Он был мне нужен, но не физически. В свои 18 лет я не умела еще наслаждаться близостью и понимать ее. Вокруг стандарты, черное и белое, а тут он, со своим идиотским взглядом на мир и глупыми шутками. Я нуждалась в его смехе и глупостях, в его ночных бреднях и бесконечных спорах. Мы никогда не лежали, обнявшись и не держались за руки. Я не получала от него нежности. Просто мне было приятно, когда он рядом. Я ждала и очень, очень долго надеялась, что, когда ни будь он меня полюбит. Я помню, как медленно превращалась в ничтожество. Как переставала любить все что из себя представляла, как ко мне пришло понимание что меня невозможно любить, до того я глупа и нелепа. Но все равно тянулась к нему. Я ждала что он полюбит меня, и он полюбил, спустя пять, шесть или семь лет, я уже не помню. Но я ничего не почувствовала! Не было радости или облегчения, или ощущения что я получила что-то долгожданное. Связь осталась, но для меня стала скорее просто привычкой или возможно даже жалостью к нему, я уже не помню этого в точности. Немного позднее я снова это сделала. Изменила ему. Четыре дня на азовском побережье с самым романтичным поэтом на свете. Он посвятил мне самые нежные стихи. Некоторые строки я помню до сих пор. Это был просто роман, без каких-то надежд. Какое-то освобождение души от тесных, многолетних оков. Я почувствовала, что нить разорвана. Но связь по-прежнему оставалась, с тех пор она стала меня сильно тяготить, но я боялась причинять людям боль. Я не могла его оставить.

Жизнь сложилась так что нас перебросило в другую страну. Я была так уязвима, как только может быть женщина потерявшая дом. Тогда это и случилось. Он влюбился и оставил меня. Это больно ранило. Он не был нужен мне как мужчина, но как человек, с которым связано десять лет жизни, как человек видевший мое превращение из девушки в женщину. Его отъезд больно ранил меня, так больно что я наконец то не смогла его простить. Он вернулся отвергнутым очень скоро, но между нами уже пролегла пропасть, не существовала более сил способных удержать меня рядом. Было все, угрозы, шантаж, истерики, драки, но я больше не чувствовала его боль. Она отскакивала от меня как мяч от стены. Мне не было его жаль, мне было жаль себя. Мне было жаль себя и десяти лет жизни, и выжженной души. Души ничтожества, никем другим я себя представить не могла. Десяти лет, черт, десяти долбанных лет моей жизни, ушедших в пустоту!

А потом я встретила ЕГО. Того кого сейчас силюсь забыть. Того, кто спас меня и стал моей погибелью. Человека, который заставил меня поверить в то что я лучше.

Он брал меня за руку, гладил волосы и говорил: «ты красивая, тыковка». Я никогда не забуду это имя. Я была его тыковкой, уверенна что никто и никогда так не называл любимую девушку.

Он брал меня за руку и вел через темный лес, выводил к костру, огнем снимал с меня страхи, отгонял зверя, сам был диким зверем если приходилось. Он брал меня за руку и тащил из болота, мы шли по густому мху сквозь камыши и выходили к чистой воде. Он раздевал меня и смывал с меня грязь, смывал недоверие, вытирал слезы губами и повторял» ты красивая, ты такая красивая, тыковка». Если разбитой и голой мне случалось спать на сырой земле, он ложился рядом, таким же обнаженным, согревал меня, я спиной чувствовала его прохладный оберег одолень травы. Он прижимал его ко мне, передавая часть своей силы. Теперь и у меня такой же висит на шее.

Он брал меня за руку и тащил в горы. Тогда я начинала противиться. Я дитя леса, глухих ночей и хрустящего костра. Высь мне была невыносимой. Он крепко держал и поднимал меня выше, меня корёжило, и я начинала кусаться. Тогда он отпускал, и я кубарем катилась вниз. Он бежал за мной следом, но осторожно, чтобы не упасть. Бежал, подхватывал, ругал, целовал и вел дальше. Иногда он оставался в моем лесу, у костра. Он знал, как лечит меня огонь и ночь. Что ночью я ничего не боюсь. А потом снова высь. Кусаю губы, возьмусь покрепче и твердо шагаю следом за ним. Иду, спотыкаюсь, снова падаю. Я знала, что однажды это случится, что однажды я упаду и он не пойдет за мной. Больше не возьмет за руку, знала, что когда-то он пойдет дальше один, а я вернусь в лес. И я вернулась. Я знала, что больше он не обернется.

Глава 7

Нет ничего хуже, чем поступки, продиктованные страхом. Мне протягивали соломинки, и я за них хваталась двумя руками, знала, что сломаются, но все равно раскрывала душу, распахивала нутро, позволяя заползать пальцами под кожу, гладить вены, высасывать кровь из сосудов. Бережно вытирала им окровавленные губы, внимательно заглядывала им в рот. Они говорили бледность мне к лицу, как и глаза полные печали. А мне было все равно кого любить. Я называла уже любовью все на свете, без разбора. Любую нежность, любую ласку. Больше не было поиска чего-то особенного. Я готова была покоряться всем и каждому кто олицетворял собою хоть какое-то подобие мужества. Мне было все равно кого любить, и я любила всех подряд.

Я стала бездомной кошкой, жмущейся к ногам прохожих, в каждом готовая признать своего хозяина. Ждущая ласкового взгляда и пальцев, запущенных в шерстку. Бездомную кошку хочется приласкать, но не хочется забрать домой. Никогда не знаешь с чем имеешь дело. Может лишай, может блохи или другие какие заморочки. Бездомные кошки полны грязных тайн.

Открываю тетрадь на случайной странице и желудок сводит комом вызывая приступ тошноты и паники. Снова.

У меня было «до» и «после», а между ними что-то краткое, подобное мгновению, и в это самое мгновение каким-то непостижимым образом смогла вместиться целая вселенная.

В маленьком городе где я живу прошлое будет преследовать меня всегда. Сегодня просто роскошный зимний вечер, как раз для неспешной прогулки. Пушистый густой снег крупными хлопьями медленно падает на плечи.

Через дорогу от моей работы есть тихое, с виду уютное кафе, но я знаю его жизнь изнутри. Ничего нельзя избегать бесконечно, рано или поздно придется столкнуться с чем-то неприятным. Целый год я работала в этом кафе пока он не забрал меня. Сегодня я решила побаловать себя ролами. Это значит встретить людей — свидетелей нашей любви.

Войдя я сразу посмотрела на черный столик слева в самом углу зала. Я помню, как в первую нашу зиму он привел меня туда, я помню, что ела малиновый чизкейк и пила зеленый чай. Я помню, как он барабанил пальцами по своим ногам и улыбался своей обворожительной улыбкой, сводившей с ума девушек. Я помню, я все помню.

Первым вопросом было как у НАС дела. А нет больше нас, говорю с улыбкой. У меня все чудесно, работа, жизнь, собственное жилье, хотя и комнатка в общежитии приобретенная неделю назад. Продержаться 15 минут и достойно уйти. Выхожу, долго курю. Старательно забытый образ снова стоит перед глазами. Первая зима без него. Две с ним и первая без. Я вдруг ощутила, что он везде оставил свой след. Не было в городе места где мы не бывали с ним. Я помню, как мы обнимались в первую зиму за школой в центре города, как сидели на лавочке напротив кинотеатра, каждое кафе, в котором пили зеленый чай, лес и беговые дорожки за школой. Все в этом городе пахнет прикосновением его рук. Как будто он превратился в туман и покрыл землю по которой я хожу.

Я и не знала, как отвратительно может звучать тишина.

Когда всю сознательную жизнь тебя окружают люди, странно оставаться одной вечерами. Правильное одиночество на мой взгляд — это очищение. Знаете, когда Габриэль Гарсиа Маркес писал свои «сто лет одиночества» он добровольно оградил себя от общества. Это одиночество для чистоты мысли. Правильное одиночество — это осознание себя в жизни, хороших и плохих поступков. Мое одиночество привело меня к одному единственному чувству, это чувство вины.

Особенно мне это чувство запомнилось перед моей матерью. Я была пятым ребенком в семье из десяти. Я знаю, что ей было тяжело. Если она плакала, мое сердце раздирали сотни противоречий. Мне казалось, что это я всему виной. Не достаточно умная, не послушная, строптивая. Личные желания всегда вменялись в вину, речи не могло быть о том, чтобы их высказать. Только тайны, только ложь с самого детства. Я считала, что это ложь во благо, чтобы никому не было больно. Помню, как в восьмом классе я захотела попробовать сигареты, курили все, даже самые приличные девочки-отличницы. Я курила два месяца, куртку носила одну на двоих со старшей курящей сестрой. Меня так и не заподозрили. Курить мне не нравилось и очень хотелось, признаться. Но животный страх будто засыпал мне глотку песком. Я не могла спокойно ни есть ни спать. И как ни странно это было одно из не многих признаний за которые мне не влетело. Мы сидели на улице у ненавистного мне дома, дома моего детства. Было уже поздно и я уже не помню почему мы не спали, но видимо так сошлись мои звезды. Она обняла меня и сказала, что не скажет об этом отцу, а я обещала никогда этого не делать. Прошло 18 лет, а я курю. Она сдержала обещание, а я нет. Я снова ее подвела.

Мое превращение в нечто лучшее остановилось и повернуло назад. Я знала, что теряю свою защиту и женскую, и жизненную энергию, но мне было все равно. Я всегда знала, что я слабее. Это он заставил меня поверить в нечто лучшее. А нет лучшего. Нет его. Это все равно что слепому внушать что он видит море, и он будет его видеть пока действует внушение. Но эйфория пройдет и сознание снова накроет тьма. И вот эта самая тьма, она станет сильнее прежней. Это расплата за доверие. Мы верим словам, верим, что в чужих глазах мы другие. А мы просто такие какие есть.

Но я хотела этого моря, я хотела верить и видеть лучшее. Я чувствовала соленый вкус на губах. Он обнимал меня и нес в воду. Положит на берегу и волны лижут мне ноги, до самых бедер. Сам сядет рядышком и гладит волосы. Зовет чаек, бросает крошки, иногда барабанит пальцами в такт волнам или какой-то музыке у себя в голове. Я заходила в него по пояс, окуналась с головой, захлебывалась и бежала в лес вдоль берега, пряталась, сушила непослушные волосы. Он брал меня за руку и вел обратно, босиком по песку. Говорил мне «не бойся, я с тобой, я тебя поведу и выведу из любого леса, только следуй за мной, не отпускай руки» Но я же дикая, меня удержать невозможно, если только цепями к дереву, чтобы я приросла к нему спиной, вросла в кору и руки сделались ветвями, а пальцы листьями. И ничто бы уже нас не разлучило. Вместе в любой стихии, будет рвать ветер, но не осилит, потому что я его кожа.