Джессика Гэдзиэла - 367 дней

— Я не в настроении говорить, — прорычал я.

— Знаешь, в один прекрасный день я сказал тебе тоже самое. На мне был трёхдневный запах виски, джина и водки, потому что я не мылся и не менял одежды так много дней. Моя квартира превратилась в свинарник, и я был на самом дне своей жизни. Но помнишь, что ты сказал?

Я фыркнул.

— Это чертовски прекрасно, но твоя жалкая задница просто выслушает меня.

— Ага, — сказал он, тяжело выдохнув. — Так что тебе не придётся говорить, но ты выслушаешь меня. Я знаю, ты любишь эту женщину так сильно, что даже не подозревал, что твоё сердце способно на такое. И я знаю, что ты чертовски переживаешь за неё сейчас. Но ей бы этого не хотелось. Ты знаешь её. Что она хотела бы, это то, чтобы ты пошёл в детскую и подержал свою дочку, пока она не сможет.

— Я не могу… — сказал я, тряся головой, чувствуя себя из-за этого дерьмом. Но она была здорова. Она не лежала на холодном операционном столе разрезанной.

— Мужик, соберись и иди подержи своего ребёнка, Сойер, — потребовал он стальным голосом.

Я на выдохе окинул его взглядом, кивнул. Встал, хлопнул рукой по его плечу и пошёл делать то, что он сказал.

Мне доводилось видеть Сойера во многих состояниях.

Я видела его нервничающим, злым, волнующимся, беспокоящимся.

Но до того как меня вывезли из больничной палаты в операционную, я никогда прежде не видела тот неподдельный ужас на его лице.

Это был вид, который за всю жизнь я могла больше не увидеть ни разу.

На самом деле роды прошли так, как уверяли меня Мардж, её подруги и семья, ничего похожего на то, что показывают в передачах и фильмах. Было больно и не так уж приятно, но это не было настолько травмирующим. И у меня наконец-то появилась возможность подержать эту крошку в руках, которая принимала мой мочевой пузырь за батут последние три месяца, но это стоило того.

Затем началось кровотечение, и оно не прекращалось.

Я не была какой-то супергероиней, и тоже забеспокоилась. Когда ты слышишь, что твоё тело не перестаёт терять кровь, ты понимаешь, как много крови в твоём теле, и если они не найдут способ удержать её внутри, ты буквально истечёшь кровью до смерти. Я была в ужасе. Я только что принесла ребёнка в этот мир, и я обязана быть с ней ради неё.

Но я так же видела лицо Сойера, когда он впервые увидел дочку. Я видела изумление, благоговение, удивление и ярую решимость. И, раз уж я знаю его, я знаю, что эта решимость убедила меня, что он будет держать её в безопасности, счастливой и хорошо обеспеченной.

Если что-то случится со мной, если они не смогут остановить кровотечение, она будет в надёжных руках.

Её папочкой будет самый лучший мужчина, которого я когда-либо встречала.

Это самое лучшее, что я могла бы ей дать.

Поэтому я не была настолько в ужасе, когда меня привезли в операционную, когда я наблюдала, как подключают капельницу и кровь вливается в меня, когда я медленно погружалась в сон, поскольку знала, что они будут оперировать меня.

С ней всё будет хорошо.

— Ари, пошли, дружок, — позвал я, услышав грохот за минуту до того, как маленькая хулиганка выскочила прямо в коридор в чёрной пачке, зелёной неоновой майке поверх оранжевого джемпера с длинными рукавами, серебряным шарфом, обмотанным на шее и радужными кедами на ногах.

Она, если не брать в расчёт ужасное чувство стиля, была копией своей мамы. Правда, не думаю, что вы сможете найти хоть унцию меня в ней, кроме глаз. У Ари мамины длинные чёрные волосы, мамины густые чёрные ресницы, мамин уникальный цвет кожи и длинные мамины ноги.

Ей пять, но я знаю, что где-то через десять лет , она сделает меня одним из этих папаш — тех, которые с ружьями и угрожают любому парню, посмотревшему в её сторону.

— Я возьму Броки, — заявила она, хватая своего тедди-мишку с дивана. Это тот самый мишка, которого я подарил Рие на её пропущенный день Святого Валентина. Когда Ари нашла его, то решила, что он её, и не желала слышать никаких противоположных мнений.

— Что бы ни поджарило твой бекон[32], ребёнок, но мы должны идти.

— Мне нравится бекон, — заявила она, запихивая теперь уже потрёпанного мишку под руку. — Мы можем поесть бекон после? — спросила она, когда мы прошли к двери.

— Только если сначала ты поешь яйца, — сказала ей Рия, подняв брови.

— Фу, — произнесла Ари, когда мы вышли.

— Никогда бы не подумала, что давилась капустой, шпинатом и огуречными смузи ради неё, — сказала Рия, когда мы вышли в коридор и я ввёл код.

Я обхватил её рукой, пока мы спускались по лестнице.

— Ну, посмотри на это с другой стороны, задумайся, она никогда не болела благодаря этому.

— Пойдёмте! — прокричала Ари с нижних ступенек, как будто бы это не она нас изначально задерживала.

— Мы уверены, что хотим это сделать? — спросил я, когда мы окружили дочку.

— Никогда не была более уверенной ни в чём в этой жизни, — сказала Рия уверено, улыбаясь мне.

Мы подъехали к зданию суда под звуки, издаваемые Ари. Она напевала какую-то абсолютно чудовищную попсовую песню, которую недавно услышала и от которой нас уже стало тошнить буквально за два дня. Это был новый рекорд.

Затем мы вошли внутрь и подписали документы, которые официально сделали Натана нашим.

Натан был рождён с героиновой зависимостью и в качестве побочного эффекта у него был СДВГ[33] . Но когда соц. работник приехала проверить наш дом, который мы недавно пристроили к нашему уже имеющемуся, потому что я купил здание по соседству и решил их объединить. Пожелав держать свою семью в безопасности над моей работой, и она встретила маленький комок энергии, которая была нашей дочерью, то заявила, что мы, кажется, более чем способны управиться с ним.

Он был того же возраста, что и Ари, на самом деле, он родился всего лишь на день позже.

Ари настояла на том, что хочет быть старшей сестричкой и не желала слышать о том, чтобы мы усыновили кого-то старше неё. И её не волновало, будь то пять лет или пять минут, она просто хотела быть старшей. И хотя Рия всегда хотела усыновленных детей постарше , мы подумали, что с такими отклонениями, ему будет так проще освоиться. А так же, что у Ари появится ровесник, что может пойти всем на пользу.

Натан был высоким и с достаточно крепким телосложением, с плечами, которые гарантируют, что в один день школьные тренера будут пытаться заполучить его себе. И хотя его досье было закрыто для нас (оно осталось открыто для матери в случае, если она когда-либо захочет связаться с ним, на этом Рия настояла, так же её родители сделали для неё), нам рассказали, что его родителями были молодой пуэрториканец и ливанская мама. У него были коричневая кожа, темно-каштановые волосы и почти поражающие серо-голубые глаза.

— Нейт, — заявила Ари, как только мы вышли с мальчиком, которого брали лишь проводить несколько часов украдкой то здесь, то там в течение года, пока длился суд, — мы собираемся покушать бекона. Но мама говорит, что сначала надо поесть яиц, — сказала она, скорчив гримасу, когда потянулась и взяла его за руку.

— Мне нравятся яйца, — сказал мальчик.

— Хорошо, — произнесла она, прислонившись ближе к его уху, — тогда ты сможешь съесть половину моих.

— Я всё слышала, — сказала Рия. — Осторожно, иначе я так же заставлю тебя съесть пшеничный тост.

— Пшеничный тост с семенами в нём, — сказала она Нейту с тем же отвращением, как будто бы там были сопли.

— Мерзость, — согласился он с самоуверенностью, присущей пятилетним детям.

— Если мы усыновим ещё, — сказал я, оглядев Рию, — мы останемся в меньшинстве.

Затем она улыбнулась мне, большой и счастливой улыбкой, всё её лицо осветилось ею, и она взяла меня за руку.

— Я думаю, мы сможем с этим справиться.

Мы смогли бы.

Если я смог пережить те часы, что она провела в операционной, после того, как появилась Ари, я чертовски уверен, что смог бы пережить что угодно. И, если уж быть предельно честным, если усыновление детей будет удерживать этот взгляд на её лице, я был бы готов открыть наши двери для целого автобуса с детьми.

И хотя она была счастлива большинство дней, этот взгляд, которым она только что меня одарила, я видел только несколько раз за нашу совместную жизнь. Я видел его, когда она впервые услышала сердцебиение Ари и когда она впервые увидела её после родов. Я видел его, когда наконец-то собрался подарить ей кольцо и сделать предложение, примерно через год после того, как Ари появилась на свет. Затем я увидел его снова, когда она сказала «согласна» на очень маленькой церемонии, где присутствовали только Баррет, Брок, Тиг и Мардж.

И я увидел его, когда она осознала, что мы собираемся дать ребёнку из приюта жизнь, будущее, семью.

Да, невозможно сказать «нет» чему-либо, делающему её настолько полноценной.

— Ты не напугаешь его, — сказала я Сойеру, качая головой от вида его защитной стойки папочки-медведя.

— Ты видела то платье? Я, черт возьми, спугну его тощую задницу.

Ари было пятнадцать и на ней был очень целомудренный сарафан, который практически не показывал кожи, и она собиралась на групповой поход со всеми её друзьями и мальчиком, в которого она втюрилась с начала времён. Всё было в рамках приличия и безопасно. И я знаю, Ари не из тех девушек, которых можно подтолкнуть или уговорить на что-либо. И мы уже проводили разговоры безопасном сексеи детях около полдюжины раз за последний год, зная, что моя собственная сексуальная жизнь началась в районе шестнадцати и что было нереально ожидать чего-либо другого от неё.