Граф улыбнулся. Беглянка сделала реверанс и устремилась через холл наверх.

Отец, как она и предполагала, был на грани полного изнеможения. Он сидел в кресле, Джим раздевал хозяина. Теодора молча принялась ему помогать. Лишь когда они уложили беднягу в кровать, он прислонился спиной к мягким подушкам и сказал:

— Со мной… все будет в порядке… завтра.

— Да, конечно, папа, — заверила Теодора.

Разумеется, он взбудоражен беседой и бренди, но в его состоянии было рано «брать такой вес». Через несколько минут отец забылся беспокойным сном, и Теодора вслед за Джимом вышла из комнаты.

Помедлив в коридоре, Джим заговорил с ней:

— Не беспокойтесь, мисс Теодора! Хозяин сегодня перенапряг силы, но он быстро придет в себя в таком уютном месте, как это.

— Надеюсь, ты прав, Джим.

— Конечно прав! — решительно подтвердил Джим. — Но если хозяин послушается моих советов, завтра он останется все же в постели.

Теодора обеспокоилась:

— А всем остальным обитателям замка это не покажется странным?

— Какая разница, что кому покажется? — резко возразил Джим. — Им мастер нужен в здравом рассудке, так ведь? Ну, тогда придется подождать, покуда он будет готов приступить к работе, и нечего спорить!

Теодора не могла удержать улыбки: Джим всегда особенно петушился, когда речь заходила о здоровье ее отца.

— Нам нужно просто подождать и посмотреть, как папа будет себя чувствовать, — сказала она.

— Вы видели студию, которую для него приготовили? — спросил между тем Джим.

— Нет, — встрепенулась Теодора. — Где она?

Джим прошел немного дальше по коридору и открыл какую-то дверь.

Это была, очевидно, комната, в которой она и отец, по замыслу пригласившего их хозяина замка, должны были ужинать: в канделябрах горели свечи, на одном из столов стояла масляная лампа.

Комната была очень странная. Она была почти круглой формы, и Теодора сразу же поняла, что помещение, видимо, находится в башне — возможно, в изначальной нормандской башне, которая дала зданию его имя.

Что еще более странно, хотя в комнате было два длинных узких окошка, которые могли быть расширенными бойницами, с северной стороны находилось большое окно, удивительно большое для этой комнаты.

Теодора в недоумении уставилась на него, и Джим с ухмылкой поведал:

— Один из слуг сказал мне, что эта комната — они ее называют «Та самая студия» — была построена для тетки старого графа, которая любила развлекаться с кистью, а после нее довольно многие художники именно в этой комнате писали портреты членов семьи.

— Как интересно! — воскликнула Теодора. — Нужно будет завтра расспросить кого-нибудь, кто были эти художники. Знаю, что это заинтересует папу.

— О! Вам понарасскажут всякого и немало, — кивнул Джим. — О картинах тут все говорят так, будто они с небес свалились. Можно подумать, ни у кого в мире никогда не было картин.

Теодору это рассмешило.

Она знала, что Джим, как и ее отец, отстаивал свои права перед другими и был решительно настроен не примиряться с насмешками.

— Что ж, нам осталось лишь подождать, что папа скажет про коллекцию Хэвершема, — сказала девушка, — и если мы обнаружим, что она не так хороша, как предполагалось, мы уж точно сможем посмеяться. Хорошо смеется тот, кто смеется последним…

И она сразу же быстро добавила:

— Но, разумеется, только про себя!

— Вы правы, мисс Теодора, — согласился Джим. — Не нужно кусать руку, которая нас кормит, так ведь? Плевать в колодец, из которого собираемся пить…

Теодора снова рассмеялась.

— Ну, хватит, пожалуй… Я тоже устала и собираюсь пойти спать, — сказала она. — А что мы сделаем с этими свечами?

— Оставим как есть! Не наше дело их задувать. Мы гости, мисс Теодора, и не забывайте, что это нас должны обслуживать!

— Хм… Что-то новенькое, — ответила Теодора. — Спокойной ночи, Джим, и спасибо за все.

Покинув Джима, она отправилась в свою спальню, где, к ее удивлению, ее ждала служанка, чтобы помочь снять платье.

Только оставшись наконец в одиночестве, она поняла, что ее комната так же стара, как студия в башне.

Стены были чрезвычайно толстыми, размер окон был изменен позже, а потолок подпирали тяжелые брусья, возможно, хотя она в этом и не была уверена, корабельные шпангоуты. Но комната была очень и очень уютной, с толстым ковром, бархатными занавесками и огромной кроватью, покрытой оборчатым муслином.

Неожиданно Теодора почувствовала, что дрожит. Неужели таким непонятным образом на нее действует возраст той части дома, в которой им отвели жилье? Она не понимала почему, но атмосфера была здесь совсем не такой, как в нижних комнатах. Или это все игра воображения? Как бы то ни было, едва девушка забралась в постель и укрылась одеялом, все волнения и напряжение последних дней и тревога за отца отпустили ее, и она мгновенно уснула.


Увидев свет, пробивающийся сквозь занавески, она поняла, что проспала без сновидений и в одной позе всю ночь. И сейчас пробуждение было похоже на возвращение издалека сквозь густые облака, когда постепенно узнаешь окрестности и вспоминаешь, что произошло. Она вспомнила, где она, — а следующей мыслью было: им не надо идти в лавку и просить в долг продукты, им не нужно заботиться о деньгах!

Если она поведет себя умно и не даст отцу понять, что происходит, когда они покинут замок Хэвершем, у них не будет причин продавать какую-то из картин, они смогут жить на заработанное здесь отцом. Осталось только убедить графа не напоминать отцу о деньгах. Конечно, будет очень неловко попросить его отдать деньги ей. В то же время, что бы он там ни думал, это неважно в сравнении с необходимостью заработать достаточно, чтобы сохранить отцу жизнь.

Не вызывая служанку колокольчиком просто потому, что это не пришло ей в голову, Теодора встала с кровати, чтобы раздвинуть занавески. И ахнула! Какое чудо!

Накануне она была слишком занята мыслями об их позднем приезде, чтобы заметить что-то, кроме самого дома. Теперь же ей открылась другая часть сада, изысканно оформленная во французском стиле. На заднем плане был лес, а перед ним тянулась зелень полей разных оттенков, простирающихся к синему кристально чистому горизонту.

Теодора все еще стояла у окна, наслаждаясь открывающимся из него видом, когда раздался деликатный стук в дверь и вошла служанка с подносом, на котором были не только кружка с китайским чаем, но и два куска хлеба с маслом, нарезанные так тонко, что Теодоре они показались почти прозрачными.

Служанка явно была деревенской жительницей, молодой и розовощекой.

Поставив поднос и отодвинув занавески на другом окне, она сказала:

— Сегодня тепло, мисс, поэтому я подумала, что вы не захотите разжигать огонь в камине. Но я его растоплю для вас, если вам холодно.

— Нет, спасибо, мне очень тепло, — ответила Теодора.

И с любопытством добавила:

— А что, у всех в комнатах разжигают камин по утрам?

— О да, мисс. Это первое, что я делаю, как только прихожу к кому-нибудь.

Вспоминая, как холодно ей было в особняке с самого детства, Теодоре это показалось верхом роскоши.

— В этой части дома всегда холодно, — продолжала служанка, — и часто приходится здесь топить, когда нигде больше не нужно.

— Должно быть, это очень старое здание… — Теодора вопросительно посмотрела на служанку.

— Очень старое, мисс, и жуткое, если вы понимаете, о чем я!

— Вы имеете в виду, что здесь… водятся призраки? — уточнила Теодора с улыбкой.

— Да, мисс, настоящие, да еще и…

Она внезапно остановилась, и по выражению ее лица Теодора поняла, что та собиралась сказать что-то лишнее.

Затем, словно пристыженная своей нескромностью, служанка резко повернулась к гардеробу со словами:

— Если вы скажете мне, что вам угодно надеть, мисс, я посмотрю, нужна ли глажка.

— Меня заинтриговало то, что вы рассказали о призраках и о том, что еще тут есть, из-за чего эта часть дома «жуткая», — ответила Теодора.

Служанка посмотрела на дверь, будто опасаясь, что кто-то может их подслушивать.

— У меня будут неприятности, если миссис Кингдом, это наша домоправительница, мисс, услышит, как я тут с вами болтаю. Надеюсь, вы на меня не донесете.

— Нет, конечно, нет, — успокоила ее Теодора. — Я часто думала, что призраки водятся в моем доме, который тоже очень старый. Но если они там и водятся, то они милые и совсем не страшные.

— Ну, я надеюсь, вас они не потревожат, — быстро сказала служанка. — А теперь, мисс, что вы желаете надеть?

Теодора поняла, что не получит больше никаких сведений, и хотя служанка несколько раз возвращалась, пока она одевалась, болтушку так и не удалось подвести к неоконченной теме. Интересно, что это за призраки?

Ей представилось, что это мог бы быть рыцарь, бряцающий доспехами, или, может быть, роялист времен гражданской войны, спрятавшийся в замке, когда его преследовали круглоголовые — кальвинисты, «божьи ратники» в красных мундирах, которыми руководил Оливер Кромвель.

Одевшись, Теодора поспешила к отцу и обнаружила, как отчасти и ожидала, что вид у того весьма усталый, он бледен и завтракает в постели.

— Я становлюсь стар и немощен, — слабым голосом проговорил он, завидев на пороге дочь. — А когда-то мог скакать верхом весь день и потом всю ночь бодрствовать. Теперь же — непродолжительная поездка, и что? Я выбит из седла!

— Это была долгая и трудная поездка, папа, — нежно сказала Теодора, — да и в последнее время ты был нездоров. Но ты никогда не выглядел лучше, чем вчера за ужином.

Отец попытался рассмеяться, но смех получился тихим. И все же его глаза поблескивали.