Петра Дурст-Беннинг - Американская леди

Рихард будет рядом с ней. Его любовь исцелит боль, это Ванда понимала. В этом не было ни малейшего сомнения. Мимо проносился тирольский пейзаж, а девушка благодарила судьбу за вчерашний телефонный разговор. И все же на нее наводила ужас мысль о том, что ей предстояло сообщить Йоханне и другим ужасное известие. У самой Ванды хотя бы была возможность проститься с Марией, как бы тяжело при этом ни было! Как воспримут эту утрату другие? И все же им нужно сообщить об этом как можно скорее. Это касалось и ее матери. Если представится такой случай, Ванда позвонит в Нью-Йорк уже сегодня вечером из Мюнхена.

Рихард сказал, что они будут заботиться о Сильвии как отец с матерью. Отец с матерью – эти его слова прозвучали так странно. «Не каждый мужчина согласился бы сразу принять чужого ребенка, – размышляла Ванда. – Как бы отреагировал на это Гарольд? Наверняка действовал бы нерешительно, сомневаясь и задавая тысячи вопросов». Но Рихард заявил в присущей ему практичной манере: «Сейчас, когда мы втроем, нам потребуется каждая марка». Ванда улыбнулась. Как хорошо, что он так практично относится ко всему. С ним можно уверенно смотреть в будущее.

Уверенность… Ванда ненадолго задумалась над этим словом. Да, именно так можно было назвать сейчас этот теплый огонек в ее душе, которого вчера еще не существовало.

Когда Ванда убедилась, что Сильвия крепко уснула в корзинке, она тоже закрыла глаза. Равномерный перестук колес поезда укачал девушку, и она впала в полудрему, от которой вскоре снова очнулась. Первым делом она взглянула на корзину – все в порядке.

В Мюнхене Ванда взяла экипаж и велела везти их в лучшую гостиницу города. Дорожных денег ей как раз хватило, чтобы снять роскошный номер на одну ночь. Когда портье провожал Ванду до номера, от мысли, что она проводит последнюю ночь в дороге, девушка ликовала. Краем глаза она заметила кобальтово-синие тяжелые шторы из шелка, громадную кровать, на которой могла бы переночевать целая семья, и роскошные персидские ковры на блестящем паркетном полу. Но у нее не было много времени, чтобы насладиться роскошью. Она поспешно рассортировала уменьшившийся багаж и пересчитала деньги. Потом она вымыла Сильвию. Девочка, сытая и довольная, лежала завернутая в тонкое полотенце посреди громадной кровати, а Ванда позвала горничную. С удивлением она заметила, что явилась весьма молодая женщина. Ванда изложила просьбу и уже через несколько минут отправилась на поиски ближайшего почтамта, радуясь, что оставила Сильвию в более надежных руках, чем у взволнованного портье.

Ванда бежала по оживленным улицам и мысленно подсчитывала: «В Нью-Йорке сейчас девять часов утра. Если повезет, мама будет еще сидеть за чашкой кофе».

Дозвониться до Америки оказалось делом не особенно сложным. Сотрудник почтамта лишь настаивал, чтобы девушка оплатила вперед пять минут разговора. Если бы связь не удалось установить, деньги, разумеется, ей вернули бы.

«Пять минут… Что, черт возьми, я смогу сказать матери за такое короткое время?» – спрашивала себя Ванда, пока служащий втыкал кабели, нажимал на какие-то кнопки и каждый раз прикладывался к телефонной трубке, проверяя, не появилась ли связь. С чего же ей начать?

– Сударыня, связь есть.

Ванда взяла трубку дрожащими руками. Сначала треск. Потом шипение.

– Hello, it’s Mrs. Miles here[20], – услышала Ванда в трубке холодный знакомый голос!

– Мама!

Ванда быстро сморгнула. Только не заплакать прямо сейчас. Пять минут пролетят так быстро…

– Ванда? – послышался удивленный ответ. – Ты уже вернулась из Италии? Мне казалось, сегодня только…

– Мама, случилось нечто очень ужасное! – тихо начала Ванда. Сердце выскакивало из груди. И прежде чем Рут успела как-то отреагировать, она сказала: – Марии больше нет. Она умерла после рождения дочери. Я держала ее за руку на смертном одре. Она была не одна, понимаешь? Ее похоронили два дня назад. Это было ужасно.

На другом конце провода было слышно, как мать тяжело дышит. Потом послышалось тихое всхлипывание. Ванда даже думать не хотела, какой это для Рут удар – услышать все в одном предложении.

– Сильвия, ее дочка, здорова. Последним желанием Марии было, чтобы я отвезла ее в Лаушу. И я это делаю прямо сейчас. Я в Мюнхене…

Как это ни странно, Ванда не знала, что еще сказать.

– Мама? – прошептала она, когда молчание Рут затянулось. – Ты еще там?

– Да. Я… прости меня, пожалуйста, я… – Послышался звук, словно мать сморкалась, потом она продолжила: – У меня это в голове не укладывается. Ей… она… сильно мучилась?

Ванда закусила губу. Сказать правду или…

– Нет. Она не страдала от боли, – ответила она. – Это была лихорадка, жар, понимаешь?

– Жар?.. Йоханна уже знает?..

Ванда покачала головой, потом сообразила, что мать ее не видит.

– Нет, как бы я ей сообщила? Она будет в шоке, когда я завтра утром приеду с ребенком на руках…

– Я тебя правильно поняла? С тобой сейчас дочка Марии? Ты одна преодолеваешь такое большое расстояние с младенцем… Как… как так получилось, что Франко согласился, чтобы ты взяла с собой его дочь?

– Франко! Его я вообще не видела. Но это долгая история. Мама, не переживай за меня, я справлюсь с этим. Когда я снова окажусь в Лауше, я непременно еще раз позвоню тебе. И напишу обязательно!

Чувство любви и горячей симпатии переполняло душу Ванды. Что бы только она сейчас ни отдала за то, чтобы облегчить боль матери!

Наконец Рут вновь обрела дар речи.

– Веришь или нет, но у меня всю последнюю неделю было такое… странное чувство, когда я думала о Марии. И все же… после рождения… мне тяжело поверить, что она… – всхлипнула мать. – Я рада, что в конце она была не одна. Твое присутствие наверняка ее утешало, – прошептала Рут.

– Ах, мама, в Генуе происходили такие вещи, что… я просто сейчас не могу об этом говорить! Но я постаралась уладить, как смогла, и я…

Ванда замялась. Не было времени разбрасываться на мелочи.

– Я еще хочу сказать тебе: я пообещала Марии, что буду заботиться о ее дочке. Рихард и я – мы займемся этим вместе. Я нужна Сильвии. Она такая милашка! Мария говорила, что она похожа на вашу мать… Мама, понимаешь, я не могу вернуться в Нью-Йорк!

Ванда затаила дыхание.

– Да, это… я… понимаю, – ответила Рут с металлическими нотками в голосе. В ту же секунду трубка наполнилась шуршанием и треском. – …все иначе…

Проклятье! Ну почему именно сейчас!

– Что ты сказала, мама? Связь плохая… Мама, мне нужно заканчивать разговор! – кричала Ванда в трубку.

– Я сказала, что если ты не приедешь сама, тогда мне придется собираться в путь!

Связь снова наладилась. И все же Ванда не верила своим ушам. Мать хотела приехать в Лаушу после стольких лет?

– После разговора я тут же подыщу свободную каюту на ближайшем пароходе. Может… и Стивен отправится со мной. Если нет, то поеду одна, – голос Рут прозвучал уже намного увереннее, чем раньше. – Нам, Штайнманнам, нужно держаться вместе, так ведь?

На единственном перроне провинциального вокзала не было видно ни души. Почему же они не едут дальше? Взгляд Ванды упал на вокзальные часы, подвешенные между двумя путями. Уже два часа дня! Если так и дальше пойдет, она попадет домой только ночью.

Наконец поезд дернулся, задрожал и пришел в движение. Еще немного, и Ванда собственноручно стала бы толкать тяжелый, громадный поезд.

После Нюрнберга они останавливались как минимум пять раз. Каждый раз Сильвия просыпалась и начинала плакать от пронзительного визга тормозов. Ванде с трудом удавалось успокоить ребенка. И каждый раз в купе попадал дым от сожженного угля, раздражая нос и глаза. Носовой платок Ванды совсем испачкался, да и она сама выглядела так, словно ночевала на угольном складе.

Девушка с облегчением наблюдала, как уменьшается здание вокзала и потом исчезает из виду.

Наконец-то! Ей очень хотелось домой.

Вскоре после этого открытую местность сменили густые леса. Теперь не видно было ни цветущих роз и лилий, а лишь разнотравье – растения, грациозно покачивавшиеся на ветру. Ванда задумчиво смотрела в окно, как вдруг, к своему удивлению, заметила две громадные сросшиеся пихты.

Сиамские близнецы!

На эти два дерева указал ей Рихард, когда они ехали в Италию и только отправились из Кобурга! «Вот такой должна быть и наша любовь, как эти деревья, которые тесно сплелись корнями и ветвями», – сказал он тогда Ванде. На ее губах заиграла улыбка.

Что скажет ее мать насчет Рихарда? Когда она познакомится с ним ближе, то наверняка простит ему то, что он стеклодув…

Мама в Лауше. Ванда все еще не могла осознать это. Может, Рут сказала так в состоянии шока? Может, она еще передумает? Но ее голос звучал очень решительно.

Сильвия стала тихо похныкивать. Ванда положила на руку одеяло и вынула девочку из корзинки. Она нежно пригладила тонкие, чуть взмокшие волосы на затылке Сильвии.

– Дорогая, любимая Сильвия, – тихо произнесла Ванда. – Скоро мы будем дома, скоро…

Малышка успокоилась и повернула головку к Ванде.

Ванда снова погрузилась в мысли. Как все-таки разговаривала с ней мать?! Как со взрослой. Совсем не так, как раньше.

«Я горжусь тобой», – сказала она дочери. Как же хорошо было от этих слов!

– Бедная маленькая девочка, ты еще ничего не знаешь о маме, и это хорошо…

Осознание этого пришло к Ванде так неожиданно, что она вздрогнула. Неужели она находилась в таком же положении, как и ее родная мать когда-то? Ванда путешествовала через пол-Европы с ребенком Марии на руках, который должен был носить фамилию де Лукка, но вырастет в Лауше. В прошлом Стивен заказал для Рут и Ванды поддельные документы – в ее случае это сделал отец Франко. Тогда Рут решила, что для дочери будет лучше ничего не знать о своем происхождении. А теперь Ванде предстояло уберечь девочку, чтобы та ничего не узнала о темных злодеяниях отца.