Незаметно пролетели часы. Карета въехала в деревню Шумилино.

— Здесь, по слухам, недурной постоялый двор. Дыра дырой, но, по крайней мере, есть крыша над головой. Вечером приглашаю вас, сударыня, посетить нас. Ваше драгоценное общество — истинное наслаждение. Одарите нас им.

Постоялый двор, обшарпанное двухэтажное здание, высился на краю деревни. Анжелике и Жаннетте хозяин отвел отдельную комнату. Очарование веселой, непринужденной беседы постепенно рассеялось. «Он знает меня… Он не спрашивает, куда я еду… Это и есть то самое — негласная охрана!» — догадалась Анжелика. Юноше поручили важное дело, но он, как истинный поляк, отправился выполнять его и подцепил где-то по дороге эту нимфоманку… Нет, что-то не вязалось, не совпадало…

— Жаннетта, милочка, что из платьев мы взяли с собой?

— Сейчас, мадам…

Зеркала в комнате не было, и Анжелика наряжалась у растворенного окна, рассматривая отражение в стекле.

Подъехала исправленная карета. Жаннетта спустилась вниз, переговорила с лакеем и кучером и, вернувшись, шепнула Анжелике таинственно:

— Крис хочет говорить с вами, мадам.

— Пусть войдет.

Крис был нахмурен. Он долго объяснял на ломаном немецком языке, что мостик оказался заранее подпилен, а разбойники рискнули напасть на карету на виду у солдат, строивших мост, и среди бела дня. Все это страшно удивило и насторожило кучера, и он настоятельно рекомендовал Анжелике обратиться к местному старосте или судье.

— Мне самой это не нравится, но я не привыкла обсуждать свои дела с кучерами и лакеями, — вздохнула Анжелика, не оборачиваясь от импровизированного зеркала. — Жаннетта, скажи им, пусть отдыхают.

В окно она видела подъехавших вместе с ее каретой слуг графа и, помня, что по слугам можно много узнать о хозяевах, стала наблюдать за ними. Внимание ее привлекли трое: волосатый великан, который поднимал и тряс за ноги убитого; седой, сутуловатый мужчина, самый старательный из слуг, вкладывавший в каждое дело душу, и бесшабашный юноша, всем своим видом показывавший, что ему скучно и он ищет, как бы поразвлечься. Великан, которого товарищи окликали: «Литвин!», отдыхал в тени, прислонившись к деревянной стене каретника, а скучающий юноша (товарищи звали его «Северин») развлекался тем, что метал ножи и вонзал их в стену в дюйме над головой Литвина, причем последний оставался совершенно равнодушным. Престарелый слуга неодобрительно поглядывал на них, но не отрывался от дел — в который уже раз перебирал господское имущество: упряжь, дорожные принадлежности. Среди графской прислуги Анжелика не обнаружила ни одной женщины.

Через некоторое время престарелый седой слуга, кланяясь так, что голова чуть не касалась пола, принес Анжелике украшенное голубым бантом послание от графа. В учтивейших и высокопарных выражениях граф Раницкий и его сестра полковница Ольшанская приглашали маркизу дю Плесси де Бельер пожаловать на скромный семейный вечер.

— Где они остановились?

— Совсем рядом. Через проход, — объяснила Жаннетта.

Через полчаса маркиза дю Плесси нанесла визит своим попутчикам. С помощью Жаннетты она сделала все, что смогла, но ее скромное дорожное платье светло-зеленого шелка стоило бального наряда. В простоте убора был особый шарм — Анжелика была достаточно красива, чтобы придать своему туалету второстепенную, вспомогательную роль. Открытое платье сосредоточивало взгляд любопытных на формах хозяйки, не уступавших прелестям сестры графа, но более упругих. Анжелика вошла, мило улыбаясь, демонстрируя улыбкой полные розовые губы, ровные, красивые зубы и ямочки на свежих щеках. Она прекрасно помнила, что делает в этой глуши, но поиски мужа не могли помешать действиям бессознательным, а желание нравиться и чувство соперничества были явлениями бессознательными. Она даже не взглянула на вскочившего, притворно остолбеневшего графа, поприветствовала его легким кивком головы и, улыбнувшись еще лучезарнее, направилась к его томной сестре. Защебетав с полковницей, Анжелика присела с ней рядом, смело соперничая с ее яркой и порочной красотой. Такое поведение графу легко было счесть равнодушием к своей персоне, но тщательно подобранный наряд гостьи явно говорил о желании понравиться. Напрягшийся и заинтригованный граф в некоторой нерешительности направился к женщинам. Мягко склонив голову набок, бросив бархатный взгляд и прикрыв зеленые глаза веками так, что ресницы отбросили длинную тень на щеки, Анжелика вернула юношу к жизни. Фраза была банальной, но мелодичной и полной очарования:

— Расскажите мне о России, граф. Правда ли, что там зима длится все двенадцать месяцев?

— Ну что вы! — с готовностью воскликнул граф, присаживаясь напротив. — Природа в России такая же, как и здесь. Зима немногим дольше, а лето более жаркое. Но главное — не зима. В России, как и в Польше, наряду с четырьмя главными стихиями — огнем, водой, воздухом и землей — существует пятая — грязь. Эта пятая стихия и полное отсутствие дорог придают России неповторимый колорит.

— Очень остроумно! — воскликнула Анжелика и рассмеялась. — Представьте, во Франции считают, что по улицам русских городов бродят медведи, зима длится круглый год, и нельзя пускаться в путешествие, не имея в запасе несколько меховых шуб.

— Зимы здесь, действительно, суровые, маркиза, — зябко поежилась красивая полковница. То ли она была непоколебимо уверена в своей красоте, то ли имела на графа какое-то тайное влияние, но соседство красавицы Анжелики ни в коей мере не отразилось на ее настроении. Она так же спокойно и лениво смотрела из-под полуприкрытых ресниц на окружающих. Мысли ее, казалось, витали далеко. Иногда она, забывшись, мечтательно и страстно вздыхала. Граф прерывался и внимательно смотрел на нее, но она лишь морщилась и отводила взгляд.

«Да ей просто не терпится, — догадалась Анжелика. — Она с нетерпением ждет конца всего этого представления, чтобы упасть в постель…» Внутренне усмехаясь, Анжелика засыпала польщенного графа расспросами. Граф, самонадеянный юноша, мнил себя неотразимым для женщин. Интерес Анжелики поощрил и вдохновил его. Остроты его засверкали, как острие шпаги. Эльжебета вздыхала и слегка подводила глаза, когда они становились чересчур колкими. Она сдерживала себя, плотоядно поглядывая на «братца». «Рассказывай, рассказывай, — говорил ее взгляд. — Вот останемся наедине, тогда и придется отличаться по-настоящему». Ее откровенная похоть заинтриговала и возбудила Анжелику. Если бы она сейчас назвала графа «братом», Анжелика не смогла бы сдержать смеха. Но полковница молчала, рассматривала графа и изредка, забывшись, вздыхала.

— Суровый климат, я думаю, делает местных жителей людьми суровыми и замкнутыми? — спрашивала Анжелика.

— На первый взгляд, так оно и есть, — отвечал граф. — Но есть люди более замкнутые, чем поляки и русские. Это шведы…

«Он, несомненно, все знает», — подумала Анжелика.

— А каковы здешние женщины? — спросила она.

— Женщины? — удивился граф, но сразу же нашелся. — Опираясь на свой скромный опыт, могу сказать вам совершенно определенно, маркиза. Они всюду одинаковы.

— Ну можно ли делать такие выводы, опираясь на скромный опыт? — рассмеялась Анжелика.

— Смотря что считать скромным опытом, — улыбнулся ей граф, трогая свои молодые усики.

Эльжебета в очередной раз подкатила глаза, вздох ее был неслышен, лишь беззвучно всколыхнулась ее грудь.

Вспомнив, граф хлопнул в ладоши. Дверь приоткрылась, и слуги внесли на подносах искрящееся вино и какие-то местные напитки.

— Отведайте этого венгерского, маркиза, — подала голос Эльжебета. — Ох! Я обожаю «токай»…

— Благодарю вас, мадам.

— Эльжебета права, «токай» прелестен, — подтвердил граф. — А какое вино любите вы, маркиза? Скажите, в следующий раз мы попытаемся угостить вас им.