– О-о-о, невеста? Неужели, братец наконец-то стряхнул паутину с члена? – Ехидно замечает Стив.

– Довольно, – холодный и тихий голос заставляет всех замолчать. Мне даже кажется, что каждый из присутствующих не дышит, интуитивно чувствуя, приближение окончания. Ник медленно разворачивается к застывшей матери, сестре и парню, держа меня за локоть.

– Хватит этого цирка. Ты устроила здесь шоу, которое теперь никто не забудет. Только смысл, мама? Эта девушка никогда не выйдет за меня, потому что я не предложу и тебе пора смириться с этим. Какого чёрта, тебя потянуло за язык? – С каждым шагом мы приближаемся к испуганной Эмбер, и мне становится её настолько жаль, что слёзы всё же собираются в глазах.

– А ты. Ещё одно слово про мой член, про мою жизнь или, вообще, про меня, то ты пойдёшь работать. Пока я оплачиваю твоё безделье и идиотскую группу, не продавшую ни единого диска, – теперь он обращается к Стиву, переводящего взгляд то на него, то на меня.

– Спасибо, мама, за обед. Тебе надо было всё испортить. Тебе…

– Это я спросила её. Я виновата, Эмбер просто повелась на мою уловку. Только я виновата, – перебиваю его, и все взгляды направлены теперь на меня.

Холод, такой сильный и неконтролируемый, окатывает с ног до головы и обратно, замирая где-то в ступнях, что я переминаюсь с одной дрожащей ноги на вторую.

И один шаг ближе

Говорят, что первый раз болезненный, и это утверждение применяют ко всем аспектам жизни. Но как быть со страхом? Ведь он приходит и врывается в твоё тело под различными видами, и каждый раз – первый и неповторимый, оставляющий след в тебе. Сейчас… в эти доли секунды чувствую, что моя душа кричит… так громко и панически внутри, она пытается вырваться из тела, которое безмолвно. Мои глаза прикованы к его. И это он. Ник пускает в меня ядовитые стрелы своего недовольства.

Ник без слов резко поворачивается к выходу, и я чуть ли не бегом, спотыкаясь о собственные ноги, иду за ним, он не выпускает мою руку, на ходу подхватывая нашу одежду и вылетая за дверь.

– Быстро в машину, – рявкает он, бросая в меня куртку.

Сейчас спорить или же что-то доказывать слишком опасно. Он сейчас опасен, поэтому я юркаю в «BMW» и пристёгиваюсь.

Он с визгом стартует, что я закрываю глаза от адреналина внутри. Его слишком много. На максимуме. Моё тело от этой дозы уже болит, даже дышать больно. Задыхаюсь, но пытаюсь взять себя в руки.

Ник сильнее надавливает на газ, что мне приходится ухватиться за ручку. Замечаю, что едем мы не в город, а, наоборот, из него. Сглатываю от страха и поворачиваюсь к нему.

– Сбавь скорость, – прошу, и не получаю никакого ответа, а только стрелка спидометра ползёт к ста пятидесяти километрам в час.

– Ник, пожалуйста, сбавь скорость. Мы можем разбиться, особенно когда ты в таком состоянии, – уверенней говорю я.

– А в каком я состоянии, Мишель? Со мной всё хорошо, – насмешливо произносит он.

– Ник, ты пугаешь меня, – уже шепчу, начиная дышать глубже.

– Пугаю? – Из его рта вырывается неприятный смех, и он резко сворачивает на обочину и тормозит.

Всё происходит настолько быстро, не успеваю собрать по кусочкам свои лёгкие и желудок, приросшие к сиденью. Ник выскакивает из машины, и я слышу громкий удар по стеклу с его стороны. Да настолько сильный, что автомобиль качнулся.

– Господи! – Вскрикиваю и вылезаю из машины.

– А сейчас я тебя тоже пугаю, Мишель? – Цедит он, поднимая на меня голову с налитыми кровью глазами. Новый удар и стекло трескается, оставляя позади себя осколки, летящие в салон.

– Ник, ничего страшного не произошло… я… так получилось, – надрывисто произношу я.

– Получилось? Ты хотела знать, да? Я просил тебя… чёрт возьми, несколько раз просил тебя не лезть туда, где тебе нет места! Но ты решила всё для себя, но огорчу, я решаю за тебя! Я решаю за себя! – Орёт он и, обходя машину, идёт быстрым шагом в лесную зону.

Смотрю на его удаляющуюся спину и сглатываю, следуя за ним.

– Ник, остановись! Надо прошлое оставить там, как это сделала твоя мама. Ты слишком эмоционально воспринимаешь это! Она пережила это, и ты сможешь!

Он резко поворачивается, что я чуть ли не врезаюсь в него.

В такие моменты, когда воздуха вокруг тебя так много, а внутри его не хватает, ты замечаешь какие-то обрывки того, что окружает тебя. К примеру, что на правой руке Ника сочится кровь от столкновения со стеклом, можно разглядеть порезы и только молить Бога, чтобы тебе хватило мужества успокоить его.

– Пережила? Слишком эмоционально? – Смеётся он и поднимает голову к небу. Сейчас он похож на сумасшедшего, и мне страшно, тем самым животным страхом, что он перестанет контролировать себя. Уже перестал. А я тут одна. Мне некуда бежать.

– Да, она сама сказала, – тихо отвечаю.

– Тогда я скажу тебе, что она пережила, и почему я не смог. А ты уж реши, насколько я ещё держусь, чтобы не разнести всё здесь к чёртовой матери! Ты ведь этого хотела, крошка? – Ядовито шипит он, и я делаю шаг назад.

– В шесть я узнал, что такое секс. К десяти знал о нём всё, буквально всё: что такое минет, какие бывают позы и как разрывать анальное отверстие. Меня усаживали каждый вечер на стул, привязывая к нему, и показывали шоу, на котором мой отец трахал мою мать в разных позах и требовал, чтобы я смотрел, не отводя глаз. Иначе, он приведёт сестру, а ей было всего пять. И мне приходилось это делать, мама была под чем-то, он вкалывал ей какой-то наркотик, потому что она напоминала стеклянную куклу. А вот я был только под тем самым отвращением и ненавистью к этому ублюдку. А потом он бросал её, оттраханную и отключённую в меня. Развязывал меня и шёл за новой бутылкой, чтобы продолжить уже со мной. А я ухаживал за ней, приводя в порядок. Да, многое она не помнила, но я запомнил каждую секунду, каждый его вздох и кряхтение на ней. Каждый выброс спермы в неё. А потом он возвращался, сажал меня напротив и долго смотрел на меня, ожидая хоть каких-то слов. Но их не было, у меня не было той силы, чтобы противостоять ему. И он наслаждался этим, пытаясь вырвать из меня хотя бы крик, когда прижигал каждый сантиметр моего рта. Я был его рабом, а мать секс-игрушкой, только вот до сестры он не добрался. Я даже сейчас помню этот запах, который царил в этом доме… лачуге, где не было отопления, да ничего там не было, кроме извращений. Пот, зловоние дешёвой водки и спирта, и его гнилое дыхание. И да, конечно, моя мать всё забыла и пережила, потому что она смогла убежать. А я остался там с девятилетней сестрой! В этом аду, моём личном аду, и у меня не было выхода! Его просто не было! Теперь моя мама живёт новой жизнью, перечеркнув старую. А вот я… как мне было жить с этим? Как мне было не вспоминать это? Ну что, удовлетворена, Мишель? Ты это хотела услышать?

Мои глаза враз туманятся. Боль… чувствую такую боль и ужас внутри, что с моих губ сорвался судорожный вздох, а по щеке скатывается слеза, затем ещё одна и ещё. Так красочно всё представляю у себя в голове, что словно сама нахожусь в том времени. Вижу маленького мальчика, терпящего издевательства над собой, защищающего сестру и мать, как он мог. Как умел.

– Достаточно для тебя? Я могу ещё рассказать, как он трахал её в зад, что потом у неё шла кровь. Он разрывал её, продавал таким же, как и он, пьяницам и наркоманам, а ей было всё равно, она была под кайфом. А я нет! Я, чёрт возьми, нет! – Орёт Ник, поглощая всю мою душу, затапливая её эмоциями.

– А теперь беги от меня, крошка! Беги от такого монстра, как я, ведь я совершенно не отличаюсь от своего папочки! Я не изменюсь! Я наслаждаюсь садизмом, как и он. Это у меня в крови, это течёт по моим грёбаным венам и стучит в сердце, которое потухло двадцать лет назад. Ты права и тебе точно не нужен такой урод, как я! Ты же любишь меня осуждать, так пожалуйся, начинай, а я послушаю и посмеюсь, – он добивает меня, увеличивает внутренний острый ком.

Он воинственно настроен, его руки сжимаются в кулаки, а грудь вздымается чаще. Губы настолько сильно сжаты, что побелели вмиг, а глаза… эти магические глаза горят огнём.

– О, Ник, – шепчу, закрывая рот рукой, чтобы самой не закричать.

По моим щекам катятся слёзы, я не могу их контролировать. Ничего не вижу из-за обильного помутнения, но смотрю на него и должна видеть только злость. Он – это воплощение ярости, ненависти и сгусток силы, лишь в его понимании. Но сейчас вижу искалеченного малыша, которому не хватало любви и заботы, вытерпевшего издевательства, ради благополучия своих родных, забывая о себе.

В два быстрых шага оказываюсь рядом с ним и приподнимаюсь на носочки, хватаясь за его шею и уже плача навзрыд, обнимая его.

– Ник, прости, – шепча, глажу его по волосам, не давая ему оттолкнуть меня. Он никак не принимает мою ласку, просто стоит, пока я обливаю его своими слезами.

– Не хочу бежать… хочу с тобой. Ты другой, ты лучше его. Ты мой, – уверяя его, запускаю пальцы в его волосы, прижимаясь к нему всем телом. – Обними меня, Ник, обними.

Утыкаюсь в его шею, переживая вместе с ним его прошлое, и моё тело сотрясается в рыданиях. Живые картинки перед глазами и новые волны сочувствия затапливают меня.

Необъяснимая связь, словно тонкая красная нить, тянется между ним и мной. Из-за неё ощущаю внутри себя такую дыру, чёрную дыру отчаяния, что не могу остановиться. Мне больно, действительно физически больно от этого дня. Не могу контролировать себя больше. Не хочу.

Мои руки гладят его плечи, его волосы, губы целуют его скулу. Мне хочется в этот момент отдать ему всю себя, чтобы снять эту темноту с его души. Готова вырвать сердце и подарить ему, только бы жил.

Не понимаю, откуда такие мысли, если голова словно наполнена водой и постоянно булькает. Мою грудь настолько сильно давит, что кажется, сердце не успевает работать, стираясь от каждого удара.

– Я грязный, Мишель, не трогай меня, – Ник пытается меня оттолкнуть, но я ещё крепче сжимаю его шею руками. Знаю, что он может мне сделать больно, но должна… должна не дать ему отвергнуть мою ласку.