— Петрович. Слышь? — Ефим сам тряханул Петровича за грудки. — Чтобы больше в таком виде он здесь не появлялся. Раз он не петух, пусть подстрижется. Ты понял меня?

— Понял… понял…

Пьяно икая, сказал Петрович и потянулся за рюмкой водки, утомленный уже этим разговором.

ГЛАВА 3

Леша опять возвращался домой на последней электричке. Он достал учебник и тетрадку и попытался сосредоточиться на алгебре, но мысли унесли его от формул в водоворот того, что он так и не мог понять… он думал о Назаре. От этого воспоминания он вздрогнул, попытался еще раз сосредоточиться на формуле и опять Назар, его глаза, то, как он стоял напротив него и то, что вдруг воздуха перестало хватать, и сердце странно забилось.

Леша перевел взгляд на окно. Там было темно, только видны огоньки сквозь мокрое стекло. К ночи холодный осенний дождик усилился.

Он опять чуть не пропустил свою остановку. Его мысли были не здесь, и почему-то ему было так хорошо. Так хорошо, как будто впервые в жизни он нашел то, что так долго искал или того, о ком так было странно думать, но почему-то на душе становилось светлее…

После этих соревнований он заболел. Все-таки холодный дождик и то, что он практически весь день был на улице, да еще и в мокрой одежде, дало о себе знать. На следующий день у него поднялась температура, нос неприятно заложило, а горло болезненно отзывалось на каждый глоток.

Варвара Петровна сразу увидела его нездоровое состояние и грозно скомандовала, чтобы он шел в постель. Через пару минут она принесла градусник, который долго сотрясала и потом дала его внуку. Алексей со смиренным видом засунул его себе под мышку, и они молча стали ждать положенные десять минут. И результат был налицо — тридцать восемь и три. Бабушка заохала, пошла звонить — вызывать врача на дом. Леша понимал, что это уже без вариантов. Для школы ему нужна была справка о болезни, поэтому придется лежать и ждать врача, но самое плохое во всем этом было то, что на конюшню в ближайшую неделю он не попадет.

Так все и случилось. Он лежал дома в теплых шерстяных носках, в которые бабушка засыпала горчичного порошка. Грудь и спину она регулярно растирала ему вонючими перцовыми настойками и поила чаем с малиной. Он от этого потел и чувствовал себя ужасно, но смиренно все выносил, так как очень хотел поправиться и поскорее попасть к лошадям. Все это время он думал о них: Тохе, на котором прыгал, Василии, зная, что без него он точно кого-нибудь еще уронит с себя, и других лошадях, а еще он думал о Назаре… Ему было странно, что впервые в своей жизни он думает о ком-то так долго и это, оказывается, так приятно…

Среди недели его навестил Генка.

Дверь в его комнату открылась, и Варвара Петровна громогласно объявила:

— Принимай гостей. Друг твой, Гена… Ну, проходи, проходи, что замер, — она пропустила в комнату Гену и закрыла за ним дверь.

— Что, действительно болеешь? — Генка плюхнулся на кровать и внимательно посмотрел на него. — Да, болеешь… а я думал так, филонишь, ну, типа, на школу забил.

— Ты пересядь, а то еще заразишься, — Алексей шмыгнул носом.

Генка быстро пересел на рядом стоящий стул и стал рыться в школьной сумке.

— На, вот тебе принес, — он протянул несколько тетрадок, — переписывай. Это классная сказала, чтобы я тебе тетрадки принес, чтобы ты не отстал по программе.

Леша взял тетрадки и, не теряя время, стал списывать с них то, что в школе прошли уже без него. На слова друга он даже и не обиделся. Он знал, что Генка хоть и его друг с детства, но сам бы вряд ли зашел навестить его, а так понятно. Если классная поручила, вот он и здесь.

Пока Алексей писал, Генка стал рассказывать о событии в их школе. О новой училке биологии и о драке старшеклассников, потом замолчал, как будто что-то вспомнил.

— Ты, вроде, на соревнования ездил? И как?

— Конь захромал… пришлось сняться.

— А что, на хромом нельзя прыгать?

Леша перестал писать и, не поднимая глаз, тихо ответил:

— Можно… но ему же больно…

— Кому? Коню? — Генка засмеялся. — Ну, ты и даешь. Коню больно. А если бы он не захромал, выиграл бы?

— Да.

— Вот лох ты, Леха. А кстати, призовые там были? — увидев, что Леша кивнул, Генка продолжил. — Говорю же, лох. Сейчас баблосик был бы… можно было бы куда сходить, потусить. Там ребята рассказывали, они в клуб ходили… там классно. И телки там… дают, короче, если деньги есть.

Леша покраснел и продолжил писать, не поднимая глаз.

— И тебе дали бы… только деньги нужны.

— Я так не хочу.

— Ну, конечно, тебе же Оля нравится, — Генка подмигнул другу, — да только она на тебя даже не смотрит. Вот на Костяна смотрит, у него родители бизнесом занялись, и он сейчас в таких шмотках ходит. Джинсах варенках, левис называются, блин…

Генка захлебнулся слюной от эмоций, и потом еще целый час, пока Леша переписывал пройденный без него материал, рассказывал ему о Косте и его предках, и о Оле, которая теперь с ним дружит, и о том, что им таким никто не даст, что нужно начать делать бабки, и тогда все в жизни наладится.

— А ты все к коням своим таскаешься, на них деньги тратишь. И нахрена тебе это нужно? — в заключении своей страстной речи изрек Генка, смотря на своего друга.

— Спасибо, — Алеша протянул ему тетрадки.

— "Спасибо" сыт не будешь, — Генка с деловым видом убрал в сумку тетрадки. — Ну, покедова.

Он пожал ему руку и вышел из комнаты.

Хоть и от такого словесного потока у Алексея разболелась голова, но он был рад Генке, тому, что он пришел его навестить и вообще тому, что у него есть такой друг. Генка жил в соседнем подъезде, вот поэтому они и сдружились. Наверное, в первый раз еще в детстве, встретившись в одной песочнице, стоящей в их дворе. Генка сейчас обогнал его в росте, он был худым и долговязым, в короткой для его роста школьной форме, засаленными жидкими волосами и лицом, покрытым юношескими прыщами.

* * *

На конюшню Алеша после своей болезни попал только через неделю. Сначала пришлось в школе наверстать упущенное, подтянуть хвосты, и только потом бабушка смилостивилась и разрешила ему поехать к лошадям.

Петрович обрадовался, увидев его, а потом как-то сразу помрачнел.

— Иди сюда, — он взял Алешу под локоть и отвел в сторону, — дело здесь такое… на вот тебе деньги… иди и подстригись.

Леша удивленно поднял глаза от денег в своей руке. Петрович почему-то старался не смотреть на него.

— Подстрижешься… тогда приходи. Иди, иди…

Он подтолкнул его к выходу. Алексей сначала хотел возразить, сказать, что так за это время соскучился по Тохе и Василию, и всем остальным коням, но промолчал, чувствуя что-то неладное.

Он вышел из конюшни и, ссутулившись, поплелся в сторону выхода с ипподрома, в сторону платформы Беговой. Уже на подходе к платформе его догнала Маха. Она жила дальше по той же ветке железной дороги, и поэтому иногда они ездили вместе.

— О, а ты чего не на конюшне?

— Петрович выгнал… сказал, чтобы подстригся… тогда и приходил. Вот, денег даже дал, — Алеша достал из кармана куртки смятые купюры, он даже не посмотрел, сколько там денег. Все это для него было так странно и неожиданно.

— Ах, это… — Машка лихо закурила сигарету и сплюнула на перрон, — так это Назар сказал, чтобы ты подстригся, или тебя не пускать. Типа, ты педик, если не подстрижешься, — Машка звонко рассмеялась.

— Кто? — Леша слышал это слово и раньше, но никогда не интересовался, что оно обозначает.

— Ну ты и блаженный… не знаешь, кто такой педик? Это те, кого мужики как девушек имеют. Понял. А может ты и правду из этих? — Машка ехидно подмигнула. — Да ладно, не расстраивайся. Я-то знаю, что ты вообще еще дитя дитем. Но ты Назара не зли… он в тот вечер сильно буянил, я-то все слышала, и потом мне еще Саня рассказывал. Кстати, я теперь с ним встречаюсь. Любовь у нас с ним.

И дальше Машку понесло. Всю дорогу до Рабочего Поселка она рассказывала Алеше о их любви и о том, как они поженятся, и тогда точно она уедет с ним в Париж или на Канары, она сама еще не решала, куда. Алексей кивал на ее рассказ, а сам думал о Назаре и о том, что Назар так о нем подумал. Странно, ведь он и видел его лишь пару раз, а уже обозвал этим нехорошим словом и вообще посчитал, что он такой.

Идя к дому, Леша украдкой стирал с глаз влагу, которая почему-то скапливалась в них, и только дома, закрывшись у себя в комнате, он, упав в подушку лицом, позволил этой влаге свободно струиться из его глаз. Он лежал и всхлипывал, сжимая подушку руками. Наверное, даже не слова Назара о нем так больно его задели, а само разочарование в том, что все это время он думал о Назаре, и это было так упоительно приятно, хотя он и не понимал, почему. Но теперь это и неважно. Он чувствовал в душе грязь, как будто туда плюнули, и ему было очень больно. Такую боль внутри он никогда раньше не чувствовал, а сейчас внутри что-то болело, и глаза постоянно мокли от набегающих слез.

Алеша знал, что он сильный и ничего, что сейчас так больно, он это переживет и никому не покажет то, как ему сейчас плохо. Немного успокоившись, он решил, что, раз он не на конюшне, нужно помочь бабушке и занялся уборкой дома. Он начал пылесосить ковры на полу и на стене старым, очень шумным пылесосом. Затем, налив в ведро воды и намотав на швабру мокрую тряпку, пошел мыть полы в их двухкомнатной квартире. После такого физического труда Алеша практически успокоился и даже немного отвлекся от неприятного события в своей жизни.

Сегодня бабушка убиралась у Изабеллы, и скорее всего она придет поздно. Поэтому он, проведя ревизию холодильника, решил приготовить суп из мороженного щуплого куренка, который сиротливо лежал в пустой морозилке. К супу он достал луковицы, висящие в чулке на батарее, которые мелко порезал. Поискав в ящике с овощами, нашел еще не увядшую морковку и несколько картофелин. Все это он тоже почистил и порезал и, найдя макароны в шкафу, решил, что добавит и их потом в кипящий бульон для сытости. Особо готовить он не умел, но поскольку с двенадцати лет жил с бабушкой уже без маминой опеки, то научился приготавливать основные нехитрые блюда в виде супов, вторых блюд и разных салатов. Конечно, бабушка его любила и не заставляла готовить, но он, видя, насколько она устает от постоянной борьбы с нищетой и за их выживание, сколько помнил себя, всегда помогал ей, чем мог.