Я взял ее за руку. Нет. Я положил свою руку на ее, а потом обхватил пальцами ее запястье, коснувшись ладони.

– Расскажи мне, – попросил я.

– Мне так одиноко, – прошептала она. И заплакала.

– Ты не одна. Я с тобой. Я всегда с тобой.

Внезапно мы перестали быть рядом. Джейд встала, прошлась по комнате, села в кресло и потерла глаза.

– Я на последнем курсе в Стоутоне. – Она скрестила ноги и заправила волосы за уши. – Следующие пять месяцев я собираюсь… – Она на секунду замолчала; слезы оставили в голосе сырые разводы. – Следующие пять месяцев отведены на дипломную работу. У меня два золотистых ретривера, беременные суки, одна слепая. Обе принесут щенков через несколько дней, и я должна изучить, как развивается помет, чем щенки слепой матери отличаются от тех, у которых нормальная мать. Затем написать работу. И все.

– И тогда с учебой покончено?

– Почти.

– Я учусь в Университете Рузвельта. – (Джейд скорчила гримаску.) – Точнее, почти не учусь. Но я должен быть в списках. Я должен многое делать, чтобы показать, что вернулся в нормальное жизненное русло.

– Жизненное русло? Это звучит на тебя непохоже.

– Это слова моего полицейского надзирателя. Или матери. Спасибо.

– За что?

– За то, что помнишь, как звучат мои слова, что не забываешь.

– Я помню. Мы были очень близки.

– Были, – произнес я.

– Да. Такое случается только раз в жизни. Мне ненавистна подобная мысль, но, могу поспорить, это правда. Очень плохо для нас, что это случилось, когда мы были слишком молоды, чтобы справиться.

– Наверное, никто не справляется. Я хочу сказать, это же огромное чувство. Похоже на катастрофу. Все правила отменяются.

– Разве? Всегда? Я знаю, мы так думали, помню все это бытие в собственном мире и прочее. Но мы были маленькими. Мы и сейчас молоды, но тогда мы были по-настоящему маленькими. В любом случае, я не хочу об этом говорить. Вся наша самоуверенность, безумие, к чему они нас привели? Как подумаю об этом. Обо всем, что ты говорил и чему я верила. Я даже не помню, о чем говорила я и чему верил ты. Я не возлагаю вину на тебя. Однако меня охватывает странное чувство, когда я слышу о том, что было тогда, – как будто кто-то пересказывает тебе то, что ты говорил, будучи пьяным.

– Я не изменился, – сказал я.

– Все равно ничего не получится, это невозможно.

– Все, что я говорил тогда, могу повторить и сейчас. И хочу, если честно. Но боюсь. Нет, не выставить напоказ свои чувства, ведь я знаю, что ты знаешь, что я люблю тебя…

– Я этого не знаю. Откуда мне это знать?

– Я люблю тебя. Я все еще люблю тебя. Я люблю тебя.

– Это просто идея. И ты цепляешься за нее.

– Нет. Это реальность. Это единственная реальность. Она существует сама по себе, и она никак не изменилась. Не бойся. Ты ничем мне не обязана.

– Дело совсем в другом. Просто я знаю, что это не может быть правдой. Это было слишком давно, и слишком многое изменилось.

– Я не изменился.

– В таком случае ты должен в это поверить, – заявила Джейд. Она положила руки на колено и стиснула их с такой силой, что на мгновение пальцы побелели. – Ты должен поднять нить там, где она оборвалась. Возможно, чтобы простить себя за то, что случилось. В конце концов.

– Нет.

– Ты не любишь меня, Дэвид. Я ни разу не приехала тебя навестить.

– Ты не могла.

– Я ни разу не написала тебе.

– Ты не могла.

– Но даже когда ты вышел. И тогда тоже.

– Это не имеет значения. Этого уже нельзя изменить.

– Можно.

– Нет.

– Отдавая любовь другим. Понимая, что можно чувствовать то же самое по отношению к другим.

– Я не отдавал любовь никому другому.

– Но ты попытаешься.

– Нет. Никогда. Есть одна девушка, скульптор, время от времени я встречаюсь с ней. Я познакомился с ней через друзей, но мы даже не прикасаемся друг к другу. – (Джейд покачала головой.) – Только ты мне важна. Нет, не только. Еще я сам. Та личность, какой я становлюсь с тобой, то, каким я вижу и знаю себя. Та личность, которая оживает, только когда я с тобой.

Я поднялся. Кровь прилила к голове, словно волна, выплескивающаяся на берег. Очертания комнаты расплылись, слегка задвигались. Я не знал, зачем вскочил на ноги. Я ощупал рубашку, засунул под нее пальцы между пуговицами и обнаружил лужицу пота, скопившуюся во впадине на груди.

– Мы снова вместе, – произнес я.

Я услышал свой голос, как будто доносящийся с другой стороны комнаты, пронзающий пространство с головокружительной ясностью: его текстура, тембр, несколько гипнотизирующая монотонность.

– Я тоже могу кое-что тебе сказать, – объявила Джейд.

Дразнится?

– Что?

– Я знала, что идти на автобус уже поздно. Я рассчитывала на то, что ты попросишь меня остаться. На какое-то время.

Я кивнул. Подошел к ней. Комната была такая маленькая. Я уже стоял рядом с Джейд, но мне требовалось двигаться дальше. Я отошел назад, затем шагнул вперед и наконец опустился перед ней на колени. И внезапно ощутил, как разверзлось вместилище глубоких, неожиданных чувств: они растеклись по мне, словно теплый гель. Я взял ее руки в свои.

– Все хорошо? – спросил я.

Джейд смотрела мне прямо в глаза. Я чувствовал, как она погружается в свои переживания, а она знала, что выдерживает паузу – молчание, поющее на чистейшей ноте, – и может удерживать ее бесконечно долго, и я не стану нарушать молчание, не утрачу веру и не буду задавать вопросы. Я стиснул ее руки, и ее пульс бился так сильно, что я ощущал его буквально кожей.

– Да, – ответила она. – Все хорошо.

Я ничего не ответил, на мгновение опустил глаза, а затем снова посмотрел на нее:

– Я люблю тебя.

Она чуть подалась вперед, тогда я стянул ее с кресла на пол, так что ее согнутые колени коснулись моих. Мы обнялись, и на меня вдруг накатила волна ужаса, более сильная и мощная, чем все до нее. Она заполнила меня, как звук взрыва заполняет комнату, а потом так же внезапно откатилась. Я позволил прошлому уйти, и оно вытекло из меня, как воздух из развязанного шарика. Мы легли на потертый, лоснящийся ковер горчичного цвета, опустились неуклюже, словно инвалиды, свалившиеся с кровати, и я уже не видел ничего перед собой, кроме Джейд. Моя жизнь понеслась, словно вырвавшаяся из ворот лошадь.

– Обними меня крепче, – прошептала Джейд. – Мне кажется, что сейчас я лишусь сознания, как будто я приняла дексадрин. Я ухожу во все стороны сразу. Увидеть тебя. Папу. Господи. Это так странно. Я не могу даже объяснить всего, но только держи меня. На выходных я рассталась с подругой. Со Сьюзен. Наши отношения уже шли к финалу, ну а поход окончательно все решил. Я оставила ее в заведении под названием «Зеленые горы». Бросила ложку в миску омерзительной овсянки и отправилась домой автостопом, семьдесят пять миль. Записка с просьбой позвонить маме. Потом новость, потом ты и эта гостиница. Нет. Обними меня как следует. Покрепче. – Она запустила мне пальцы в волосы на затылке, будто собираясь выжать их.

Я обнимал ее со всей силой, на какую был способен. Казалось, силы в руках почти не осталось. Она выгнула спину и прижалась ко мне. Ее голова лежала на темном пятне на ковре, оставленном кем-то до нас. Меня на миг удивило, что я заметил это, однако с Джейд я всегда замечал все вокруг нас: трещины в стене, запах мокрых кленов, врывавшийся в окно. И, замечая все, я делал это частью нашего мира. То же самое было и с Джейд. Никакая сила не могла нас отвлечь. Наше бессознательное, подобрав верные человеческие ключи, широко распахнулось, впуская все. Я погладил ее по лицу и прижался ртом к ее рту.

Я понял, что с момента нашего расставания она часто целовалась. Ее губы были мне незнакомы. Плоские там, где когда-то были пухлыми. Растянуты гораздо шире, причем не под влиянием сиюминутного порыва, но вследствие недавно приобретенного рефлекса. Я подумал, не выдают ли мои губы, как часто я целовал подушку, сколько раз, погруженный в фантазии, пробовал на вкус собственную ладонь. Я не ждал похвалы или награды за свою долгую верность. Верность не давала мне никакого нравственного преимущества. Факт состоял в том, что меня не искушали, я не поддавался. Наверное, это разновидность истерии. Шанс осуществить некую тягу к монашеству, отрицательные эротические устремления, осознать неизбежную полярность своего сознания, нескончаемые желания. Искать другого пути было просто смехотворно. Или же своенравно – детский каприз. Шанс оказаться среди присяжных на собственном суде. Почти никогда, никогда не мастурбировать. Это было безумие, и я всю дорогу знал это. В данном вопросе врачи были совершенно правы. Доктор Кларк говорил с Роуз и Артуром о том, что мне необходима сексуальная разрядка. Смущенные, они промолчали о том разговоре. Из чувства приличия, из уважения к моей личной жизни, однако извращенного их стыдом. А доктор Экрест дошел даже до того, что грозился прекратить лечение, пока я не начну реализовывать свою сексуальную энергию. Как же я негодовал из-за этого! «Позвольте-ка я уточню. Если я не буду посещать вас, мне придется вернуться в Роквилл, верно? Значит, вы говорите, что, если я не начну дрочить, вы посадите меня под замок. Так получается?» Я копил свое семя, как узник копит обрывки ткани: концы простыней, воротнички рубашек, манжеты, – с мыслью в один прекрасный день сплести длинную веревку и слезть со стены в единственном неохраняемом месте.

Вдруг тело Джейд напряглось. Она вытянулась, и пространство между нами раскрылось, подобно парашюту. Она перекатилась на спину и уставилась в потолок, совсем как ребенок, который познает жизнь, наблюдая за плывущими облаками.

– У меня такое чувство, будто меня вынуждают, – сказала она.

– Я?

– Нет. Не ты. Не только ты. Все вокруг. О себе я знаю одно: мне легко забыть, кто я. Я позволяю событиям происходить. Я иду вместе с ними. Это неправильно.

– Не знаю.

– Неправильно.