— Пятьдесят фунтов! — выпалил Джим.

Теодора широко раскрыла глаза и замерла, но никак не могла выдохнуть, пока Джим не продолжил:

— Я объяснил мистеру Левенштайну, в чем суть дела и что вы даже думали приехать к нему с какой-нибудь нашей картиной, и он так расчувствовался, что раскошелился.

— О, Джим, это слишком! — воскликнула Теодора, прижав руки к щекам.

— Но все именно так, мисс Теодора! И еще. Я с вами не посоветовался, но этого требуют обстоятельства… Не удержался, остановился по пути назад в деревне и оплатил все, что мы были должны в лавке. Я подумал, вы непременно захотите, чтобы я это сделал.

— Разумеется, Джим. — Теодора кивнула, но змея разочарования укусила ее в самое сердце. Денег у них теперь очень мало…

— И еще я купил все, чтобы привести хозяина в форму перед отъездом, — продолжал Джим, осторожно, глазами следя за Теодорой. Он как будто снова видел, как тает стопка тех денег, которые ей не удалось даже подержать в руках. — Начну готовить прямо сейчас, — деловито проговорил старик, отворачиваясь, чтобы не расстраивать себя ее огорчением, скрыть которое до конца его молодой хозяйке все ж таки не смогла.

А Теодора… Хоть девушка и подумала, что, наверное, ей нужно было бы взбунтоваться против замены одного долга другим, в глубине души она знала: Джим поступил правильно. Важно было поставить отца на ноги, сделать так, чтобы он как можно скорее очнулся от своей летаргии, и в этом могла помочь только еда, приправленная волнующей новостью об их планируемом визите в замок Хэвершем.


Все это время она опасалась заводить разговор с отцом о приглашении. Во-первых, он слаб. Во-вторых, было еще неясно, чем закончится поездка Джима к мистеру Левенштайну. Торговца не всегда можно застать в его доме. Так и мистера Левенштайна могло не оказаться в Лондоне. Или же он мог отказать им в их просьбе — и тогда ни о какой поездке ни в какой замок не могло быть и речи.

— Я вам вот еще что скажу, мисс Теодора, — подал голос Джим, понимая, что госпоже нужно ободрение. — Мистер Левенштайн считает, что было бы большой ошибкой хозяину в таком состоянии, в каком он сейчас находится, пытаться проделать весь путь за один день. Ростовщик предлагает, чтобы вы остановились на ночь в его доме в Лондоне. А он пока подыщет карету, чтобы отправить вас в замок…

— Но это будет стоить денег! И, конечно, это будет для нас очень дорого! — запротестовала было Теодора и даже замахала на Джима руками.

Тот улыбался.

— Можете предоставить это мистеру Левенштайну, — уверенно заверил Джим, — и он прав, мисс Теодора. Нельзя, чтобы хозяин приехал в замок полуживым.

— Да, конечно, — растерянно ответила Теодора. Новости сыпались на ее бедную голову, и она не успевала быстро на них реагировать. Ей требовалась хотя бы секунда для осмысления всего, что говорил Джим.

— Ну, тогда все улажено! — и Джим довольно повел плечами, потирая ладонью ладонь. — Мы с хозяином поедем в Лондон во вторник, и попомните мои слова, когда он съест и выпьет все, что я наготовлю, то станет другим человеком!


В течение двух последующих дней Теодора все более уверялась, что Джим был прав.

Казалось, отборные куски говядины, нежная телятина, жирные цыплята, раздобытые доблестным слугой и особым образом приготовленные на пару и поданные с бульоном, с каждым часом по капле вливали новую жизнь в человека, который страдал от длительного и мучительного голодания и тоски. Барона кормили небольшими порциями, давать голодному сразу много еды было опасно, но дело быстро пошло на лад, едва он выпил первую чашку бульона и съел кусочек телятины, как попросил дать ему и второй…

Более шести футов ростом, с тяжелой костью, Александр Колвин всю свою жизнь был силачом. Когда ему попадался славный конь, он знатно ездил верхом, и Теодора отлично помнила, как во времена ее детства отец летом каждый день плавал в озере, прежде чем оно заросло сорняками.

Однако имение неотвратимо хирело от неумелого использования их земли арендаторами, которые толком не знали, как обрабатывать землю рационально, долги обрастали долгами, а потом смерть любимой жены — и сильный человек сдался судьбе, потеряв интерес почти ко всему, кроме своих картин.

Поначалу, когда Теодора сказала, что их пригласили в замок Хэвершем, он взглянул на нее недоверчиво:

— Ты сказала, Хэвершем? — удивленно переспросил барон.

— Да, папа, именно так. Ты помнишь, мы часто говорили об этой коллекции. И теперь граф Хэвершем просит тебя навестить его и осмотреть полотна.

— Это еще зачем?

— Он нуждается в твоем совете, — быстро сказала отцу Теодора, не глядя ему в глаза, — и я подозреваю, ему понадобится твоя помощь как реставратора.

К всеобщему облегчению, отец не попросил у нее посмотреть на письмо с приглашением. Прочти он бумагу, то почувствовал бы себя глубоко оскорбленным и наотрез отказался бы двигаться с места. Однако приглашение его заинтриговало, и он серьезно проникся необходимостью следовать указаниям Джима по части заботы о его здоровье, не отказываясь даже принимать микстуру, прописанную доктором еще несколько месяцев тому назад, но денег на которую у них до сих пор не было.

Уже в понедельник, последовавший с момента приезда Джима из Лондона, Теодора наблюдала, как отец озабоченно прогуливается по дому, осматривая свои картины, и Теодора знала: он анализирует, каковы они в сравнении с коллекцией Хэвершема.

— В одном ты можешь быть уверена, — сказал отец, заметив поблизости дочь, — у него нет ни одного Ван Дейка, который мог бы соперничать с тем, что висит у тебя в спальне!

Он сказал это благоговейно, и по выражению его глаз Теодора поняла: он думает о сходстве Богородицы с ее матерью.

Зная, что это его обрадует, она взяла его за руку и проговорила:

— Я думаю, никто из нас, папа, не будет пристыжен тем, что мы увидим в замке Хэвершем. Граф может побить нас количеством, но я вполне уверена, что, когда речь заходит о качестве, ни у кого нет коллекции лучшей, чем твоя.

Отец улыбнулся:

— Хотел бы и я так думать, но позволю себе заметить, моя дорогая, что буду весьма раздосадован, если окажусь не прав!

Оба понимающе рассмеялись, и Теодора, бдительно следящая за отцом, попросила его пойти прилечь, дабы не испытывать свое здоровье накануне отъезда из дома. К тому же девушке было необходимо срочно завершить пока тряпичные реставрационные работы, каковым она подвергла некоторые свои более или менее достойные того платья, добавив к ним кое-какие из маминых, извлеченных из сундука.

Бедняжка отлично понимала: все эти почти потуги — слабая надежда на то, что выглядеть она будет прилично, не вызывая недоумения или сочувствия. Особенно она боялась второго. Первое ее даже отчасти забавило — пусть потешаются, если им будет угодно… Теодора говорила мысленно «им». Но вдруг все же в замке не соберется никакого другого общества, и граф Хэвершем будет принимать их один? Это меняет дело. К тому же возраст его — весьма почтенный, а значит, он достиг того периода мудрости, когда человек ценит и уважает другого не за надетый — или не надетый — наряд. Но все же как не хотелось Теодоре выглядеть в знаменитом замке убого и жалко, даже в глазах его единственного хозяина!

Надо бы порасспросить мистера Левенштайна о графе! Наверняка у него есть что рассказать в ответ на ее вопросы о человеке, к которому они — возможно, так опрометчиво — едут. А по поводу одежды она твердо решила: ни один пенни из денег, занятых у торговца, не должен быть потрачен на что-то, кроме оплаты долгов и продуктов для папы. Правда, Джим настоял на том, чтобы она ела все то же, что и отец, просто, если угодно, поменьше.

— Вам тоже нужно быть в добром здравии, мисс Теодора, — твердо сказал слуга, — а я не готовлю по одной порции, так что послушайте моего совета. — И он, опережая ее вероятные протесты и отнекивания, добавил, зная хозяйку: — И не упрямьтесь, я сумею настоять на своем!

— Тогда, Джим, подай мне пример! — улыбнувшись, с готовностью ответила Теодора. — Иначе я не съем ни одного дополнительного кусочка! — Она хитро и выразительно взглянула на Джима. — Один рот хорошо, а… три лучше!

Джим, довольный, оценил шутку.

Как же давно они не ели так вкусно! И заботы несколько отступили. Теодора испытывала неимоверное облегчение, у нее — истинно говорят! — словно гора с плеч свалилась. Когда она слышала, что Джим за работой насвистывает, ей очень хотелось ему тихонечко подпевать, и иногда она это делала — для себя, для поднятия своего духа, который крайне нуждался в том, чтобы его укрепляло и что-то извне, а не только усвоенные Теодорой еще в отрочестве уроки жизненной стойкости, преподанные ей матерью.

Джим выстирал и выгладил все, что можно было взять из старого гардероба с мужской одеждой, а Теодора аккуратно и незаметно подштопала отцу носки, попрочнее пришила пуговицы, убедившись, что все на месте, и виртуозно, мелкими частыми стежками залатала белье, где это требовалось. К тому же Джим привез из Лондона две новые сорочки с твердыми воротниками и, для завершения облика аристократа, — широкий черный галстук.

В обновках, со всеми оговорками, Александр Колвин выглядел, вне всякого сомнения, весьма импозантно. Если его пальто и имело покрой слегка старомодный, то это лишь придавало ему солидности, а если цилиндр видывал и лучшие дни, то это смотрелось вполне благородно, можно было подумать, что это любимый головной убор джентльмена, который может позволить себе не одеваться с иголочки, а носить удобные для себя любимые вещи. Так что мистер Колвин от макушки до пят являл собой образ безупречно одетого джентльмена, владельца поместья Маунтсоррель, аристократа до мозга костей.


В бесконечных предотъездных хлопотах и заботах, мелких и крупных, Теодора не чувствовала волнения до того самого момента, пока они не остановились на главной дороге в ожидании дилижанса. Тут на нее накатили страх и сомнение, на пару минут обдавшие ее холодом неизвестности. Она испытала чувство, какое, наверное, переживает тот, кто нарушил закон, был разоблачен, и металлические оковы защелкнулись на руках арестанта. Но назад уже не ступить, остается молиться, чтобы намеченное не сорвалось по независящим от них причинам.