Тянусь к бутылке с шампанским, и она звякает о серебряное ведерко. Виновато улыбаюсь паре за соседним столиком, которой, похоже, гораздо интереснее мои затруднения, чем собственная беседа. «Неудивительно, – думаю я, ерзая под их презрительными взглядами. – Мужик сильно смахивает на какую-то важную шишку с начисто отшибленными личными интересами, а его спутница на глазах умяла четыре блюда, даже глазом не моргнув, будто пакетик орешков сгрызла». Думаю, ей требуется дополнительная подпитка, чтобы носить на себе все эти бриллианты.

Бриллианты. Черт побери, не напоминайте мне о бриллиантах. Высоко задрав нос в направлении мистера и миссис Богачей (перед глазами уже все начинает расплываться), я выливаю остатки из пузатой бутылки в свой бокал. Бодро поднимаю его, задерживаю дыхание и опрокидываю внутрь, точно стопку текилы. Слишком вкусно для алкогольного напитка; прохладная жидкость с дорогой кислецой, и пузырьков почти не чувствуешь. Видимо, правда: в хорошем шампанском пузырьки крупнее, чем в газированном вине. Это Коннор меня просветил, пытаясь отучить от ароматизированной шипучки за три фунта, к которой мы с Мег одно время пристрастились, подражая нашей изысканной Кери, не признающей ничего, кроме настоящего игристого вина.

Кстати, о Мег с Кери: а ведь неплохая мыслишка. Во времена потрясений и сомнений лучшее средство – звонок подруге. Порывшись в сумочке – там действительно надо рыться, чтобы что-то найти (мне так и не удалось освоить очаровательные сумочки с почтовую марку, которые носят под мышкой), – достаю мобильный телефон. Надо поделиться с кем-нибудь новостями, чтобы проверить чужую реакцию. Может, тогда что-нибудь прояснится.

Пять автоответчиков и забегаловка в Уддингстоне (ошиблась номером), и все напрасно. Почему в наш век повсеместного доступа никто не берет трубку, когда это действительно необходимо? Оставляю довольно сбивчивое сообщение на домашнем номере и на мобильнике Мег, лишь потом вспомнив, что сегодня у нее свидание с новым тридцатидвухлетним «мальчиком»-итальянцем – это, наверное, самый старый «мальчик» в Глазго, которого подруга выбирала с особой тщательностью. На часах уже десять тридцать, так что на сей момент, по моим подсчетам, она либо пытается затащить его в свою квартиру и уговорить въехать по-хорошему, либо допрашивает, сколько он хочет детей и когда состоится встреча с его семьей. Оставляю несколько бессвязных ругательств в адрес инкрустированного драгоценными камнями дизайнерского мобильника Кери и ее домашнего цифрового телефона. Разумеется, отловить нашу красавицу под вечер удается крайне редко – и немудрено: недостатка в кавалерах она не испытывает. Так что сейчас подруженька либо валяется рядом с бесчувственным телом какого-нибудь очередного трофея, либо выдворяет его пинками за то, что напоил, накормил и признался в вечной любви. Я даже позвонила матушке во Францию в надежде получить совет, хотя заранее знала, что ее дома все равно не окажется. С тех пор как Дельфина ушла от отца и вернулась в Бордо, она ведет гораздо более насыщенную жизнь, чем я (об отце вообще молчу). Думаю, недостатка в мужской ласке она тоже не испытывает. Ух ты, надо же, какие мысли в голову приходят – пора мозги проветрить.

– Все в порядке, мадам? – спрашивает официант, беззвучно материализовавшись под рукой с только что откупоренной бутылочкой «Моэт».

– Да, спасибо, – с кроткой улыбкой лепечу я, подавляя икоту.

– Если вам что-нибудь понадобится, я всегда к вашим услугам. – Его лицо озаряет приятная улыбка, за которую явно полагаются сногсшибательные чаевые в дополнение к вымогательскому счету.

Затравленно опустив голову, подливаю себе еще шампанского: высокомерная дамочка за соседним столиком о чем-то недовольно перешептывается с муженьком, завершая тираду возмущенным цыканьем. Никогда бы не поверила, что человеческому существу под силу издать такое громкое цыканье. Ну где же, черт возьми, Коннор? Он у меня за все ответит: целый вечер я в таком трясуне провела, что скоро трещать начну, как маракасы Глории Эстефан.[17]

Вы имеете все основания не разделять моей тревоги – подумаешь, человек, с которым идешь по жизни вот уже тринадцать лет, предложил руку и сердце. Так-то оно так, да только – помимо того, конечно, что я и мыслей не держала о замужестве, – мне казалось, что все и без этого в полном порядке. Нам хорошо, весело и вообще здорово в обществе друг друга; к тому же не приходится нести на плечах груз обязательств – будто мы привязаны друг к другу до конца жизни (хотя в принципе такая связь и подразумевалась). Наверное, так рассуждают эгоистичные, инфантильные девицы, но меня предстоящий отъезд моего ненаглядного страшит сверх меры: менее чем через полдня я останусь одна на целых полгода. И еще в моих опасениях главенствующую роль играет развод родителей, мамы с папой, от которого я до сих пор не оправилась.

Конечно, я никогда не считала их идеальной парой. Мой отец – очень замкнутый и молчаливый человек, при этом всегда любивший заложить за воротник. После пары рюмочек он буквально преображается: шумит, впадает в ребячество и причиняет окружающим массу беспокойства. Матушка до поры до времени мирилась с его припадками пьяного буйства: по иронии судьбы она родилась и выросла в семье винодела, но так и не сумела принять английскую традицию хлопать одну за другой, пока под столом не окажешься. Справедливости ради надо уточнить, что папу отличает изысканность во вкусах: он страшно разборчив и никогда не станет напиваться дешевой водкой в темной оберточной бумаге или выцеживать упаковку пива за раз. Стив Найтс – настоящий ценитель вин и спиртных напитков и гордится способностью испробовать весь ассортимент винной секции местного супермаркета за неделю. К тому же папочка питает слабость к виски (крайне неразумно с его стороны было устраиваться на фабрику по производству сего традиционного напитка) и отборным карибским сортам темного рома. Он считает себя обладателем утонченного вкуса, а свое пагубное пристрастие – хобби сродни бадминтону или кулинарии. Для нас же он – алкоголик с зачатками вкуса. А я напротив: знаю меру, дабы печальный папенькин опыт не помешал мне веселиться. Кстати, пора брать себя в руки: здешнее шампанское на редкость вкусно.

Пьяный ли, трезвый, папа не умеет настоять на своем мнении в сложной ситуации; главным образом поэтому родительский брак был обречен. Моя мать – уверенный в себе человек, способный с легкостью добиться своего в любой ситуации – ведь она всегда права. Дельфине нравится быть в центре внимания. Она привыкла без обиняков высказывать людям, что о них думает, не боясь кого-нибудь ранить или задеть чье-нибудь самолюбие. Англичане славятся своей робостью, и ее прямолинейность несколько освежает, хотя порой и граничит с откровенной грубостью. Отец боготворил ее, но не умел этого демонстрировать, и его сдержанность ошибочно принималась за отсутствие чувств. Он готов был ради жены на все, однако не сделал самого главного: не выслушал, что ее гнетет, и не понял, что тоска по родине иссушает ее сердце. И вот в один прекрасный день мама решила вздохнуть свободно и ушла. Это случилось два года назад. Родители развелись, она вернулась в Бордо, и с тех пор мои предки разговаривали лишь однажды.

Добавьте ко всему сказанному, что родители моего отца на дух друг друга не переносили, а отец матери дефилировал с любовницами перед носом моей бордоской бабушки, горделиво хвастаясь своими трофеями, и вы поймете, отчего слово «брак» я понимаю иносказательно: хорошее дело «браком» не назовут.

И вот тут-то всплывает следующее «но»: мистер и миссис Маклин. Фи, звучит старомодно: этакая пара пожилых провинциалов. По субботам они вместе стригут газон, по воскресеньям устраивают барбекю на свежем воздухе и готовят исключительно по рецептам кулинарного шоу Нигеллы Лоусон. Я совсем не против вкусной здоровой пищи Нигеллы. Смысл в другом: последние двадцать девять лет меня звали только Энджел Найтс, и вдруг я должна буду откликаться на «миссис Маклин»? Конечно, можно пойти современным путем и оставить свою фамилию, но в таком случае все равно не миновать сложностей: дети пойдут в школу, и выяснится, что у папы с мамой разные фамилии… Бог ты мой, вы только послушайте: не прошло и часа, как мне сделали предложение, а я рассуждаю, как мамуля со стажем. Пожалуй, не помешает поостыть: наполняю бокал и подаю в горло живительный залп леденящих пузырьков. Сижу и сама себя накручиваю – страхи растут как снежный ком.

Вот такая передо мной стоит дилемма. Может быть, первое волнение присуще всем, и я не хуже других, тоже создана для брака и только зря дергаюсь? Или лучше переждать чуток, посмотреть, что получится из его отъезда, и тогда уже решать? А вдруг, если я сейчас откажу ему, не кинется ли он в расстроенных чувствах искать утешения там, где ему без раздумий скажут «да»? А если Коннор сделал мне предложение специально, чтобы я, как послушная девочка, дожидалась его дома, а он тем временем безо всяких опасений мог развлекаться и пожинать золотистые плоды жаркого побережья? Хотя не исключено, что он от меня действительно без ума и подарил бы это разнесчастное кольцо, даже если бы и не планировал отчалить в скором времени к чужим берегам, верно? Вот и крутятся в голове все эти вопросы – подумать только, а ведь еще пару часов назад я была искренне уверена, что самый трудный выбор, какой мне придется сегодня сделать, будет между пирогом и пудингом.

Держась за край стола, я склоняюсь набок, чтобы лучше видеть дверь в туалет, – впервые в жизни меня не усадили в непосредственной близости от уборной, где беспрестанно будут хлопать дверью, а я буду вдыхать бесподобные туалетные запахи. Я чуть не разразилась рукоплесканиями от радости, когда в дверях появился мой Коннор. На лице его застыло болезненное выражение, на брюках – довольно недвусмысленное пятно. Итак, из окна он не выбросился, а даже если и случилось нечто подобное, то все равно вернулся целехонек. Вот он медленно приближается ко мне – Коннор довольно высок, целых шесть футов, но сейчас выглядит каким-то маленьким и несчастным; никогда еще не видела его таким. Неужели мужчинам так тяжело дается предложение руки и сердца? Он даже вздрагивает при каждом шорохе. Улыбаюсь: «Как же сильно я тебя люблю»; он все ближе, а сердце так и колотится – вот-вот выпрыгнет из груди.