Ожидая возможности подобраться поближе и рассмотреть украшения, Анжелика вновь оказалась в толпе и услышала рассказ о самой ужасной катастрофе, которую когда-либо знал Париж — не считая войн и массовых убийств. Эта история была связана с первым мостом Нотр-Дам, на котором тоже стояли дома, и представляла собой одну из самых известных и страшных городских легенд, всегда заставлявшую слушателей задерживать дыхание. В преддверии нового века, точнее, в 1499 году, несколько плотников предупредили, что «некоторые сваи моста настолько износились, что вот-вот треснут, и что необходимо удалить их и заменить новыми».

Как часто бывает с предупреждениями, простейшими формами пророчеств — а Бог свидетель, что в своем отечестве нет пророков, — эшевены пренебрегли новостью, принесенной плотниками, и не задумывались о ней вплоть до пятницы 25 октября, предшествовавшей празднику Всех Святых. В тот день в семь часов утра другой плотник явился к королевскому судье по уголовным делам и предупредил, что колокола еще не отзвонят полдень, как мост Нотр-Дам со всеми домами рухнет в реку. Напрасно у входа на мост поставили лучников, чтобы те не пускали туда зевак, напрасно жители пытались спасти имущество и товары!..

Немногим позже девяти часов мост развалился на части и упал в воду.

Сваи и опоры моста рухнули под весом домов. Поднявшаяся при падении пыль была такой плотной, что в воздухе стало темно.

Из тех, кто оказался в то время на месте катастрофы, мало кто выжил.

Вспоминали о спеленатом и положенном в колыбель младенце, которого выловили из реки лодочники.

Словно для того, чтобы поставить точку в ужасном происшествии, Сена захлестнула остров огромной волной, затопив улицу Валь д’Амур с ее борделями и падшими женщинами.

Дядя рассказывал о событии так, словно катастрофа произошла только вчера, точно она сохранилась в памяти города и могла повториться вновь. Он отметил, что Новому мосту уже полтора века, и что, готовясь ко въезду короля, его перегрузили огромными кариатидами и триумфальными арками на римский манер. Никто не мог поручиться за прочность дубовых свай, несмотря на то что их обожгли в огне, установили довольно далеко друг от друга на разных концах моста на одной линии и с одинаковым промежутком, чтобы они лучше держали конструкцию. И уж конечно, никто не удосужился проверить, не подгнили ли они!..

Его до сих пор так и называли — Новый мост Нотр-Дам.

В ответ какие-то люди возразили, что, несмотря на зимние паводки, восстановление моста провели, и работы только что закончены, пусть и с опозданием. Тогда дядюшка мэтра Фалло напомнил, что он сам когда-то жил в одном из новых домов, которые выставили на продажу: тот, кто хотел его купить, должен был «подтвердить, что готов содержать его в течение девяти лет и выплачивать 20 золотых экю в год за аренду». Жить на мосту Нотр-Дам замечательно. Помимо остальных нововведений, дома на Новом мосту снабдили номерами, написанными золотыми римскими цифрами от 1 до 68 на табличке небесно-голубого цвета. По словам дядюшки, это было гениальным изобретением. Первая попытка нумерации домов в Париже немедленно повлекла за собой следующее усовершенствование, заключавшееся в делении на две серии номеров, с одной стороны улицы — четных, с другой — нечетных. Но уцелеют ли таблички после прохода королевского кортежа? Лошади, кареты, римские колесницы, бесчисленные мулы кардинала Мазарини…

Выдержит ли Новый мост?..

На Цветочном рынке приготовили бочонки с цветочными лепестками и зелеными ветвями, чтобы устилать ими землю. Анжелика, проникнувшись всеобщим оживлением и увлеченной подготовкой к приезду короля, ощущала себя менее одинокой, не такой чужой.

Анжелика испытывала необычные для нее чувства и была обязана ими верноподданническому умонастроению дядюшки, для которого персона короля была священна, старик преклонялся и безгранично верил своему монарху. Именно здесь, среди будущих зрителей церемонии вступления монарха в город, в каждом присутствующем просыпались такие чувства: всякий, даже самый простой, человек надеялся на личную встречу с королем, особенно если дело касалось правосудия. Порядок когда-то установил король Людовик IX, впоследствии причисленный к лику святых: он садился под дуб и приказывал допускать до него каждого, кто надеялся исправить допущенную в отношении него несправедливость.

Анжелика говорила себе, что они оба — она и Жоффрей — подданные французского короля и имеют право взывать к королевскому правосудию, хотя и принадлежат к знати, а обычай создан для простых людей. Иногда она вспоминала устремленный на нее невидящий взгляд молодого монарха, смотревший на нее и сквозь нее, но, успокоенная собравшейся вокруг воодушевленной толпой, вновь обретала надежду. Ведь люди верили своему королю.

Пока же в Париже вовсю работали пилы, молотки и кисти, город переполняли слухи о продвижении королевского двора, будившие надежду или разочарование в предстоящих празднествах, приготовления к которым подходили к концу. Стало известно, что 17 июля король повез молодую жену полюбоваться замком Во, бывшим, по его мнению, одним из самых изысканных и совершенных в провинции Иль-де-Франс, где владелец этих мест Николя Фуке, суперинтендант финансов, во второй раз принял их с обычной для него галантностью и пышным гостеприимством.

27 июля в Венсенне кардинал Мазарини преподнес гостям так восхитившую собрание пьесу талантливого автора, известного под именем Мольер[226], которого и кардинал, и король высоко ценили. Наконец, вдоволь поохотившись и натанцевавшись в Фонтенбло, двор приблизился к Парижу. Венсенн был одной из старейших и наиболее выдающихся резиденций французских монархов. Замок больше напоминал крепость, но зато в нем многочисленная свита могла чувствовать себя в безопасности и найти все необходимое для развлечений и удовольствий. Там были роскошные апартаменты для приема иностранных гостей и чуть более скромные — в мощном, неприступном донжоне, откуда можно было следить за тем, что происходит в Париже. Донжон служил тюрьмой тем, кого хотели избавить от мрачных стен Бастилии.

У подножия замка разросся густой лес — единственная защита против вражеской армии, надвигайся она из столицы или с другой стороны. Именно там под сенью дуба святой король Людовик IX, творил когда-то справедливый суд для беднейших из своих подданных, в том случае если их обидели соседи или даже сами судьи и правосудие было попрано. Приговор, вынесенный королем, отменял постановления плутов и крючкотворов, осуждавших невиновного.

В Венсенне, в роскошных апартаментах, устроенных архитектором Ле Во, кардинал Мазарини был у себя дома. С тех пор как здоровье его высокопреосвященства ухудшилось, он предпочитал жить именно здесь, говоря, что как ни посмотри, для него воздух в Венсенне лучше, чем в столице.

Политика требует очень тонкого и терпеливого подхода, ведь за несколько мгновений можно потерять все, к чему шел долгие годы. После почти двух лет поездок по Франции со всей свитой, бесчисленных переговоров, согласований статей договора, сложнейшей дипломатической борьбы, с чередованием маленьких побед и отступлений, он был почти готов к тому, чтобы предъявить «столь мятежным и переменчивым» парижанам свое величайшее достижение, которое обеспечит им мирную жизнь: Марию-Терезию, дочь испанского короля Филиппа IV, ставшую королевой Франции.

После стольких лет хаоса, непоправимых ошибок, непримиримой ненависти — кто бы мог подумать, что торжественный момент настанет?

В Венсенне королевская семья, собравшись вокруг кардинала, также готовилась к триумфальному вступлению в столицу. День ликования! День «великой любви» между столькими сердцами, переживающими минуты всеобщей радости и небывалого восторга, когда все наслаждаются сплоченностью, столь редко выпадающей на долю людей, которые ищут осуществления своих самых заветных надежд, самых дорогих желаний.

Итак, торжественный въезд короля в Париж в последние дни августа 1660 года занимал все умы и сердца в городе и за его пределами.

Глава 22

По случаю предстоящего торжества между Анжеликой и ее сестрой неожиданно наметилось некоторое сближение.

Как-то Ортанс вошла в комнату Анжелики, изобразив самую сладкую улыбку, на какую она была способна.

— Только представь, что произошло! — воскликнула она. — Ты помнишь мою старую подругу по пансиону Атенаис де Тонне-Шарант, с которой мы были неразлучны в Пуатье?

— Нет, совсем не помню.

— Неважно. Так вот, она в Париже. Атенаис всегда была интриганкой, и поэтому ей уже удалось сблизиться с несколькими очень влиятельными людьми. Короче говоря, в день въезда короля в Париж она сможет отправиться в отель Бове, как раз на улице Сент-Антуан, откуда начнется движение кортежа. Наверное, нам достанутся самые верхние окна, но так даже удобнее, ведь мы сможем все как следует рассмотреть.

— Почему ты говоришь «мы»?

— Потому что она предложила нам присоединиться и вместе воспользоваться счастливым случаем. С ней будут ее сестра, брат и еще одна подруга, тоже из Пуатье. У нас будет маленькая карета земляков из Пуату. Очень заманчиво, не правда ли?

— Если ты рассчитываешь на мою карету, то напоминаю — я продала ее.

— Я знаю, знаю. Ах! Не беспокойся насчет кареты. Атенаис повезет нас в своей. Она немного разбита, ведь семья моей подруги переживает сложные времена, особенно учитывая, что Атенаис очень расточительна. Мать дала ей одну служанку, лакея, старую карету и отправила в Париж, наказав поскорее подыскать себе удачную партию. О! Она в этом преуспеет, она уже достигла некоторых успехов. Но вот… Для въезда короля… Атенаис дала мне понять, что у нее недостаточно нарядных туалетов. Понимаешь, мадам де Бове, уступившая нам одно из слуховых окон, весьма влиятельна в высшем свете. Говорят даже, что королева-мать, кардинал и другие важные особы собираются у нее отобедать и наблюдать за шествием с балконов ее отеля. Ну, мы тоже будем в первых рядах. Но ведь нельзя, чтобы нас приняли за камеристок или бедняков и уж подавно, чтобы лакеи выгнали нас вон.