Анна Голон - Анжелика. Королевские празднества

Когда Анжелика уже заканчивала одеваться, с извинениями за опоздание появилась Марго. Она с презрением отозвалась о парижанах, сравнив их с неотесанными крестьянами.

Купальни святой Жанны ни в какое сравнение не шли с римскими банями Тулузы, где даже небогатые горожане могли воспользоваться парилкой. А здесь вода хоть и была горячей, но простыни оказались сомнительной чистоты, и в любой момент кто угодно мог заглянуть к банщику, который был и цирюльником, и хирургом. То он брил клиентов, то вскрывал нарывы. Потом Марго пришлось ждать няньку и буквально силком тащить ее домой, поскольку той, разумеется, хотелось хоть мельком взглянуть на город.

Опытной рукой она возвратила прическе своей госпожи привычную элегантность и аккуратность и тут же, не удержавшись, обрызгала ее ароматной водой.

— Осторожнее. Я не должна быть чересчур изыскана. Нужно, чтобы я внушила доверие своему зятю-прокурору.

— Увы! У ваших ног были такие блестящие кавалеры, а теперь вы наряжаетесь, чтобы понравиться какому-то прокурору!

— Это гораздо труднее, чем кажется. Я должна оставаться сдержанной, но вместе с тем привлекательной. Как по-твоему, у меня получается?

— Пока ваши глаза сверкают, как драгоценные изумруды, вы никогда не будете выглядеть скромницей, — возразила служанка. — Даже когда я впервые увидела вас в замке Монтелу и вы были совсем юной девушкой, вы смотрели на мужчин так, словно хотели им сказать: постарайся чуть-чуть, и я твоя!

— Я? Марго! — воскликнула возмущенная Анжелика.

И строго добавила:

— Откуда такие мысли? Ты с большей уверенностью, чем кто бы то ни было, можешь подтвердить, что я веду добродетельный образ жизни.

— Ну, это оттого, что у вас ревнивый и бдительный супруг, хотя он и не показывает вида, — парировала Марго. — Я повидала немало благородных дам, ведущих добродетельный образ жизни, и могу смело сказать, что вы принадлежите к самой опасной их разновидности.

— Я? — повторила, недоумевая, Анжелика.

Ее всегда удивляла эта крупная женщина, чье поведение напоминало властные манеры ее старой кормилицы.

— Вы, мадам. Потому что вы вызываете у мужчин не просто интерес, не мимолетное увлечение, а глубокую любовь, такую любовь, которую проносишь через всю жизнь. А когда такое происходит одновременно с несколькими мужчинами — это становится даже обременительно. Вам известно, что один тулузский юноша утопился в Гаронне из-за вас?

— Нет, я не знала.

— Я не стану называть вам его имени, вы все равно никогда его не замечали. Вот поэтому он и покончил с собой.

Их разговор прервал ужасный вопль, донесшийся с первого этажа, и они выскочили на лестницу. Внизу кричала женщина, явно чем-то испуганная. Анжелика со служанкой сбежали вниз и остановились в прихожей перед кучкой людей, на лицах которых читалось полное недоумение.

Крики стали тише, скорее даже приглушеннее, и, казалось, исходят они из высокого сундука эбенового дерева, стоявшего тут же.

Прибежавшая на шум Ортанс открыла сундук, и оттуда вылезла толстая горничная, та самая, что отворяла дверь Анжелике, и двое детей лет восьми и четырех, цеплявшихся за ее юбку. Мадам Фалло для начала влепила служанке звонкую пощечину, а затем спросила, что ее так перепугало.

— Вон там! Вон! — бормотала бедняжка, тыча пальцем куда-то в сторону.

Анжелика посмотрела туда, куда она показывала, и увидела Куасси-Ба, со скромным видом стоявшего позади. Ортанс было подскочила, но сразу взяла себя в руки и сухо проговорила:

— Это всего лишь мавр. Зачем так орать? Ты что, никогда не видела мавра?

— Н-нет, нет, мадам.

— Да в Париже все видели мавров! Сразу видно, что ты из глухой деревни. Дурочка!

Приблизившись к Анжелике, сестра бросила ей:

— Мои поздравления, дорогая! Из-за тебя в доме переполох. Привести сюда дикаря! Наверное, горничная возьмет расчет. А мне ведь стоило немалых трудов найти ее.

— Куасси-Ба! — крикнула Анжелика. — Дети и девушка боятся тебя. Так покажи им, как ты умеешь веселить людей.

Мавр одним прыжком оказался рядом с ней. Служанка заверещала и вжалась в стену так, словно хотела слиться с ней. А Куасси-Ба сделал в воздухе несколько кульбитов, затем вытащил из карманов разноцветные мячики и принялся очень ловко жонглировать ими. Казалось, недавняя рана совсем не беспокоит его. Когда дети заулыбались, он взял гитару Джованни, уселся по-турецки на пол и принялся играть, напевая приятным, бархатистым голосом.

Анжелика подошла к своим слугам.

— Я дам вам денег, чтобы вы могли поселиться в гостинице и поесть.

Кучер сделал шаг вперед и, теребя красное перо, украшавшее его богатую ливрею слуги графа де Пейрака, произнес:

— Пожалуйста, мадам, не могли бы вы дать нам и остаток нашего жалованья? Ведь это Париж, все дорого.

Молодая женщина, поколебавшись, удовлетворила их просьбу. Марго принесла ей шкатулку, и Анжелика отсчитала каждому, сколько полагалось. Слуги поблагодарили ее и откланялись. Джованни сказал, что возвратится завтра и будет к услугам мадам графини. Остальные ушли молча. Марго что-то крикнула им с лестницы на лангедокском диалекте, но они не ответили.

— Что ты им сказала? — задумчиво спросила Анжелика. Она поняла слова служанки, но хотела, чтобы Марго их повторила.

— Что если они не приступят завтра к выполнению своих обязанностей, хозяин наведет на них порчу.

— Думаешь, они не вернутся?

— Боюсь, что нет.

Анжелика устало провела рукой по лбу.

— Не нужно было говорить, что хозяин нашлет на них порчу, Марго. Твои слова вряд ли испугают слуг, но могут навредить господину. Вот что, отнеси-ка шкатулку в мою комнату и приготовь бутылочку для Флоримона, чтобы покормить его, когда он проснется.

— Мадам, — раздался тонкий голосок около Анжелики, — отец прислал меня сказать, что ужин подан и что мы ждем вас в столовой, чтобы прочитать молитву.

Это был тот самый мальчик, который прятался в сундуке.

— А ты больше не боишься Куасси-Ба? — спросила она у него.

— Нет, мадам, я очень рад, что увидел черного человека. Теперь мне все друзья будут завидовать!

— Как тебя зовут?

— Мартен.

Окна в столовой открыли, чтобы впустить свет и подольше не зажигать свечей. Над крышами горел ровный розовый закат. Зазвонили колокола, призывая к вечерней молитве. Низкие и высокие, звуки колоколов наплывали друг на друга и, казалось, возносили молитву высоко над городом.

— Какой красивый перезвон у вас в приходе, — заметила Анжелика, стараясь рассеять неловкость, когда молитва закончилась и все уселись за стол.

— Это колокола Нотр-Дама, — ответил мэтр Фалло, — наш приход — это приход Сен-Ландри, но кафедральный собор совсем близко отсюда. Если вы выглянете в окно, то увидите две высокие башни и шпиль.

Маленький Мартен обошел всех с чашей, наполненной ароматной водой, и с полотенцем. Каждый ополоснул пальцы. Мальчик выполнял свою работу с необыкновенной серьезностью. Его худая мордашка походила на лицо Ортанс. Кроме него, за столом сидел еще один мальчик лет шести, коренастый, как и его отец, и девочка, которой можно было дать года четыре. Она так низко опустила голову, что Анжелике удалось разглядеть только каштановые кудряшки.

Ортанс сказала, что двое других ее детей умерли в младенческом возрасте. Малышка выжила только благодаря кормилице, которая пестовала ее с самого рождения и увозила к себе домой, в деревню Шайо, что недалеко от Парижа. Вот почему она такая застенчивая и все просится обратно к выходившей ее крестьянке и своему молочному брату. Тут девочка подняла голову, и Анжелика увидела ясные светлые глаза.

— Ой, да она зеленоглазая! — воскликнула молодая женщина.

— К несчастью, да, — раздраженно вздохнула Ортанс.

— Боишься, что рядом с тобой растет вторая Анжелика?

— Не знаю. Но этот цвет не внушает мне доверия.

На другом конце стола чинно восседал старый дядя мэтра Фалло, бывший судья, и упрямо хранил молчание.

Перед едой и он, и племянник одинаковым торжественным жестом бросили в стакан кусочек рога единорога. Это напомнило Анжелике, что утром она забыла проглотить пастилку с ядом, принимать которую ее просил Жоффрей.

Служанка принесла суп. На накрахмаленной белой скатерти виднелись ровные квадраты — следы от глажки. Столовое серебро выгляднло довольно красиво, но семья Фалло не пользовалась вилками — в ту пору они были еще недостаточно распространены. Анжелика научилась пользоваться вилкой только после замужества, и она вспомнила, как неуклюже обращалась с этим прибором в день своей свадьбы в Тулузе. Кроме того, подали несколько рыбных блюд, яйца и разнообразные молочные продукты. Анжелика подозревала, что сестра отправила слуг в закусочную за готовыми блюдами, чтобы обед выглядел более изысканным.

— Не стоит ничего менять в привычном для тебя образе жизни из-за моего присутствия.

— Не нужно думать, что семья прокурора питается только кашей и капустным супом, — едко возразила сестра.

Вечером Анжелика долго не могла уснуть, несмотря на усталость.

Она прислушивалась к шуму чужого города, поднимавшемуся из сырых расщелин улиц.

Прошел торговец вафлями, потряхивая своим кульком. Его ждали в домах, где вечер еще не кончился и игроки в кости перекусывали легкой выпечкой.

Немного погодя до нее донесся голос глашатая, звонящего в колокол по усопшим.

Анжелика вздрогнула и уткнулась лицом в подушку. Она искала рядом с собой горячее, поджарое тело Жоффрея. Как ей не хватало его шуток, его остроумия, его чудесного, всегда чуть насмешливого голоса, его ласковых рук!