Неспешная прогулка пошла молодой женщине на пользу. Недомогание оставило ее. Анжелика даже забыла, чем оно было вызвано. Однако ее мысли все еще путались.

Измученная необычными открытиями и странными встречами дня и взволнованная наполненной тревогами ночью, Анжелика начала сомневаться в своей способности рассуждать здраво, до сих пор не понимая смысла речей графа, но при этом не переставая удивляться тому, что молодой дворянин тратит столько сил на поиски каких-то четок, причем принимается за дело с таким пылом, словно бросается в атаку.

— И это все, о чем вы хотели поговорить со мной? — спросила она. — О четках? Вы серьезно?

— Мадам, есть ли в мире вопрос более серьезный и достойный обсуждения, чем набожность?.. Почему вы не верите мне? Вы предпочитаете, чтобы я подобно всем остальным осыпал вас комплиментами. Я бы с радостью делал это, если бы не дружба с графом де Пейраком, которой я так дорожу.

— О нет, нет… Конечно, нет! — вскричала Анжелика. — Вы очаровательны, мессир де Гиш! Вы так мне нравитесь!

И она бы охотно расцеловала его в обе щеки, но тут дверь отворилась и появившаяся на пороге Марго увлекла госпожу внутрь дома.

Анжелика успела только помахать графу де Гишу на прощанье. Она удивилась, почувствовав, что нетвердо стоит на ногах, так как считала, что совсем немного выпила на ужине у короля.

Марго, не проронив ни слова, помогла ей подняться по лестнице на этаж, где находилась спальня супругов де Пейрак.

Жоффрея в комнате не было. Но ведь он предупреждал, что задержится. Да и она сейчас не в состоянии размышлять о причине его отсутствия. Анжелика была так измотана, словно целый день шла пешком или скакала по тропинкам Черной Горы или Корбьер, и даже хуже, потому что это была другая, непривычная усталость. Усталость с оттенком страха и тревоги, которую невозможно понять и от которой ей никак не удавалось избавиться.

Проворно раздев госпожу, служанка протерла ее тело влажной губкой, смоченной в ароматной воде, а затем помогла надеть очень тонкую батистовую рубашку.

Анжелика упала на предназначенную для них с мужем немного узкую постель. Она спала как убитая, ведь ничто не восстанавливает силы лучше, чем безмятежный сон юности.

Когда она открыла глаза, от усталости, вызванной вчерашними развлечениями и страхами, не осталось и следа. Анжелика чувствовала себя совершенно здоровой и счастливой.

Босиком она выбежала на балкон.

* * *

Оттуда она заметила какое-то движение на улице и увидела мужа, а спустя миг, преодолев спящий дом, он был рядом с ней, радуясь, точно молодой любовник, улучивший мгновение, чтобы встретиться с возлюбленной.

Ей казалось, что они не виделись уже много дней. Жоффрей, ее любовь.

Счастливо смеясь, они бросились в объятия друг друга.

Нежное тепло солнца, сливаясь с утренней прохладой, заставляло забыть обо всем. Охваченные желанием, они любили друг друга почти украдкой прямо в этом укромном, тесном уголке дома, боясь разбудить хозяйку.

Анжелика чувствовала, как красивые руки Жоффрея скользят по ее спине, бедрам… Она погрузила пальцы в густые волосы мужа, наслаждаясь вольностью, на которую не решалась еще никогда.

Именно в такие мгновения близости молодая женщина, потрясенная и восторженная, вспоминала свои былые страхи. Она по-прежнему в его власти! Без Жоффрея она тосковала, ей нужно было его присутствие, его сила и настойчивость… «Вот мужчина, с которым никто не сравнится», — в упоении твердила она. Анжелика растворялась в муже, уступала силе его страсти, которая отнимала их обоих у каждодневных обязанностей и дарила им миг наслаждения и восторга. Внезапный порыв воспользоваться мимолетным очарованием спящего города, утомленного бессонной ночью, охватил их.

Солнце неумолимо поднималось, и его путь по небосклону сопровождался странным рокотом. Этот далекий шум, доносившийся откуда-то из-за крыш, был голосом Атлантического океана, долгое время носившего имя Сумеречного моря, пока не была разгадана тайна его бесконечного горизонта.

* * *

Пока они помогали друг другу одеться — сегодня не предполагалось никаких важных церемоний, — Анжелика поняла, что из всего, случившегося с ней накануне, наиболее ярко всплывает в ее памяти встреча с тремя священниками, один из которых, мессир де Валанс, направлялся к кардиналу, чтобы лично признаться в том, что вел непозволительные речи о его высокопреосвященстве. Он предпочитал сделать это первым, а не доставлять удовольствие одному из шпионов кардинала, например аббату де Бонди. Ее ничуть не рассмешило поведение священника, который не казался малодушным, к тому же был епископом и молодым цветущим мужчиной лет тридцати — напротив, его поступок указывал на то, какая атмосфера страха царит вокруг и сколько осторожности и бдительности требуется от людей.

Анжелика поделилась опасениями с мужем.

— Жоффрей, вчера утром, когда мы разговаривали с Бине, я услышала от вас намек на кардинала. Вы сказали «плут-министр». Бине и тот казался обеспокоенным и призвал нас к осторожности.

Муж обнял ее за талию и, смеясь, закружил по комнате.

— Моя маленькая фея! Моя маленькая колдунья! Как я люблю вас, когда вы вот так наставляете меня!

Жоффрея, казалось, заинтриговали и позабавили слова Анжелики, но в его глазах она прочла обожание, с которым он порой смотрел на нее.

— Вы не перестаете удивлять и восхищать меня. Так, значит, мишура придворной жизни не ослепила вас, напротив, сквозь нее вы различили блеск спрятанных кинжалов?! И вы говорите мне: будьте осторожны!..

Она права. Вчерашний прием во многом был возможностью не только ближе познакомиться, но также присмотреться друг к другу и понять, кто чего стоит. Жоффрей сказал, что, по всей видимости, для него все складывается благополучно. Накануне его призвали в Сибур, где остановился кардинал, и последний после долгой беседы попросил его отправиться в замок, где собрались самые знатные дворяне Гиени.

Де Пейраку было поручено передать им приглашение на свадьбу короля, которое те все еще не получили, так как премьер-министр сомневался в их надежности. Так что сегодня графу придется вернуться туда, и поэтому вечером он, скорее всего, опять будет отсутствовать.

Как и Жоффрей с кардиналом Мазарини, Анжелика имела все основания полагать, что заручилась дружбой одной из влиятельнейших особ королевской семьи — мадемуазель де Монпансье, и теперь вряд ли удастся избежать просьб принцессы сопровождать ее куда-либо, если таковые повторятся. И точно, Мадемуазель появилась на своем балконе; ее голос звучал почти умоляюще:

— Не бросайте меня!

Можно было не сомневаться, что призванной королевой Анной Австрийской принцессе не удалось сомкнуть ночью глаз, а в соседний дом она смогла выбраться только для того, чтобы «прийти в себя». Все пребывали в беспокойстве, ожидая короля Испании. Мадемуазель должна была оставаться подле королевы, чтобы успокаивать ее. Она ждет Анжелику чуть позже и пришлет за ней портшез.

При свете дня Анжелика попыталась вспомнить и понять, что все-таки произошло там, в темноте театра. Ощущение страха не покидало ее, но молодая женщина никак не могла разобраться, чем же он вызван. Что до нелепого обморока, то она убедила себя, что, кроме графа де Гиша, его никто не заметил.

Но она ошибалась.

Несмотря на темноту, ее слабость заметили. Она пробудила всеобщее любопытство, удивление, тревогу и словно перенесла ощущение трагедии со сцены в зал. Но так как было темно, воспоминания о происшествии оказались весьма противоречивы, начиная от беспокойства королевы Анны до самодовольства последнего пажа, хваставшего, что он оказывал помощь упавшей в обморок графине де Пейрак.

Довольно большая группа придворных собралась после представления возле театра и, не желая возвращаться в тесные комнатушки, служившие им спальней, решила устроить на улице media noche[79] и обсудить удивительное явление — графиню де Пейрак, неожиданно появившуюся сегодня в узком кругу придворных, которые и не надеялись, что путешествие в отдаленный уголок королевства преподнесет им такое поразительное знакомство. Итак, все, даже король, были покорены, и сейчас, глубокой ночью, великодушно подарившей им несколько спокойных часов, каждый задавался вопросами. Что скажут придворные дамы о неожиданной и столь совершенной красоте графини?

Но сначала media noche.

Мессир де Мере распорядился, чтобы на кухне, устроенной под навесом на открытом воздухе, раздули угли и поджарили маленькие булочки.

Принесли воду из колодца. Продавец ликеров бойко торговал своим зеленым и желтым зельем. Наконец, устроившись на лугу и наслаждаясь легким морским ветерком, можно было наговориться всласть. Итак, всех удивила та ловкость, с которой молодая женщина заставила двор говорить о себе. И какая удачная находка — надо отдать должное графине — лишиться чувств прямо в середине представления, на которое каждый из них приходил, как на проповедь, в надежде угодить королеве-матери!

Анна Австрийская выказала беспокойство о здоровье мадам де Пейрак и принялась расспрашивать о ней. Да и Мадемуазель, которая как обычно все обо всех знает, отзывалась о молодой даме с таким пылом! Никто и не слышал о юной графине до того момента, пока она не появилась в «золотом платье» — великолепный выход, — а потом к тому же сопровождала мадемуазель де Монпансье на прогулке! Вот так запросто!

Но всем известно, Мадемуазель доверчива, и, возможно, она просто ничего не знала об этой новой даме, появившейся во всем великолепии красоты и молодости из далеких южных провинций. Мадам де Пейрак родом с Юга, снискавшего опасную славу гнезда ереси, процветающей в неприступных крепостях, конец которой положило разрушение ее сердца — Монсегюра; память о нем вот уже почти четыре века кровоточащей раной терзала сердца южан.