Маргарита Южина - Звёздочка моя новогодняя

Женька на секундочку задумалась:

– Точно! Дина! Я буду ставить гимнастический номер, а в конце спрыгну и подарю ему свое сердце! Классно, да? Все равно Петька уже пьяный будет и ничего не увидит. А сердце я вырежу из бумаги! Из красной!

– Лучше купи говяжье сердце.

Дина демонстративно переоделась в тренировочный костюм для танцев, взяла магнитофон и направилась на сцену, репетировать. В конце концов, идиотизма сегодня народ насмотрелся достаточно. Нужно показать что-то серьезное и красивое. Например, танцы.

Сейчас на сцене было пусто и тихо. Нарядная елочка смотрелась как-то одиноко в этом безлюдном зале. На сцене валялись какие-то огрызки бумаги, окурки и даже зачерствевший кусок копченой колбасы.

– Надо попросить, чтобы убрались, – пробурчала Дина, отодвигая ногой мусор.

Совсем не было настроения танцевать. Вот не хотелось, и все тут! Однако как только она включила музыку, тело начало двигаться музыке в такт. Музыка звучала все быстрее, и все быстрее, ярче, отчаяннее двигалась Дина. Она летала вокруг елки, точно комета. Ее распущенные роскошные волосы только добавляли красоты и необычности.

– Так, а здесь надо мах ногой выше… – говорила она себе и вновь неслась по сцене, отрабатывая движения.

– А здесь будет замечательно, если елка будет так – вспыхивать и гаснуть, вспыхивать и гаснуть…

– Сделаем, – раздался голос из зала.

Дина вздрогнула. В середине зала сидел Мадьяров и с улыбкой наблюдал за ее танцами.

– Дина, ты прекрасно танцуешь. – Дмитрий поднялся и подошел к ней. – Просто балерина, честное слово!

– О! – усмехнулась девушка. – А если б вы видели, как танцует ваша балерина! Большой – рыдает в стороне.

– А у меня уже есть моя балерина?

– Прекратите, Дмитрий! Это же ясно, когда приезжают городские, надо урвать кого покра… в общем, кто под руку попадется, того и тащить!

– Зачем?

– На свидание.

– Дина! Да что ты, как маленькая? Какое свидание! Мне вполне хватило свидания с тобой, и никого мне больше не надо.

Вот сейчас! Именно сейчас ей надо было кинуться ему на шею, сцепить за его спиной руки крепко-накрепко и никому не отдавать! Никому! Ведь ей так этого хотелось! Но Дина только утерла пот со лба и фыркнула:

– Ой, да знаю я вас! И ты… такой же, как все!

И ушла, завязывая волосы в тугой жгут.

Он смотрел ей в след и пожимал плечами, чего она хочет? Да, были у него девушки, но… не такие строптивые. А может быть, она и в самом деле уже подсела на богатство и роскошь? Нет, такая фифа, которой нужны только деньги, ему не нужна…

Татьяну разбудил запах кофе. Она повернулась.

– Тише, Таня, тише, а то разольешь, – сидел на полу перед ней Эд и смешно менял руки – чашка обжигала.

– Ты чего? – насупилась она.

– Я тебе кофе приготовил. В постель.

Татьяна не могла поверить своим глазам. Уже одна чашка с этим волшебным напитком из рук ее супруга значила многое, а уж то, что он на нее так смотрел… Да он и выглядел совсем по-другому! Сейчас Эдмунд был не в плюшевом халате, как он ходил вечно, а в спортивных брюках и в футболке. Правда, футболочка помялась в чемодане, и на ней складки были, точно морщины, но это был не халат! К тому же муж был блестяще выбрит, а его хохолок – предмет вечных насмешек, и вовсе исчез. Волосы Эдмунда были строго зачесаны назад, и это придавало ему мужественности и какой-то особенной мужской красоты.

– Спа-асибо, – осторожно протянула Татьяна и аккуратно взяла чашку.

– Тань, только ты не обожгись, – в кои-то веки побеспокоился муж. – А если ты палец или руку обожжешь, нашему ребеночку будет больно?

– Я думаю, нет, – вспомнила Татьяна про будущего сына и улыбнулась.

– Таня, ты только не смейся, ладно… я… – Эдмунд покраснел и отвел глаза к окну. – Я теперь буду о тебе заботиться. Только я еще не умею. Но я буду стараться. Ведь у нашего Серафима должен быть хороший отец. Тань, я тоже хочу сына.

Она не верила. Она ему не верила. Никак не могла поверить. Как это? Эдмунд, который никого, кроме себя, никогда не любил, хочет сына?

– Сначала ему надо родиться, – уклончиво ответила она. – И потом… я же тебя не гоню! И не развожусь с тобой. С чего ты взял? Я просто сообщила, что больше не буду о тебе заботиться. По уважительной причине, между прочим.

Криворуков все же решил взять бразды правления в свои руки. Хватит уже! Выспался! Чуть театр из-под носа не увели! Тут все хороши! И Веткин этот, спит и видит кресло главрежа, и Чеботарев! Вон как Анжела о нем восхищенно отзывалась! Так, глядишь, не только театр, но и жену уведут!

Он браво прошелся по коридору, подошел к комнате Чеботарева и… Да! И стукнул!

Чеботарев в это время не спал. Нет, он жутко хотел спать, но ему позвонила Люся и принялась выпытывать, как идут дела.

– Люся! Ты чего звонишь каждые пять минут? – бесновался Чеботарев. – Как у меня могут идти дела? Всяко-разно! Нет, пораньше домой я не вернусь… Нет! Не получится. А я говорю, не получится у нас вместе встретить Новый год! Потому что у меня вся ночь… нет, не расписана по бабам! А вовсе даже загружена работой, да! А ты… если уж… Так ты дай слово-то сказать! Чего молчишь-то? Я ж тебе…

В дверь постучали.

– Все! Ко мне начальство идет, а оно не любит, когда я на рабочем месте по телефону всякую ересь собираю… Я потом перезвоню. Все. И кого еще принесло? – лениво отозвался ведущий, на сей момент артист.

– Это я! – шагнул через порог Криворуков. – Я. Ты чего это опять спать умыслил, Вася? Ведь надо же что-то делать!

– И чего? – уставился на него Чеботарев. – Делать-то чего надо?

– Надо убрать на сцене! Ты ж у нас работник сцены, – важно проговорил Криворуков.

Чеботарев нехотя поднялся.

– Хорошо, – вытянул он вперед кривоватый указательный палец. – Значит, если я работник сцены, так чтобы меня потом никуда не толкали. Во всякие там артисты! А то я уже замучился с вашей женой непонятно кого играть – ни Гамлет тебе, ни Отелло!

– Наши любимые сцены из «Гамлета» показывать сегодня не будем.

– И проследите, чтобы они «Отеллу» никуда не впихнули. А то знаю я их, не успеешь оглянуться, а меня уже в спину тычут – надо идти вопрошать – быть или не быть… Все, я пошел убирать сцену.

Чеботарев попросил у деда Плутона веник и отправился на трудовые свершения.

Наскоро помахав по сцене веником, Василий Васильевич направился в баньку.

…В предбаннике было тепло. Там стоял старый диванчик, и даже висели какие-то залатанные халаты. Как раз то, что нужно для полноценного отдыха. Он растянулся на диванчике, накрылся халатиком и задремал.

Он даже еще и не уснул как следует, так только, задремал, как вдруг услышал рядом с собой… нет, в парилке, какое-то шуршание, затем чье-то бормотание. Слов разобрать было невозможно.

Хм… Кто бы мог быть в бане? Старик – хозяин? Так его Чеботарев видел, когда у него веник брал. Артисты все в клубе. Тогда кто?

Из парилки уже доносились какие-то завывания.

– Блин, – неумело перекрестился Чеботарев. – Ведь говорили бабки, что в бане всякая нечисть водится. А уж под Новый-то год…

Ноги его сковало страхом, даже дышать он мог через раз.

Когда страх одержал уже окончательную победу и Чеботарев решил помереть, чтобы не мучиться, дверь из парилки распахнулась, и выкатились двое… чертей, надо думать.

– О! А ты че тут? – спросил черт пониже. – Тебя тоже жена спрятала?

Чеботарев идиотски растянул губы.

– Не трогай ты его, – махнул рукой черт повыше. – В каждой деревне есть свой урод.

– Юродивый, – со знанием дела поправил черт номер один.

– Вот именно, – кивнул второй. – Этих юродивых лелеют, холят, им дарят обноски на праздники…

– Кормят еще, – подсказал Чеботарев, потому что в каком-то спектакле посчастливилось играть юродивого. – А те мелют, что на ум взбредет.

– Нет, мелют шуты. Королевские. Ты не путай! У тех хоть мозги есть, а вот…

Постепенно завязалась теплая познавательная беседа. И только спустя минут сорок выяснилось, что Чеботарев – никакой не юродивый, самозванец, прямо скажем, а эти двое чертей – обычные мужики. Один, кстати, совершенно случайно оказался Женькиным мужем.

– А чего ж тут-то? – недоумевал Чеботарев. – Чего не по-людски? В сарае, к примеру?

– Нельзя нам. Женька сказала здесь сидеть, значит, – горько вздохнул Петр. – Слышь, Вася, а нет ли у тебя чего поесть? Выпивка-то у нас есть, а вот закусить бы чего…

– Я сейчас! – вскинулся было Чеботарев, но тут же снова сел. – Нет, братаны, нельзя мне. Там меня Криворуков застукает. Или жена его, эта Анжела… Это ж ядерная бомба, честное слово. От нее так просто не уйдешь, пока не разорвет. Слышь, Вовчик, а ты сам сходи. Скажешь, что зритель. А сам спроси Женьку. Пусть она сюда придет, а мы выясним, отчего это Криворуков не разрешает семье воссоединиться? Тем более что он сегодня, почитай, весь день спит.

Вовчик понял, что надо бежать в клуб, без этого никак и, если уж кого будут прогонять, то пусть его… Все равно он никуда не уедет.

Анжела, которая вышла на сцену порепетировать свой праздничный номер, все еще стояла у елки, когда в зрительный зал вдруг вошел незнакомый мужчина.

– О, кто ты?! Славный мой идальго?! – куда-то опять понесло Анжелу Кузьминичну.

– Да я… – засмущался Вовчик. – Я Женю ищу. Очень она мне нужна.

– Нет ее, – поджала губы Анжела Кузьминична. – И не будет. Можешь не искать. А я, между прочим, репетирую тут. Я ж ведущая артистка…

Она только хотела поведать несколько славных эпизодов из своей биографии, но мужчина вдруг как-то быстро исчез.

Разгневанная Анжела Кузьминична погрохотала в комнату Женьки. Что себе позволяет эта Крутикова? У нее, значит, муж! И еще какие-то мужики ее ищут! Вот она, Анжела, никогда бы до такого не опустилась! Она сама всю жизнь искала мужчин!