Я дождалась его на парковке. Он очень медленно слез с велосипеда и тихо застонал, уронив на асфальт сумку с книгами. Сочувствуя, я подняла ее.

— Спасибо, — пробормотал он.

Если бы я не знала, как он дорожит своим здоровьем, то заподозрила бы его в пьянстве: коллега Карстоун выглядел так, будто только что вышел из питейного заведения, где провел всю ночь.

Я начала переживать.

— Бедняга, у тебя грипп? — спросила я.

— Не совсем. — Он поднял руку к голове.

— Похмелье! — заметила я злорадно. — Узнаю симптомы!

Робин закрыл глаза.

— Не так громко, пожалуйста!

Вспомнив собственный опыт, я добавила:

— Робин, надеюсь, ты не отключился, лежа на ней.

С изрядной долей достоинства, несмотря на пунцовый румянец, он возразил:

— Не ожидал от тебя подобной грубости, Джоан.

— Ах да, — сказала я, — надеюсь, «пророк сексуальности» хорошо присматривает за тобой.

Он смутился, неприязненно взглянул на меня и ушел. Я хотела извиниться, побежала за ним в школу, но Робина уже и след простыл — только хлопнула дверь мужского туалета.

Позже, в учительской, мне удалось извиниться, но он с трудом понимал, что я говорила, только пил одну чашку кофе за другой и щурил покрасневшие глаза.

Через день или два Рода начала откровенно дразнить его:

— Тяжело тебе с ней приходится, да? Мне казалось, ты можешь быть более выносливым, ты столько тренируешься… — И так далее в том же духе.

Мне немного не хватало Робина на подлокотнике моего кресла, но всю оставшуюся неделю он держался в отдалении. Цвет его лица чуть-чуть — но не радикально — улучшился, и он являл собой великолепный пример страдающего молодого любовника. Я очень удивилась, когда, несмотря на все это, он заявил, что по-прежнему собирается в театр.

— Она дает тебе выходной на одну ночь? — ляпнула я, не подумав, — насмешки Роды оказались заразительны.

— Только ты не начинай, — рассердился он. — И так все сложно.

Я извинилась и подмигнула ему:

— Но ведь здорово быть влюбленным, правда?

— Кто говорит, что я влюблен? — спросил он с затравленным видом.

— Разве нет?

Робин потер шею; казалось, он чувствует себя неловко.

— Может быть. Да. Не знаю. Я не совсем уверен.

— Она не будет возражать, что ты сегодня вечером пойдешь со мной?

Я со злостью подумала, что с удовольствием пошла бы одна.

Робин выглядел слегка растерянным и вдруг спросил, обращаясь не прямо ко мне, а, скорее, в пространство вокруг меня:

— Значит, ты по-прежнему хочешь пойти?

— Конечно, хочу. Но тебе вовсе не обязательно идти со мной. Я могу пойти одна, если у тебя будут сложности.

Сказав это, я поняла, что неудачно выразила свою мысль. Он обязательно почувствует, что самолюбие в опасности. Но взять свои слова назад я уже не могла. И все же перспектива пойти в театр вместе с Робином, влюбленным в другую, пугала меня гораздо меньше: я могла не переживать, что держу его на расстоянии.

— Я же сказал, что поведу тебя, и собираюсь это сделать.

— Может быть, тебе не очень хочется?

— Джоан, мы пойдем на премьеру, как и собирались. Я заеду на такси в семь, хорошо? Я очень жду этого.

Последнюю фразу Робин произнес, стиснув зубы, поэтому я решила, что будет лучше больше не спорить. Он удалился, высоко подняв голову.

Я видела, как Рода провожает его изумленным взглядом. Она подошла ко мне и поинтересовалась:

— Пытаешься снова завлечь его? Не выйдет, милочка! Ты осталась на бобах.

— Именно к этому я и стремилась, — отрезала я. — Мне так лучше живется.

— Ты мне нравишься, — заявила Рода. — Несмотря на то что избегаешь нас, простых смертных. И я не осуждаю тебя.

Пронзительный взгляд Роды переместился в сторону, алые губы скривились, и она указала на Пимми и Марджери, склонившихся над схемой для вязания.

— Вот смотри, какие варианты: комедия, лишенная секса, как у них, или домашняя трагедия, как у меня. Не особо богатый выбор, правда? — прошипела она. — Только задумайся, дорогая, стоит уступить, и ты получишь это…

И Рода швырнула свою лакированную черную сумочку через комнату. С глухим стуком сумка упала к ногам вязальщиц, те удивленно подняли головы.

— Извините, — сказала Рода, растянув губы в легкой улыбке, — я уронила сумку.

Я рассмеялась, но все-таки почувствовала легкую, едва различимую волну дрожи, пробежавшую по спине, словно кто-то наступил на мою могилу.


Предзнаменования — это нечто особенное. Несмотря на то что мы живем в рациональный век высоких технологий и жизнь человека изучена наукой, мы по-прежнему призываем на помощь приметы, как делали те, кого мы считаем первобытными людьми. Помню, я слушала по радио репортаж о запуске космического челнока, и вначале серьезный голос с американским акцентом сообщил, что небо над стартовой площадкой чистое, сияет солнце, — и это отличное предзнаменование. Вот так эпоха покорения космоса: что может быть более примитивным, чем, задумывая какое-то дело, ждать благословения с небес?

Я вела себя точно так же: наступило третье марта, и я ощущала приближение беды — в магазинах не было цветущей герани. Но, спешу заметить, я — по крайней мере насколько это в моих силах — решила ни в коем случае не следовать примеру Финбара с его тостерами. Герани в бутонах продавалось огромное количество. Я даже купила один горшок и поставила рядом с батареей, включенной на полную мощность, но цветок так и не раскрылся. Я купила еще одну герань и запихнула в едва теплую духовку, но у цветка лишь засохли листья. Я выставила оба несчастных растения на улицу и попросила у них прощения, особенно у того, с обожженными листьями. Выхода не было — придется обойтись примулой, в конце концов, с этим цветком тоже связана сентиментальная история, хотя Финбар мог ее и не запомнить…

Хорошо, что днем мне удалось немного поспать. Но в три часа тридцать минут я проснулась, и к моему дальнейшему дню можно было применить любое избитое выражение о времени. Стрелки часов не просто медленно тащились по циферблату, казалось, они умирали, и примерно в пять вечера я решила, что надо мной проводится какой-то тайный эксперимент. Но потом время пошло немного быстрее, и я наконец начала собираться в театр. Потому что сегодня мы бы «встретились в Филиппи».

Глава 7

Я выложила на кровать все, что собиралась надеть — как будто снова стала невестой, — и каждая деталь имела значение. Новые трусишки, новые колготки, розовые атласные туфельки, именно их я когда-то надевала с этим нарядом, и даже медальон с той же бархоткой. В конечном счете хорошо, что я не нашла красную герань, потому что в сочетании с моим нарядом она смотрелась бы ужасно. И рядом со всеми этими вещами лежало легкое белое платье, вычищенное и выглаженное.

Я вымыла голову и приняла ванну. Возбуждение постепенно нарастало: я налила в воду много пены для ванн и лежала среди огромных гор пузырьков, мои колени возвышались, как два валуна из желтого болота. Вы знаете, какие свойства приписывают ванне с «Бадедас», — и мне показалось, что она наполняет меня силой. Еще я подумала, что производители водки, которые приписывали своему продукту такие же свойства, в моем случае оказались правы, и на всякий случай добавила еще немного «Бадедас».

О чем же я размышляла и что чувствовала, погрузившись в продукт мечты сотрудника рекламного агентства? Мои мысли были об одном: процесс таяния остановить уже невозможно, и я очень счастлива, что Господь наградил меня способностью фантазировать. Я предалась приятным мечтаниям о том, что мы с Финбаром Флинном — главные герои любовной истории; потом еще глубже опустилась в пену и подумала об очаровании того счастливого момента, когда мы вместе, возможно, также погрузимся в эту искушающую пену.

Маленькая ледяная девушка,

Где же она?

В пену фантазий

С головой погружена.

И я запела, лежа в воде, от которой шел пар. Удивительно — когда поешь в ванной, голос звучит лучше.


Срезанные примулы ожидали на кухне, свесив удивленные маленькие головки из стакана с водой. Я собиралась завернуть их в вату, смоченную водой, и приколоть к волосам только в такси.

Добрые приметы следовали одна за другой.

Мне удалось не попасть в глаз щеточкой с тушью и избежать роли ходячей больной с конъюнктивитом на остаток ночи. Я не уронила сережку на ковер в спальне и не ползала четверть часа в ее поисках. И, наконец, поскольку мне не нужно было искать ее, — я не поднималась с пола и не стукнулась головой об открытый ящик туалетного столика. И не запуталась каблуком в подоле платья, и не услышала резкий звук рвущейся ткани, — это поймет только тот, кто сам пережил такое. Нет — ничего этого не произошло. Можно было забыть об отсутствии герани, — ничего особенного, ведь все остальное было в порядке. Даже мои волосы, которые в ответственные моменты предпочитают жить собственной жизнью, сегодня вели себя идеально. Я чувствовала себя на все сто и, усевшись на кровать напротив зеркала, проверяла готовность своих войск. Внезапно я подумала (и от этой мысли почувствовала жар и приятное томление где-то в районе сердца), что сейчас, когда я собираюсь в театр, Финбар, должно быть, тоже сидит в своей гримерке и, как и я, готовится к ответственному выходу. Мы оба скоро окажемся на сцене. И я не знала, можно ли определить, кто из нас нервничает сильнее.

Я спустилась вниз и стала метаться из угла в угол, стараясь убить время, которое снова было ко мне беспощадно. Последние десять минут до приезда Робина тянулись так долго, что показались мне равными целому дню, и я на полную мощность, чтобы заглушить любые мысли, включила Сибелиуса.