Джоан Вулф - Аннабель, дорогая

Стивен! О Боже, Стивен! Как мы зашли в такой тупик?»

Я позвонила в колокольчик, пришла Марианна и помогла мне раздеться. Отпустив ее, я не легла, а встала у открытого окна. Ночь была теплая, и я ощущала сладостное благоухание роз. Однако оно доносилось не из сада, а из хрустальной вазы на столе. Это позаботилась обо мне миссис Нордлем.

Чтобы не ложиться на большую кровать, где спала с Джералдом, я поставила у окна стул, устроилась на нем поудобнее и, вдыхая ласковый ароматный и влажный летний воздух, предалась воспоминаниям.

Мне восемь лет. Мама только что привезла меня в Уэстон-Холл и сказала, что отныне мы будем жить здесь.

Через год после смерти моего отца мама вышла замуж за графа Уэстона. Отец был военным. Он родился в знатной семье, но, как младший сын младшего сына, не имел состояния. Мама вышла за него восемнадцатилетней девушкой, и через два года родилась я. Похоронив отца, она решила устроить свою жизнь лучше, поселилась в Бате и начала блистать в тамошнем светском обществе. В конце сезона ей удалось поймать в свои сети еще одного графа Уэстона, недавно овдовевшего.

За неделю до свадьбы граф прислал в Бат экипаж, и нас с мамой доставили в Уэстон. Никогда не забуду, какой страх охватил меня, когда мы въехали на длинную подъездную дорогу и я впервые увидела огромный серый каменный особняк. Впоследствии я поняла, что он удобнее и уютнее сельских домов других аристократов, но в тот день каменные стены, сверкающие окна и множество печных труб. переполнили меня ужасом.

В пустынном холле, превосходящем размерами все наши прежние жилища, нас встретил дворецкий и провел через большую, отделанную позолотой залу в гостиную. Там нас ожидал граф и его сыновья.

Меня поразила высота потолков, украшенных росписью и лепниной. Дом напоминал дворец, и я трепетала при мысли, что мне придется здесь жить. Граф взял мою руку, поцеловал меня в лоб и сказал, что я очень похожа на маму. Потупившись и разглядывая мыски своих крошечных башмачков, я что-то пролепетала в ответ.

Мама старалась очаровать сыновей графа. Джералд смотрел на нее как завороженный, чем, конечно же, доставил маме удовольствие. Восторженно отозвавшись о его красоте, уме, обаянии, она спросила мальчика, как идут занятия.

Стивен слушал мою мать молча и смотрел на нее, как мне показалось, чуть презрительно. Затем его темно-голубые глаза обратились на меня. На худом мальчишеском лице они казались необычайно большими, вдумчивыми и проницательными.

— Сколько тебе лет? — спросил он.

— Восемь.

— А мне девять.

Я кивнула.

Граф попытался привлечь внимание мамы к другому сыну:

— Стивен еще не учится, Регина, но учитель считает его очень способным мальчиком.

— Весьма приятно, — сказала мама. — Но почему же ты не учишься, Стивен?

Мальчик ничего не ответил, но одарил маму все тем же презрительным взглядом.

— Стивен болел весь прошлый год, — ответил за него граф, — и мы решили повременить с его занятиями.

Мама посмотрела на тщедушного мальчика:

— Жаль, что ты так долго болел.

— Спасибо, — сказал Стивен.

— Что же с тобой приключилось?

— У меня был жар, — объяснил Стивен. — Но сейчас я чувствую себя лучше.

Подняв свои безукоризненно правильные брови, мама обратила взор на графа.

— Мы так и не знаем, чем он болел, — проговорил тот. — Однако теперь мальчик как будто поправился. — Понизив голос, он добавил:

— Думаю, Стивен сильно горевал о матери.

Мальчик метнул на отца раздраженный взгляд.

«Так вот оно что! — подумала я. — Он невзлюбил мою маму по той же причине, что и я его отца».

— Разве не странно называть такую молодую красивую леди мамой? — заметил Джералд.

Вид Стивена ясно свидетельствовал о том, что он скорее умрет, чем выговорит это слово.

Этот мальчик нравился мне все больше и больше.

— Можешь называть меня Региной, — сказала моя мать Джералду.

Я уже точно знала, что буду называть графа не иначе как «сэр».

В гостиную с подносом в руках вошел лакей в голубой ливрее с золотым шитьем.

— А, — оживился граф, — теперь мы утолим жажду. — Он окинул взглядом Стивена и меня. — Садитесь, дети, мама нальет вам лимонаду.

Перед одним из огромных, до самого пола, двустворчатых окон стояли чрезвычайно неудобные позолоченные стулья и столик, на который лакей поставил поднос. Граф и Джералд сели рядом с моей матерью, Стивен и я

— напротив них.

Мать налила из серебряного кувшина лимонад для детей, а себе и графу — чай. День был жаркий, меня все еще мутило после долгой дороги, она же выглядела такой свежей, словно только что вышла из будуара.

Граф не сводил с нее глаз.

Мои ноги не доставали до пола, я сидела прямо-прямо, не касаясь спинки стула, крепко сжимая в своих липких, потных руках лимонад и украдкой оглядывая гостиную, камин, украшенный изразцами, лепнину и роскошную, но неудобную мебель. Через застекленную дверь открывался вид на просторные зеленые лужайки и цветники.

«Как же мне тут жить?» — в отчаянии подумала я.

Стивен шепотом спросил:

— А ты учишься, Аннабель?

Посмотрев на мальчика, я заметила, что его лоб блестит от пота и он уже осушил полстакана лимонада.

Я мотнула головой:

— Мама говорит, что наймет мне гувернантку.

Незадолго до смерти отца у меня появилась гувернантка, но маме пришлось расстаться с ней.

Я едва не заплакала. Нет, лучше умереть, чем расхныкаться перед графом.

— Тебе нечего здесь бояться, — приободрил меня Стивен. — Я хочу, чтобы ты чувствовала себя как дома.

Его нос и высокие скулы обгорели на солнце.

Граф и Джералд засмеялись какой-то шутке моей матери.

— А у тебя есть пони? — спросила я Стивена.

Мальчика поразил мой вопрос. Для него иметь своего пони было таким же обычным делом, как пить лимонад. Он кивнул:

— Его зовут Персик.

— Персик? — изумилась я.

— Он очень любит персики.

— Но ведь это… странно.

— Очень. — Стивен залпом допил лимонад. — А у тебя есть пони, Аннабель?

Я покачала головой.

— Значит, нам придется подарить тебе пони, — сказал Стивен.

У меня перехватило дыхание.

— Ты боишься лошадей? — встревожился он.

Я энергично затрясла головой:

— Мне не пришлось учиться верховой езде. Мы жили то в одном месте, то в другом, поэтому у меня не было пони. — Я никогда не решилась бы сказать сыну графа, что мой отец просто не мог позволить себе такой роскоши. — Думаешь… я научусь?

Его глаза вновь выразили удивление.

— Конечно, я попрошу Граймза, нашего конюшего, научить тебя. Он хорошо знает свое дело.

Заметив мою радость, мальчик улыбнулся. И какая же удивительная была у него улыбка!

— А еще у меня есть собака, — похвастался он. — Она спит в детской.

— Неужели тебе разрешают держать собаку в спальне? — Мама не пускала собак даже в дом.

— Мне мама разрешила, — объяснил он. Я взглянула на свою мать.

— Наверное, твоя мама была добрая.

Стивен, опустив глаза, кивнул.

— А как зовут твою собаку?

— Рэгс.

— Как по-твоему, мне разрешили бы завести собаку? — дерзнула спросить я.

— Это зависит от того, хорошая ли у тебя будет гувернантка.

Мы переглянулись, понимая, что отныне объединились против взрослых.

Воспоминания болью отозвались в моей душе. Я откинулась на спинку стула, закрыла глаза и глубоко вдохнула ароматный ночной воздух. Между нами — прежними и нынешними — разверзлась пропасть. Детского простодушия уже не вернуть, так же, как прежних Аннабель и Стивена.

Только коснувшись рукой щеки, я поняла, что плачу.

Наутро я поехала с Джайлзом на верховую прогулку. Еще недавно сын с радостью садился передо мной на мою лошадь, но несколько месяцев назад он пересел на своего пони. В последние же несколько недель мальчик всегда ехал впереди меня — мне пришлось удовлетворить его просьбу.

«Я уже большой, мама», — повторял Джайлз. Скоро ему исполнится пять.

Миновав парк, мы направились на брайтонскую дорогу. Джайлз хотел посмотреть, не сидит ли на том же дереве необычная птица, которую он видел на днях. Птица, конечно же, улетела.

— Интересно, где она, мама? — спросил Джайлз, когда мы поехали рядом. Густые кроны деревьев распростерлись как свод над нашими головами. Из леса доносилось кукование кукушки, тропу то и дело пересекали белки.

— Наверное, птица полетела искать корм, Джайлз.

— Она была такая красивая, с голубым оперением. Может, это была голубая птица?

— Едва ли, хотя и в самом деле на редкость красивая.

Несколько минут мы ехали молча.

— А дядя Стивен очень хороший, да, мама?

— Ты так думаешь?

— И глаза у него такого же цвета, как перья той птицы.

— Кажется, да. — Мой голос дрогнул.

Мы выехали на тропу, ведущую к брайтонской дороге. Справа тянулись фермерские поля, слева — лесистые холмы, отделявшие долину от залива.

Все эти фермы принадлежали графу Уэстону, и он сдавал их в аренду. Август — время жатвы. В полях, под утренним солнцем, уже трудились крестьяне и даже деревенские торговцы.

Мы с Джайлзом, остановив лошадей, смотрели на мужчин, женщин и детей, едва различимых в бескрайних пшеничных полях. В руках у взрослых были серпы, секачи и косы. Пшеницу предстояло сжать, скосить и связать в снопы до наступления ночи.

В годы войны пшеница приносила фермерам изрядный доход, но теперь цены падали, что угрожало процветанию фермеров.

Топпер, мой гнедой конь, обмахивался хвостом от мух.

— Поедем дальше. — Джайлз тронул пони. Мы поравнялись с фермой Уошбернов.

— Джайлз, нам пора возвращаться, — сказала я. Однако сын перешел с рыси на галоп. Испугавшись, я последовала за ним.