Беседа коснулась кровавой истории южной ереси, отголоски которой и сегодня разделяли королевство надвое. Большинство сплетников даже не помнили, о какой ереси шла речь, зато все знали, что жестокие религиозные войны между католиками и протестантами только бередят старые раны, не давая им зажить. Появление при дворе необыкновенно женственной графини напоминало две грани одной медали. Ересь, близкая или далекая; красота, понятная или загадочная.

А все умудренные опытом знатоки древнего искусства под названием «Как, впервые появившись при дворе, сразу же привлечь внимание самых высокопоставленных лиц, желательно короля, и как приковать к себе все взгляды?» признали, что тоже не смогли устоять перед чарами южной феи.

Они ели румяные булочки, смаковали ликеры, соки и лимонад, лакомились драже и орехами, пробовали свежие овощи — более сытных блюд в этот поздний час никому не хотелось — и задавали себе и друг другу вопросы о покоряющем обаянии, жертвами которого они стали. В чем же оно заключалось? Может, в ее взгляде? Манере улыбаться? Чуть приоткрывать губы, слушая собеседника? Или же в том, с каким непревзойденным мастерством и изяществом она, одетая в платье из золотой парчи, умела склониться в глубоком реверансе?..

А может, все дело в том, что она появилась в тени и под покровительством влиятельного и богатого супруга, о котором мало что знали и чье имя было овеяно невероятными и противоречивыми слухами? Великий Лангедокский Хромой.

Но все же не только в этом.


Пришлось вернуться к обсуждению невероятной по силе обольстительности, струящейся от новой восходящей звезды на небосклоне королевского двора, и к необходимости составить о графине де Пейрак более точное мнение, чтобы решить, какой прием ей оказать.

По мнению мужчин, — но… ведь это мужчины! — она всего лишь молодая женщина, которая, получив прекрасное воспитание, теперь с легкостью применяет усвоенные правила в обстоятельствах, требующих от каждого известного мужества, — таких как представление королю. Честолюбивые мечты и хитрости появятся у нее позже. Вердикт мужчин (мужчины!) был таков: графиня де Пейрак — не более чем молодая, привлекательная, полная жизни женщина с острым умом, которая с честью выдержала первое испытание. Когда же она приобретет опыт и осознает свою власть, то станет еще более обольстительной.

Однако подобные рассуждения пришлись по душе далеко не всем. Кое-кто возразил: безупречность, с которой она вела себя в сложные минуты, нельзя объяснить простой случайностью или наивностью. Другие настаивали, призывая на помощь свои познания в философии и педагогике: соблазнительная графиня де Пейрак руководствовалась, должно быть, инстинктом молодости, вовсе не обдумывая каждый свой шаг. Честолюбие и расчет? «Нет, все это придет к ней позже», — повторяли они. Итак, Анжелика удовлетворила всеобщее любопытство.

Тут вспомнили ее подвиги за карточным столом.

Пробудились подозрения, которым ночь, и приезд испанского короля, и земля, населенная басками — странным, непонятным народом, наделенным сверхъестественными способностями, — придавали ощущение реальности.

Эти места были пронизаны магией. Вспомнили Лангедок — край, где господствовала инквизиция с ее остракизмом, дошедшим до того, чтобы выкапывать из могил умерших еретиков и сжигать их. Край ведьм из секты катаров, ведьм с ангельскими лицами, исполненными притворной добродетели. Край ученых мужей, продавших душу дьяволу, к которым местные сплетники и жалобы епископа причислили и странного графа де Пейрака де Моренс д’Ирристрю, сказочно богатого распутника и вольнодумца, не ведающего страха Божия.

Рассказывали, что в его дворце в Тулузе — городе оккультных наук — стоят алхимические печи, в которых граф получает золото, а еще он устраивает пиры, так называемые Суды любви, больше похожие на оргии.

Оглядываясь, нет ли поблизости гасконцев, сплетники шепотом передавали друг другу слухи о графе де Пейраке.

Его многочисленные любовницы сходили с ума от любви и бесследно исчезали. Судьба жгучей красавицы Карменситы де Мерекур особенно беспокоила ее друзей. Но никто точно не знал, где она и что с ней случилось…

Ящик Пандоры четы де Пейрак слегка приоткрылся, но забрезжил рассвет, и вдруг куда более возвышенное событие взволновало всю компанию, смело все фантастические разоблачения этих суматошных дней, развеяло тревоги обитателей Сен-Жан-де-Люза, которые подобно потерпевшим кораблекрушение судам теснились на изрезанном волнами узком побережье Бискайского залива.

Ящик Пандоры вновь захлопнулся, в то время как у всех собравшихся из глубины души вырвался сокровенный вздох безграничного облегчения.

Король Испании Филипп IV, его дочь, инфанта Мария-Терезия, и их свита только что прибыли в город Толоса, а стало быть, они находятся в нескольких днях пути от баскских провинций Испании.

Это было 11 мая.

Глава 7

Добрая половина жителей Сен-Жан-де-Люза высыпала на французский берег реки Бидассоа и теперь толпилась напротив Фазаньего острова. Но любопытство привело их сюда слишком рано.

Король Испании вовсе не торопился туда, где будет заключен мирный договор, произнесены взаимные клятвы и где брак его дочери Марии-Терезии Австрийской, испанской инфанты, с Людовиком XIV, королем Франции, развяжет туго стянутый узел вековой ненависти двух стран. Оставалось еще немало вопросов, требующих решения.

А крылья ветра несли все новые известия, ведь местные жители, испанские и французские баски, говорили на одном языке[80], и ни горы, ни границы не были для них помехой. Однако ни один гонец от Испании пока так и не появился на горизонте. Знали только, что в Толосе расквартировали полк, состоящий из 1200 хорошо вооруженных солдат, а Их Испанские Величества, то есть Филипп IV и его дочь, остановились у некого дона Франциско Фернандеса де Ародо. На следующий же день они переехали в более просторный дворец, из окон которого открывался чудесный вид на живописный берег реки Орио.

Как только Их Величества вошли в город, на маленькой площади в их честь исполнили торжественный танец, причем танцоров выбирали из числа самых известных и почетных горожан. Длился он всю ночь. С наступлением утра его сменил танец Шпаг.

Немногим позже король и его свита посетили знаменитые оружейные мастерские Толосы[81].

А затем перед дворцом возобновились торжественные танцы и, сопровождаемые великолепным фейерверком, снова длились до поздней ночи.

* * *

— Торжественные танцы! И исполняют их именитые жители города! — рассказывала Мадемуазель со своего балкона Анжелике. — Он посещает оружейные мастерские, а король Франции ждет его здесь, чтобы подписать мирное соглашение! О чем только думает испанский монарх?

Вскоре принесли более обнадеживающие новости. Его Католическое Величество выехал из Толосы, чтобы уже к вечерней трапезе прибыть в Эрнани[82]. К сожалению, в пути, как раз между двумя этими городами, произошло несчастье, омрачившее путешествие. Свита двигалась по дороге вдоль реки, и один из придворных, друг испанского короля, имя которого было хорошо известно некоторым французам — они очень сожалели, узнав о случившемся, — попытался проехать между королевской каретой и обрывом, но так неудачно, что сорвался вместе с конем в воду и утонул на глазах у всего двора!

— И у нас есть утопленники. Несчастье преследует подписание мирного договора, — заметила Великая Мадемуазель, — я постоянно нахожу этому подтверждение. Говорят, за успех великих событий приходится щедро платить, принося жертвы, и, как в древние времена — чаще всего человеческие…

* * *

В Эрнани, на берегу моря, испанцев встречал барон де Ватевилль[83], наместник Гипускоа, одной из испанских провинций Страны Басков.

Спустя некоторое время король Филипп IV и инфанта под оглушительные овации вошли в Сан-Себастьян.

Тем же, кто томился в Сен-Жан-де-Люзе, Сан-Себастьян казался очень далеким городом.

Они лелеяли надежду, что Его Величество Филипп IV и его дочь поселятся, по крайней мере, в Фонтарабии, где королевский распорядитель дон Диего Веласкес приготовил дворец к их прибытию. Но, видимо, Филипп IV собирался сначала объехать свои владения и показаться подданным.

На следующий день после приезда в Сан-Себастьян состоялась церемония целования руки. Все жители окрестных деревень спустились с гор, пришли из долин или из крошечных поселений на побережье, чтобы преклонить колени перед монархом и приложиться к его руке, снискав тем самым силы и благословение до конца своих полных тяжелого труда дней.

Затем король и его дочь отправились в порт, где для них приготовили увеселения на воде. Вышло так, что в суматохе маленькое судно, полное местных детишек, перевернулось. Но не успела инфанта испугаться, как «отменно плававшие дети тут же снова забрались в лодку».


— Вот оно, лучшее оружие против губительных волн океана, — делилась с Анжеликой мнением Мадемуазель, — нужно учиться плавать с колыбели.

На противоположном берегу Бидассоа, в Сен-Жан-де-Люзе, французы с жадностью ловили даже самую незначительную новость.

Никто не знал, каким образом они сюда доходили.

Но вестей становилось все больше. Малейшая смена настроения испанского короля передавалась из уст в уста всеми — от короля Людовика XIV до младшего поваренка господских кухонь, потому что теперь успех важнейшего события зависел… от Его Католического Величества короля Филиппа IV.

Итак, обсуждали каждое, пусть даже незначительное высказывание испанского монарха, как-то, что «он удовлетворен приемом, оказанным городом Толоса», знатные лица которого всю ночь исполняли под его окнами торжественные танцы. Именно той ночью он принял решение — церемонию бракосочетания по доверенности между инфантой и испанским представителем короля Франции доном Луисом де Аро проведет епископ Памплоны, бывшей столицы огромной епархии королевства Наварры[84], пока его не раскололи и не поделили между собой Франция и Испания. Мазарини напомнил, что король Испании уже долгое время вынашивал идею о проведении бракосочетания по доверенности в Бургосе. А это было катастрофой, особенно для Мадемуазель, твердо решившей присутствовать на церемонии, несмотря на траур и суровость испанского этикета, согласно которому количество приглашенных французов было строго определенным.