Вот только удалось ли ей спокойно пожить в этом дворце?

Ее, страстную католичку, которая долгое время управляла страной как регентша при сыне Карле IX, в ту эпоху, когда королевство раздирала вражда католиков и кальвинистов, обвиняли в массовом убийстве гугенотов, известном как Варфоломеевская ночь.

Но дворец не хранил никаких видимых следов мрачных событий — ни давно прошедших, ни недавних.

Хотя и соединенный с Лувром, Тюильри ничуть не походил на него — изящный дворец, наполненный светом, проникавшим в него сквозь колонны — типично женская черта в архитектуре, как подчеркивал его создатель Филибер Делорм[211], стремившийся к тому, чтобы его творение учитывало все желания королевы. Камни, окна, статуи, балконы заливало солнце, беспрепятственно проникавшее во дворец и не оставлявшее места тени.

Итак, здесь кончался Париж.

На запад уходили, как их славословили хронисты, «великолепные сады, чудесные парки, тихие дороги», леса и холмы, маленькие деревеньки и благочестивые монастыри — и так до самого горизонта.

* * *

В Тюильри им велели подождать. Великая Мадемуазель отправилась в Люксембургский дворец, чтобы подготовить свой переезд туда, так как Месье, брат короля, решил оспорить ее право на Тюильри, хотя она жила там уже долгие годы. Он вместе со всей свитой обосновался в одном из крыльев дворца. Мадемуазель назвала его «мелочным» и долго возмущалась. В конечном счете она уступила — впрочем, как всегда.

Она действительно была слишком добра.

Мессир де Префонтен, камергер, который и рассказал все это Анжелике, поднял глаза к небу и попросил молодую женщину пройти в маленький салон, окна которого выходили в сад. Там он возобновил жалобы. Ах! И это еще не все! Мадемуазель хотела сама проверить, в каком состоянии находится имущество, оставленное ее покойным отцом. Она вернулась три дня тому назад и, окружив себя толпой юристов, с головой ушла в изучение старых бумаг, словно она сама собирается сделаться адвокатом.

Мало того — посланник португальского короля прибыл с миссией устроить брак своего монарха с богатой наследницей.

— Но это же чудесно, — сказала Анжелика, — Мадемуазель прелестна, и я уверена, что она уже получала множество лестных предложений от правящих монархов.

— О да, — согласился мессир де Префонтен, — в том числе полгода назад ей предлагали выйти замуж за принца, который еще лежит в колыбели. Но с Мадемуазель непросто. Не знаю, решится ли она когда-нибудь на брак. Ей так хорошо в Париже, что, боюсь, она не найдет в себе мужества перебраться в маленький скучный двор где-нибудь в Италии или в Германии. Что до Его Величества Альфонса VI Португальского[212], она просила меня внимательно выслушать его послание. Так что сейчас я должен идти. Прошу мадам простить меня.

Анжелика повстречала нескольких знакомых по Сен-Жан-де-Люзу и перекинулсь с ними парой слов. Они не только узнавали ее, но и обращались к ней так, словно и не расставались. На самом деле, ведь на обратном пути она смешалась с королевским кортежем. Видели, как она садится в карету Мадемуазель де Монпансье и королевы-матери. У нее появилось успокаивающее и одновременно абсурдное ощущение, что отныне она — часть королевского двора. Ее словно провели через невидимую завесу, отделяющую их мир от ее мира, словно возвели на Олимп, на который обычный мир привык взирать с почтением и страхом. Как и в Сен-Жан-де-Люзе, она чувствовала его притягательность, но, занятая тревожными мыслями о Жоффрее и его участи, она также ощущала эгоизм, царящий при дворе и создававший препятствия для возникновения дружеских связей.

Анжелика упрекнула себя за чувство недоверия, возникшее у нее почти интуитивно и как раз именно в тот момент, когда она собиралась воззвать к милосердию и доброй воле этих баловней судьбы. Нужно было заинтересовать их, уговорить, взволновать, чтобы получить помощь, в которой она так нуждалась. Оставшись одна, Анжелика убедила себя набраться спокойствия и терпения. Она подсела к окну и принялась разглядывать чудесный парк. В облаках цветущих фруктовых садов виднелись мозаичные амфитеатры беседок, дальше — стройные ряды зеленых деревьев и между ними — кроличьи садки.


На берегу Сены, в здании, где при Людовике XIII был устроен птичник, теперь держали охотничьих ястребов. Справа располагались королевские конюшни и манеж, откуда в этот ранний час доносились крики пажей и объездчиков и стук копыт.

Анжелика вдыхала воздух полей и глядела, как вертятся маленькие ветряные мельницы на далеких холмах Шайо, Пасси и Руль[213].

Наконец, около полудня, все вокруг засуетились и появилась герцогиня де Монпансье, взмокшая и тяжело дышавшая.

— Моя маленькая подруга, — сказала она Анжелике, — вы, как всегда, вовремя. Когда вокруг столько глупых лиц, как приятно видеть ваше очаровательное личико с умными, чистыми глазами. Это… освежает меня. Точно: освежает… Давайте же, скажите «да» или «нет», как насчет лимонада и других прохладительных напитков?

Упав в кресло, она пыталась отдышаться.

— Что я вам скажу! Я думала, что задушу утром Маленького Месье, мне бы это не составило никакого труда. Он гонит меня из дворца, где я жила с детства. Я скажу больше. Я правила в этом дворце. Послушайте… Ведь именно здесь я отдала приказ слугам и скрипачам сражаться с людьми монсеньора Мазарини, прямо перед городскими воротами — я и никто иной. Тот думал бежать из Парижа, подальше от народного гнева — и не смог выйти из города. Его едва не убили тогда и не сбросили тело в реку…

— Кажется, его высокопреосвященство не держит на вас зла.

— О, он бесконечно любезен. Но что вы хотите? С Фрондой покончено. Однако то было великое время. Когда я скакала через Париж, народ приветствовал меня, по моему приказу люди снимали оцепления и разбирали баррикады. Теперь мне скучно. Как мне говорят, я должна выйти замуж. Что вы думаете об этом Альфонсе Португальском?

— Признаюсь, я никогда о нем не слышала.

— Префонтен только что сообщил мне об одном обстоятельстве, которое меня насторожило. Говорят, он маленький толстяк, от него не слишком приятно пахнет, а в складках на животе у него язвы…

— Понимаю, Ваше Высочество он не вдохновляет…

Анжелика все размышляла, как бы ей заговорить о том, что сжимало ей сердце.

Наконец, собрав всю свою смелость, она решилась:

— Пусть Ваше Высочество простит меня, но я знаю, что вы в курсе всего, что происходит при дворе. Известно ли вам что-нибудь о том, что мой муж в Бастилии?

Герцогиня казалась искренне удивленной и взволнованной.

— В Бастилии? Но какое преступление он совершил?

— Как раз это мне неизвестно. Но я надеюсь на Ваше Высочество, на то, что вы поможете мне разобраться с тайной.

Она рассказала герцогине о последних днях, проведенных в Сен-Жан-де-Люзе, и о необъяснимом исчезновении графа де Пейрака. Если их отель в Сен-Поль опечатали, значит, это было сделано по решению суда, но причина держалась в секрете.

— Давайте подумаем немного, — произнесла герцогиня де Монпансье, — у вашего мужа, как и у всех, были враги. Как вы думаете, кто мог пытаться причинить ему вред?

— У моего супруга напряженные отношения с архиепископом Тулузским. Но я не думаю, чтобы он выдвинул против мужа такое обвинение, которое могло бы привести к вмешательству короля.

— Не оскорбил ли граф де Пейрак кого-нибудь из приближенных короля, имеющих влияние на Его Величество? Одно я помню точно, моя дорогая. Мессир де Пейрак проявил редкое неуважение к моему отцу, когда тот приезжал в Тулузу как наместник Лангедока. Но мой отец не желал графу зла и, к тому же, он уже мертв. Он не был завистлив, хотя немало участвовал в заговорах. Признаюсь, я унаследовала эту страсть, и потому король не всегда смотрит на меня одобрительно. Такой обидчивый юноша… Ах! Не оскорбил ли мессир де Пейрак самого короля?

— Мой муж не имеет обыкновения рассыпаться в льстивых похвалах. Но он почитает короля, и, вспомните, ведь он сделал все возможное, чтобы праздник в Тулузе, когда принимали Его Величество, пришелся тому по душе.

— О! Что за чудесный был праздник! — оживилась Мадемуазель, сжимая руки. — Птички, вылетевшие стайкой из горки со сладостями!.. Но я позволю себе заметить, что король был раздосадован. Тоже было и с месье Фуке в Во-ле-Виконт… Вельможи не отдают себе отчета в том, что король улыбается так, словно у него зубы свело от кислого вина, когда видит, что его собственные подданные превосходят его великолепием…

— Не могу поверить, что Его Величество столь мелочен.

— Король умеет быть и приятным, и справедливым, я это подтверждаю. Но, хотите вы или нет, он помнит о том времени, когда принцы крови воевали с ним. И я была среди них, это правда, хотя я уже не знаю зачем. Короче говоря, Его Величество с недоверием относится ко всем, кто поднимает голову слишком высоко.

— Мой муж никогда не участвовал в заговорах против короля. Он всегда был его верным подданным, он один платил четверть налогов Лангедока.

— С каким же пылом вы его защищаете! Признаюсь, его лицо немного пугает меня, но, пообщавшись с ним в Сен-Жан-де-Люзе, я начала понимать, почему он имеет такой успех у женщин. Не плачьте, дорогая, мы вернем вам вашего великого хромого обольстителя, даже если мне придется забросать вопросами кардинала и совершить бестактность!

Анжелика ушла от Мадемуазель немного успокоенной.

Она убедилась, что герцогиня постарается получить достоверные сведения о происшедшем. Кроме того, желая сделать приятное подруге, Мадемуазель согласилась взять под опеку юного Джованни, включить его в число своих скрипачей и представить королевскому комедианту Жану Батисту Люлли.

— Он не сможет мне отказать, ведь именно для меня мессир де Лоррен, мой родственник, привез из Италии этого молодого канатоходца, покорившего его своими способностями, полагая, что он сумеет развлечь меня. И он исправно выполнял свои обязанности, пользуясь моей защитой и покровительством, чтобы постепенно подняться наверх и дойти до короля. Я говорю о плуте Люлли. Что до вашего дела, то в любом случае ничего нельзя предпринять до того, как король вступит в Париж, — заключила она. — Все находится в подвешенном состоянии в преддверии празднества. Королева-мать, вероятно, в Лувре, но король и королева до начала торжеств должны оставаться в Фонтенбло или в Венсенне. Это не облегчает задачу. Но наберитесь терпения. Я о вас не забуду и позову, как только представится возможность.