В соседней комнате слышался голос Ванды. Кажется, она разговаривала с Сильвией или кормилицей. Но не с Патрицией. С ней она говорила не так приветливо. Мария невольно улыбнулась.

Преданная Ванда.

Любимая Ванда.

«Кровь не водица», – вдруг вспомнила она.

Это не был один из тех снов, в которых встречалось столько людей, что, когда она просыпалась, голова болела при каждом движении. Нет. В этот раз сон был совсем простой: она видела отца. И пламя, которое потухло. Но это был не прежний любимый огонь стеклодувной горелки, это был огонь ее жизни – осознание этого навалилось на нее с такой силой, что Мария едва могла дышать.

«Почему я? Я еще не хочу умирать!»

Она задыхалась от всхлипов под одеялом, пока никто этого не слышал. Слезы текли по ее щекам.

Она еще столько всего намеревалась сделать в этой жизни! Словно в одной из ее стеклянных картин не хватало самых важных частей.

«Йоханна и Рут… Неужели я их больше не увижу? Мы всегда были вместе. Три сестры Штайнманн, так их называли соседи в деревне… А потом я просто уехала, даже не обернувшись. Прости меня, Йоханна, прости!

Как вырастет мой ребенок, если я умру? Кто позаботится о Сильвии? Кто скажет ей, что в этой жизни возможно все? Что женщина может выбирать себе путь сама. Все имеет свою цену. Может, ее отец?»

Мысль о том, что Сильвия может остаться одна, оказалась для Марии просто невыносимой. Она вертелась, как раненый зверь, но ни одного звука не вырывалось из ее рта.

«Только бы не умереть… такой молодой… Так много нерешенного… На кого оставить дочь?»

Мария сложила руки в беспомощном молитвенном жесте, раздумывая, что говорят в такой момент.

Ни она, ни ее сестры не были особо набожными. Разумеется, они верили в Бога на небесах, но в их жизни он не играл особенной роли.

– Господи, умоляю тебя, сделай меня снова здоровой. Ради Сильвии, – голос Марии был сдавленный и словно чужой, да и вся молитва казалась ей чуждой. И все же она продолжала: – Но если уж ты захочешь меня прибрать, то скажи хотя бы, что я еще могу сделать для своего ребенка!

* * *

Наступил третий день после прибытия Ванды. Она только что вышла из ванной комнаты, располагавшейся рядом, где после очередной ночи у постели Марии приводила себя в порядок. Накануне горничную, которую встретила в первый день, Ванда отправила в гостиницу, чтобы забрать часть своих вещей. Разумеется, с разрешения Патриции. «Может, было бы разумнее забрать оттуда все вещи?» – подумала Ванда, перед тем как открыть дверь в комнату Марии. Но Ванда отказалась от этой идеи, потому что Патриция официально так и не пригласила ее пожить. Девушка все еще пользовалась небольшой дорожной сумкой, в которой было только самое необходимое – вещи, которые могли пригодиться в дороге.

– Мария! Ты уже проснулась!

Вид Марии, сидящей на кровати, обрадовал Ванду, как теплые солнечные лучи. Может, сегодняшний день станет переломным в течении болезни, этого все так горячо ждали…

Мария приложила к губам палец. Глаза были широко раскрытыми, но вполне ясными.

– Тут есть одна вещь, которую я тебе хочу отдать, пока она не пришла. Скорее, возьми и спрячь это. – В руках она держала маленькую растрепанную книжицу. Мария опасливо косилась на дверь, словно украла все столовое серебро в палаццо и тайком решила передать Ванде.

– Что это? – шепнула Ванда, прежде чем успела детально рассмотреть книжицу. Мария настояла, чтобы племянница спрятала ее. Беспокойство тетки оказалось заразным, Ванда тоже испуганно оглянулась на дверь. В любой момент «дракон» мог войти с подносом, неся завтрак. Просто чудо, что Патриция до сих пор не появилась.

– Это мой дневник, – прошептала Мария. – Я писала его с начала года. С тех пор как меня здесь заперли.

– Заперли? – нахмурилась Ванда. Неужели Мария снова бредит?

Мария подняла руки, защищаясь, словно желая отгородиться от других вопросов.

– Я знаю, что сейчас похожа на сумасшедшую. Но все, что ты прочтешь, страшно. Хотя это чистая правда, – быстро, почти задыхаясь, говорила она. – Мне очень хочется объяснить тебе все самой! Но сейчас я говорю столько глупых вещей, что, наверное, будет трудно поверить моим словам. Возможно, будет лучше, если ты сначала все прочтешь сама. Потом ты сможешь задать мне вопросы. Все, что здесь написано, – правда и ничего, кроме правды!

Последние слова Мария произнесла громче, ее грудь поднималась и опускалась, как после быстрого бега.

Ванде все это показалось чересчур. Нехорошо, что Мария сильно волновалась, так ее жар точно не спадет. Она предостерегающе указала на дверь.

– Подумай о «драконе»!

Где, черт побери, читать ей этот дневник? Если Ванда не хотела ждать сегодняшней ночи, ей ничего другого не оставалось, кроме как запереться в туалете.

Мария устало улыбнулась.

– У меня опять кружится голова…

Она обвела взглядом комнату. Ей стоило больших усилий снова сконцентрироваться на Ванде.

– Когда ты прочтешь обо всем, что здесь произошло, ты поймешь мою просьбу.

При этих словах ее нижняя губа задрожала.

– Что за просьба? – С каждой фразой Марии Ванде становилось не по себе. Настоящий кошмар. Она попала в какой-то кошмар. «Это море слишком глубоко для меня! – все кричало в ней. – Мне его не переплыть!»

– Что за просьба? – повторила она вопрос. Она не могла вынести взгляд Марии, он так мучил ее.

– Ты должна забрать Сильвию. В Лаушу. Ей ни при каких обстоятельствах нельзя оставаться здесь. Слышишь? Ни при каких обстоятельствах! Не позволяй, чтобы тебя кто-то удерживал!

Неужели она это слышала собственными ушами?

– Но как?.. – снова спросила Ванда.

В тот же миг дверь распахнулась. Когда Патриция заметила, как разволновалась Мария, то засыпала Ванду упреками. Но ни племянницу, ни Марию это не беспокоило: они старались понимать друг друга по глазам.

– Пообещаешь мне это? – настойчиво спросила Мария.

Ванда кивнула. Как она могла отказать в этом случае?


Когда Мария в очередной раз заснула, а Патриция вышла из комнаты, Ванда вытащила книжицу из лифчика. Она нагрелась от тепла ее тела, и девушка даже на миг испугалась, что чернила могли расплыться. Но когда она открыла первую страницу, то увидела ни с чем не сравнимый почерк Марии с размашистыми завитушками и чуть бóльшими, чем надо, заглавными буквами.

«Среда, 14 января. Неделю назад я покинула рай. Неделю назад я узнала, что мой муж, мой “любимый супруг” не человек чести, а убийца».

Ванда остолбенела.

Далее шло детальное описание того, что Мария узнала в ту злополучную ночь под дверью кабинета. Через несколько страниц она прочитала:

«Я все еще не могу осознать это. Все во мне противится этому знанию. Ночь за ночью я спала в одной постели с убийцей, наслаждалась его ласками. Вероятно, он был уже повинен в смерти каких-то людей, когда я в него влюбилась? Одна мысль об этом сводит меня с ума.

Как я могла так жестоко ошибиться в нем? Я снова и снова вспоминаю наше время в Нью-Йорке. Что он мне тогда говорил? И что я ему отвечала? Я представляю себя хирургом, который прикладывает скальпель с исключительной точностью и…»

Такая боль! Ванда с трудом могла вынести это. Девушка опустила дневник и несколько минут смотрела на лицо спящей Марии. С какими демонами ей приходится бороться, если она так дергается и стонет? Ванда даже не хотела себе это представлять. Она ни секунды не сомневалась в правдивости написанного. И все же она никак не могла осознать, что все это связано с людьми, которые были ей знакомы. Она снова взяла в руки книжицу.

«Возможно, если бы я тогда прислушалась, то смогла бы распознать, что темное и светлое у Франко совсем рядом. Но в своей влюбленности я не видела и не хотела слышать! Иначе я должна была бы заметить, что владельцы ресторанов смотрели на Франко со страхом и презрением. Но я, глупая корова, считала, что они раболепствуют перед его дворянским титулом! И поэтому я никогда не задавалась вопросом, почему он всегда ходит в порт исключительно без меня! А он, в свою очередь, ревновал меня каждую минуту, которую я проводила с другими людьми».

Потом следовали упреки в собственный адрес. К беспомощности Ванды примешались ярость и печаль. Что пришлось пережить Марии за месяцы своего заточения? Она ведь не виновата в этой драме! Никто не смог раскусить Франко, слишком коварными оказались он и его семья, чтобы кто-нибудь мог подумать, что за благородным фасадом скрываются грязные махинации!

Когда Ванда прочла о попытке Марии сбежать, у нее чуть не разорвалось сердце. Какими же варварами оказались граф с графиней!

«…несколько дней Патриция не показывалась. Она ко мне отправляла ужасную Клару. Это сумасшествие, но меня на самом деле стали мучить угрызения совести, оттого что я пыталась сбежать».

Старая ведьма! Ей недостаточно того, что она заперла Марию, так еще нужно было и давить на нее психологически! Ванда с ненавистью взглянула на дверь. Пусть только появится эта Патриция! Она, нахмурившись, читала дальше:

«Кричу или буйствую – Патриция не видит в своих поступках ничего плохого. Она уверена, что действует так исключительно ради сохранения семьи. При этом, по ее мнению, нужно потерпеть некоторые “неудобства”. Что за элегантное описание тюремного заключения и незаконного лишения свободы! Una famiglia – как часто мне приходилось это слышать! И все же: если мне представится возможность, я попытаюсь еще раз. Но только если при этом ребенку не будет угрожать опасность. Для Патриции превыше всего семья – для меня важнее всего ребенок. Может, у них и получилось лишить меня свободы на какое-то время, но только не ребенка!»

Ванда печально улыбнулась, несмотря на возмущение в душе.

«Понедельник, 14 февраля. Сегодня я поймала себя на том, что почти все утро смотрела на крошечный разрыв на обоях. Нужно следить за собой, чтобы не сойти с ума. Если бы я только могла собраться с духом и сесть за стеклодувную трубку! Патриция предложила достать для меня новый материал. Наверное, она считает, что таким образом я смогу успокоиться…»