Продолжая слушать болтовню дочери, она оглядела фотографии и поняла, что должна будет бороться, чтобы все вернулось на круги своя. Она никогда не верила, что чего-то можно добиться, не прилагая усилий, эта вера и подружила их с самого начала – ее, Филиппу и Чарми. Они твердо решили преодолеть все трудности и свои недостатки и победить весь мир. Но предстоящая борьба будет вестись не только за сохранение ее дружбы с Филиппой и Чарми. Это будет борьба и за Алана, за ее детей, за то, чтобы они продолжали гордиться ею. Ханна однажды случайно слышала, как ее дочь говорила своим друзьям: «Моя мама – величайший модельер всех времен и народов. Она первая открыла крупным женщинам возможность носить ткани ярких красок и дерзких рисунков. Она освободила их от темного цвета и бесформенных хламид». Ханна не хотела разрушать свой имидж.

Она вздрогнула: ей показалось, что пока она смотрела на дорогие ее сердцу вещи в комнате, они начали одна за другой исчезать – фото с туалетного столика, письменный прибор со стола, нож для разрезания бумаг с ручкой, отделанной аметистами. Исчезают свидетельства ее жизни, вещи, которые сотворили Ханну Скейдудо. Она протерла глаза и огляделась: все, разумеется, стояло на месте, как и должно было быть, это только ее испуг, ее воображение, которое отправило эти бесценные воспоминания куда-то в пустоту, в вакуум. Ее жизнь медленно ускользала прочь, пока она сама тоже не исчезла, а мир продолжал жить, как будто она никогда не существовала в нем…

– Ну, мам, мне нужно бежать! – сказала Джекки, напомнив Ханне, что она продолжает стоять с телефонной трубкой, прижатой к уху. – У нас должен состояться колоссальный прием – барбекю на пляже. И полночный заплыв для самых храбрых. – Джекки специализировалась в биологии моря в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре. – Пока! Увидимся через несколько дней.

Ханна положила трубку и попыталась прочувствовать новость: Джекки, последняя из ее детей, наконец собралась замуж. И конечно, у них состоится сама крупная и сенсационная брачная церемония, которую только видел мир, или хотя бы Бель Эйр. Для Джекки нельзя ничего жалеть! Ничего!

Услышав звук колокольчика внизу, сигнал, что автомобиль проследовал через главные ворота, Ханна поспешила к окну и раздвинула драпировки. Задержав дыхание, она смотрела на длинную подъездную аллею, которая опоясывала подъем, начиная с улицы. Спустя несколько секунд увидела свет передних фар, который пробился из-за деревьев, освещая красные плитки аллеи, затем сияющий бампер «мерседеса» Алана. Она подбежала к кровати и стала судорожно собирать сертификаты, роняя их. Ханна, спотыкаясь, старалась как можно быстрей собрать их и запихнуть в сейф, Алан не должен знать, он не должен знать. Она услышала, как хлопнула дверь внизу, заглушенные голоса. «Добрый вечер, Рита, миссис Скейдудо уже пришла?» И затем шаги по черно-белым плиткам внизу, в фойе.

Она запихнула в сейф последний сертификат и заторопилась втолкнуть туда все остальное. Вещи не входили. Она вытащила все и попробовала аккуратно вложить металлическую коробку, кожаный футляр, связанные лентой конверты. Ханна представила, как Алан прошел по холлу и приблизился к дверям их апартаментов. Она, нервничая и роняя вещи, оглянулась на дверь. Вот его рука протягивается к золотой дверной ручке… Наконец она захлопнула сейф и резко повернула картину, чтобы она закрыла сейф.

Дверь спальни отворилась.

– Ты здесь, дорогая? – сказал Алан, улыбаясь. Она резко обернулась.

– Алан!

– Прости, – улыбка на его лице медленно сменялась удивлением. – Я не хотел испугать тебя. Я решил, что ты слышала, как я подъезжал к дому.

– Я… я как раз собиралась принять ванну, – сказала Ханна, быстро отходя от стены.

Алан посмотрел на несколько покосившуюся картину. Затем на покрывало, которое также было в беспорядке.

– Ханна, все нормально? – спросил он, входя и закрывая дверь. – Ты что-то бледна.

– Все нормально, – ответила она, включая свет в ванной. – Просто так странно было увидеть Филиппу сегодня. Я не ожидала ее, а ты?

– Нет, я тоже ее не ждал. Но должна же она возвращаться домой иногда. Я знал, что она не сможет постоянно оставаться в Австралии. Милая, ты уверена, что с тобой все в порядке?

Она высунула голову через открытую дверь ванной и тепло улыбнулась.

– Конечно, со мной все в порядке. Но у нас мало времени. Мы должны довезти тебя до аэропорта. Мне бы не хотелось, чтобы ты летел в Южную Америку сегодня. Мы должны кое-что отпраздновать. Джекки сообщила прекрасные новости! – И она снова исчезла в ванной.

– Что там с Джекки? – спросил Алан, но она не услышала – его голос заглушал шум льющейся воды.

Он бросил газету и кейс на скомканное покрывало, подошел к картине, внимательно посмотрел на нее, затем поправил. Ханна внезапно подошла к нему сзади, обняла, положила голову на плечо и сказала:

– Я люблю тебя, Алан. Я очень люблю тебя.

– Эй, – проговорил он, тихо смеясь, поворачиваясь и обнимая ее. – В чем дело?

– Я просто очень счастлива с тобой, – прошептала Ханна, дыша ему в шею. – Нам так хорошо вместе. Я буду скучать по тебе, пока ты будешь в Рио. А ты?

– Ты же знаешь, что буду.

– Алан, ты любишь меня, правда?

– Конечно, я люблю тебя, милая.

Она тесно прижалась к нему, закрыла глаза и подумала: я не могу потерять любовь Алана, я не могу его потерять. Если это случится, мне незачем будет жить. Этого не может случиться после того, что мы вместе пережили, после всех этих лет.

20

Сан-Фернандо Вэлли, Калифорния, 1959 год.


Ханна Райян подумала, что брюки уж слишком плотно обтягивают ягодицы Алана Скейдудо, так что это становится просто неприлично.

Но ей это нравится.

Она только что пришла, вся промокшая, с нее так и лило. Она принесла заказанный ленч из кулинарии Баумгартнера. Идти было совсем недалеко – в солнечный день прогулка от «Хелливелл и Катц» до Баумгартнера на бульваре Вентура занимала три минуты. Но под одним из редких проливных дождей в Южной Калифорнии казалось, что она длится вечность.

Она быстро прошла по проходу между двенадцатью столами брокеров, стоявших таким образом, чтобы видеть на табло котировки акций по Доу-Джонсу. Ее туфли хлюпали, когда она раздавала сандвичи. Она собирала деньги по мере того, как проходила между столами. Как только она дошла до мистера Дрисколла, начались проблемы. Он заказал копченое мясо со специями и ржаной хлеб, но сейчас смотрел на него с подозрением и заявил, что мясо холодное. Затем он сказал, что у него нет мелочи и что отдаст деньги позже. Ханна продолжала стоять возле него, протягивая руку за деньгами, вода с рукава ее дождевика капала на его «Уолл-стрит джорнэл». Он все же залез в карман, достал мелочь и, отсчитав точную сумму, сунул в ее ледяную ладошку.

Наконец она подошла к столу мистера Скейдудо, возле которого он стоял, нахмурив свое мужественное, как считала Ханна, которой уже исполнилось двадцать один год, лицо, и читал распечатку, только что поступившую с телетайпа. Она была тайно влюблена в мистера Скейдудо, он учился, чтобы стать дипломированным бухгалтером.

– Вот ваш заказ, – сказала она, подавая ему завернутые в вощеную бумагу помидор и лук с мягким сыром на немецкой булочке, щедро покрытые майонезом. – Сорок два цента, прошу вас.

– Спасибо, – сказал он, даже не посмотрев на нее и не беря сандвич. Она аккуратно положила его на захламленный стол, заваленный записками с сообщениями о телефонных звонках и уведомлениях. – Господи, – сказал он, – «Интернейшнл петрокемикал» объявил разрыв два к одному. Я так и знал.

Он рассеянно полез в карман, отсчитал мелочь и подал ей. Когда деньги, все еще теплые от соприкосновения с его телом, упали Ханне в руку, вожделение охватило ее, жаром запылали даже уши, она ощущала стук сердца, затем вся страсть переместилась ниже, в ее желудок, где она стучала, как маленькая энергичная машина, что случалось всегда, когда она находилась недалеко от мистера Скейдудо. Она могла стоять подле него вечно, вдыхая аромат «Олд Спайс», но ей нужно было разнести сандвичи другим служащим.

Когда она наконец направилась к комнате для отдыха, она мечтала обогреться и обсушиться. Проходя мимо кабинки кассира, она увидела миссис Фолкнер, начальницу офиса, разговаривавшую с молодой женщиной, которая ей сказала: «Все это так интересно для меня! Мои знания в отношении биржевого рынка равны нулю».

Ханна подумала: новый счет, так как открывать новые счета было одной из многих обязанностей миссис Фолкнер.

В комнате отдыха Ханна сняла дождевик, туфли и принесла полотенце из дамской комнаты. Вытирая свои коротко остриженные волосы, она с трудом сдерживала возбуждение. После работы у нее была назначена встреча с консультантом Художественной академии Гриба в Глендейле, небольшом, но очень престижном учебном заведении, в котором имелось престижное отделение модельеров. Учиться там было дорого, и ни сама Ханна, ни ее родители, с которыми она все еще жила, не могли оплачивать обучение, но Ханна подала заявление на получение стипендии, что могло бы покрывать половину ее расходов. Консультант позвонил прошлым вечером и сообщил хорошие новости: она зачислена на стипендию. На встрече сегодня днем нужно было заполнить вступительные формы и разработать расписание занятий, которое позволит Ханне продолжать работу в «Хелливелл и Катц», потому что ей все равно нужно было оплачивать половину стоимости обучения. Именно поэтому она настаивала, чтобы мистер Дрисколл заплатил ей за сандвич. Каждый пенни, который она зарабатывала, поступал на специальный счет, за которым она очень внимательно следила. Ханна не спала всю ночь – так она была взволнована. С тех пор как она себя помнила маленькой девочкой, она мечтала стать дизайнером одежды. Но она хотела создавать специальную одежду – одежду для полных женщин.