– Как?

– Документы находятся в кабинете матери-настоятельницы. Дверь не запирается. Я видела, как она доставала папку с моими документами.

– Боже, это ужасно опасно, Кристина. Тебя могут застать там, тогда что она сделает с тобой?

– Надеюсь, она исключит меня.

– Ты не хочешь этого, Чоппи, потому что тогда твой папа с ума сойдет.

Кристина бросила мячик, и он, ударившись о комод, покатился под кровать Фризз.

– Может быть, мне следовало сделать это давно. Может быть, я смогу заставить его приехать и забрать меня. Итак, я сделаю это сейчас.

– Я пойду с тобой!

Кабинет матери-настоятельницы не был закрыт, и девочки стали просматривать папки с помощью карманного фонарика, который они стащили на кухне. Когда Кристина нашла папку со своими документами, луч фонарика запрыгал по странице, которую она читала: «Кристина Синглтон, место рождения Голливуд, Калифорния, 1938 год. Занятие отца – бизнесмен, мать – скончалась». Здесь был указан телефонный номер Джонни на случай непредвиденных обстоятельств.

– Я нашла, Фризз! – шепнула Кристина и торопливо записала его на бумажку. Но она была озадачена – номер был местный.

– Значит, он – в Сан-Франциско? – спросила Фризз, ее лицо виднелось в бледном свете фонарика. Она искала в документах свою папку, просто из любопытства.

– Не знаю. Ничего не понимаю. Мать-настоятельница сказала, что разговаривала с ним ночью. Если она звонила по этому телефону, значит, он должен быть в городе. – Она стала просматривать другие записи в папке, которые касались ее детских болезней, вакцинаций, отчетов ее различных частных наставников. Наконец она дошла до линованной страницы, заполненной заметками, сделанными почерком сестры Габриэлы. Судя по дате, она писала их в день, когда Кристину приняли в школу четыре года назад. Одно слово бросилось в глаза: «Приемная».

«Формальное удочерение имело место в Голливуде, Калифорния, – писала сестра Габриэла, – когда Кристине было две недели. Мистер и миссис Синглтон взяли ребенка в Сан-Франциско, где они с тех пор жили».

Она уставилась на страницу.

– Ничего не понимаю, – пробормотала она.

– Что случилось?

Она посмотрела на Фризз.

– Здесь говорится, что мой папа – не настоящий мой отец, что я – приемная!

– О, здесь, должно быть, какая-то ошибка!

Вдруг некоторые вещи стали ей понятны: тогда вечером подружка Джонни сказала: «Может быть, ее мать была толстой. Ты ее когда-нибудь видел?» И другой случай, когда они были на пикнике в Тайбьюроне и Кристина спросила, похожа ли она на маму. «Ты похожа на нее душой и сердцем, Долли», – сказал он тогда. Теперь Кристина поняла, почему не было сходства между ней и неземной красотой Сары Синглтон на фотографии – они не были родными.

– Нет, – прошептала она, – это неправда. Я не верю этому.

– Может быть, ты была сиротой, – сказала Фризз, – может быть, твой папа охранял тебя от чего-нибудь ужасного?

– Да, может быть, – согласилась Кристина, ухватившись за этот проблеск надежды. Если ее настоящие родители умерли и Джонни спас ее, ну, тогда все в порядке, не так ли?

Она просмотрела папку еще раз, тряся ее так, что страницы разлетелись, и она стала собирать их. Она не нашла свидетельство о рождении, никакого упоминания о тех, кто были ее настоящие родители. Но на листе о ее приеме в школу в углу она увидела запись, сделанную рукой сестры Габриэлы: «Общения между настоящими родителями и мистером Синглтоном не было».

Комната внезапно поплыла перед ее глазами.

Общения не было…

Может быть, они еще живы? Ее родители?

Фризз просматривала свою папку и неожиданно сказала:

– Бог мой, Чоппи. Моя мама не дала свой номер телефона для экстренных случаев! Здесь говорится, что она не хочет, чтобы они связывались с ней, если со мной что-нибудь случится! Что они должны сами заботиться обо мне! – Она взяла Кристину за руку. – Моя мама не хочет меня, – сказала она. – Она никогда меня не хотела.

Когда Фризз коснулась ее руки, комната перестала плавать, и Кристина снова посмотрела на это убийственное слово «приемная».

– Моя настоящая мама тоже не хотела меня, Фризз. Она отдала меня, когда мне было две недели.

Две девочки стояли в холодном, темном кабинете, слушая шум дождя, а воздух вокруг них был весь пропитан предательством. Кристина пыталась усвоить все, что она узнала: что Джонни лгал ей с первого дня ее жизни, говоря ей, что он ее отец и что умершая Сара – ее мать. И потом, позже, поместив ее в школу святой Бригитты и пообещав, что это будет ненадолго, что он скоро вернется за ней. Ложь, все ложь.

Она смотрела на дождь и думала, как холодно и пустынно здесь, так же, как у нее на душе.

– Я ухожу, Фризз, – сказала она наконец. – Я не могу здесь оставаться больше. Я покину школу сегодня ночью.

– Как ты сможешь?

У Кристины было немного денег. Содержание в десять долларов выдавалось ей ежемесячно из тех денег, что отец дважды в год присылал в школу, и она складывала их в коробочку из-под обуви, стоявшую под кроватью. Накопилось несколько сот долларов.

– Я пойду с тобой.

– Я должна уйти одна, Фризз. Я отправлюсь искать отца. – Единственный адрес, который она имела, был адрес почтового отделения, но теперь у нее есть номер телефона.

– Я тоже хочу уйти. Мы не должны идти одним путем. Мы расстанемся, как только пересечем залив. Я не выдержу здесь без тебя. У меня припасено немного денег. Я поеду в Нью-Йорк. У меня там кузина, которая поможет мне. Она тоже не любит мою маму.

Две подруги смотрели друг на друга, освещенные тонким лучиком фонарика. И вдруг поняли: они больше не девочки, их детство кончилось.

– Да, – подтвердила Кристина, – мы уйдем вместе. Фризз сказала:

– Я ненавижу мать. Я никого никогда так сильно не ненавидела, как ее. Я не желаю иметь ничего общего с ней. Я хотела бы быть совсем другой. Хотела бы изменить свою личность.

– Возьми мое имя, если хочешь, – сказала Кристина. – В конце концов, это не настоящее мое имя, не так ли?

– А ты можешь взять мое. Возьми. – Фризз вынула свое свидетельство о рождении из папки и протянула его Кристине. – Я родилась в 1937 году, на год раньше тебя, но ты сможешь сойти за семнадцатилетнюю. Итак, теперь я – буду ты, а ты – будешь я.


Они сели на первый паром на рассвете. Дождь прекратился. В руках они несли плащи и саквояжи. Обе переоделись в обычную одежду, оставив форму в школе. Когда паром пристал у Рыбацкой пристани, девочки долго стояли на пронизывающем утреннем ветру, вдыхая соленый запах моря, смешанный с рыбным, исходящим от рыбных торговых рядов, где только началась торговля.

– Никогда не забуду тебя, Кристина, – с серьезным торжественным видом сказала Фризз.

– И я тоже, – ответила Кристина.

– Возьми адрес моей кузины. Пиши мне.

– Буду писать. Друзья навечно.

– Навечно друзья!

Они обнялись, вытирая слезы. Затем Кристина смотрела, как Фризз дошла до конечной остановки троллейбуса, который увезет ее в город, шапка непослушных волос от ветра и тумана распушилась, распавшись кольцами цвета бургундского вина.

Потом Кристина стала искать телефонную будку.

Нашла ее, поставила саквояж и вынула из кошелька монету в пять центов. Ее первый звонок был в городскую больницу Сан-Франциско, куда увезли Мышку.

Несколько минут она уверяла их, что она ее родственница.

– Я ее старшая сестра. Я учась в колледже и только сейчас узнала о случившемся. Я не могу приехать в ближайшие дни. Не могли вы бы сказать, как она себя чувствует?

Наконец медсестра ответила:

– Она потеряла почти все волосы, на лице несколько рубцов, но мы думаем, что зрение будет в порядке.

– Спасибо. Что? Что передать? Да, пожалуйста, скажите ей, что звонила Кристина. И еще скажите, пожалуйста, что… Извините.

Затем она достала листок с номером телефона, который списала в кабинете матери-настоятельницы. Помедлила перед тем, как набирать. Что она ему скажет? Должна ли сразу спросить, почему он так долго ей лгал? Или должна простить его, здесь и сейчас, прикинувшись, что она не знает правды, просто сказать: «Папа, я еду домой!»

Она опустила монетку и набрала номер. Когда мужской голос ответил: «Управление тюрьмы», – она на мгновение опешила.

– Извините, – сказала она, – должно быть, я ошиблась номером.

Она достала еще монетку, набрала номер снова и получила тот же ответ.

Она спросила ответившего ей мужчину, правильно ли она набрала номер, и он подтвердил. Тогда она попросила к телефону Джонни Синглтона.

– Он здесь работает или содержится?

– Простите, что?

– Он работает здесь в штате или находится в заключении?

– Что вы имеете в виду?

– Он работает здесь?

– Да.

– Подождите… Простите, в списке штатных сотрудников Джонни Синглтон не значится. Какая у него должность?

Кристина еще больше растерялась.

– Я не знаю. Он должен у вас значиться. Он мой отец. Этот номер он дал школе на случай крайней необходимости. Вы должны знать, где он работает.

– Минуту, мисс. Я соединю вас с другим номером. Она стиснула трубку, минуту прислушиваясь к тишине, затем другой голос ответил:

– Обслуживание заключенных. Ее страх усилился.

– Я пыталась дозвонится до Джонни Синглтона, – объяснила она. – Но другой человек переключил мой разговор. Что это за место? Куда я попала?

– Это управление тюрем, мисс.

– Да, но где это?

Человек на другом конце помедлил, затем сказал:

– Это государственная тюрьма Сан-Квентин.

Она уставилась на свое отражение в стекле. Человек переспросил:

– Вы сказали, Джонни Синглтон? – И было в том, как он произнес это имя, какая-то бросающая в дрожь фамильярность.

– Да, он мой отец. Я должна поговорить с ним. Он должен здесь работать, но другой человек, видимо, ошибся, сказав, что его нет в списках штата.