В ее голосе зазвучали почти печальные нотки, и она тут же обратилась к принцу.

— Вы уже подумали о том, как доставить меня домой, Рудольф?

— Ну, конечно, мадам, — ответил он. — Я тотчас послал грума за вашей каретой, как только узнал, где вы находитесь.

— А как вы узнали это? — поинтересовалась императрица.

— Мне повстречался маленький мальчик, который шел через поле, когда мы разыскивали вас. К тому времени мы уже поймали вашего коня. Мы спросили у ребенка, не видел ли он или, может, слышал, что кто-то упал с лошади. Тогда он рассказал нам, что в фермерском доме находится леди, которая послала его в Истон Нестон за каретой.

— Как все просто! А я-то думала, что вы действовали как настоящий охотник и вас привели сюда мои следы.

— Вы же знаете, я пошел бы по вашим следам, куда угодно, — тихо ответил принц.

Императрица снова рассмеялась и тронула его руку.

— Вы мне льстите, Рудольф, — сказала она. — По правде говоря, я ужасно зла на себя за такую глупость, как падение в самый разгар охоты.

— Если бы вы позволили мне сопровождать вас… — произнес принц.

— Вы недостаточно быстро ездите, — парировала императрица. — Завтра здесь будет капитан Миддлтон, вот тогда мы вам продемонстрируем, что такое настоящая погоня.

— Не сомневаюсь, — вздохнул принц. Он взглянул в окно.

— Вот и карета, — сказал он. — Мне показалось, я услышал стук колес.

Императрица медленно встала, чуть морщась от боли.

— Хорошо бы поскорей оказаться дома и принять горячую ванну, — сказала она, — После чего я займусь гимнастикой и завтра смогу охотиться хоть целый день.

Она протянула руку Гизеле, которая присела в глубоком реверансе.

— Благодарю тебя, маленькая самаритянка, — произнесла она. — Я не забуду тебя. Передай отцу, что мне нужно сказать ему два слова сегодня вечером. А еще лучше, попроси его приехать к обеду вместе с тобой. Мы обедаем в семь часов…

— К обеду… мадам? — пролепетала Гизела. — Но… это невозможно. Я уверена… отец… ни за что не согласится.

— Скажи отцу, кто я. Он поймет, — велела императрица.

Она взяла под руку принца и улыбнулась ему.

— Признаю, что королевская власть иногда имеет свои преимущества, — заметила она. — Но только иногда.

— Вы, мадам, были бы королевой, в каком бы слое общества ни родились, — ответил он.

— И опять вы мне льстите, — сказала она. — Наглядный пример тому — Гизела. Как вы заметили, она походит на меня лицом. Но тем не менее она, бедняжка, не стремится быть королевой, Последнее слово осталось за императрицей. Принцу нечего было добавить. Он осторожно повел ее из комнаты, Гизела еще раз сделала реверанс. Перед домом миссис Ренолдз отвешивала чересчур усердные поклоны. Она не представляла, насколько знатны ее гости, но их важный вид внушил ей благоговейный страх, который усилился при виде роскошной кареты, приехавшей за ними.. Гизела не подошла к дверям проводить их. Вместо этого она присела ненадолго на ковер и уставилась на пламя в камине. В ее мозгу пролетало круговоротом все, что произошло с того момента, как она восторженно неслась за гончими. Дружеский тон императрицы, ее красота, необычное удивление принца Рудольфа — все это привело Гизелу в полное смятение, так что она уже ни о чем не думала, ничего не понимала, за исключением того, что она в самом деле имела близкую, доверительную беседу с императрицей Австрии.

Каким бесцеремонным ей теперь показалось все, что она говорила и делала. А с другой стороны, неужели ей следовало вести себя иначе, даже если бы она знала, с кем говорит?

Она услышала шум отъезжающей кареты и в конце концов поднялась с ковра. Когда миссис Ренолдз вошла в комнату, она увидела, что Гизела стоит, внимательно всматриваясь в зеркало на каминной полке.

Что они имели в виду, утверждая, что между ней и императрицей есть сходство? Неужели она похожа на Елизавету Австрийскую? Она ничего не видела в своем отражении — только бледное лицо, темные испуганные глаза и неаккуратный узел тусклых рыжих волос, загнанных в уродливую сетку.

Глава 3

Когда Гизела оказалась дома, она поняла, что отец вернулся раньше нее, так как заметила в холле его охотничью шапку и кнут. Она взглянула на часы и увидела, что слишком долго преодолевала те несколько миль, которые отделяли ее дом от фермы Ренолдзов.

Это было так непохоже на нее — ехать медленно, но ей о многом нужно было подумать, поэтому она намеренно выбрала длинную дорогу, неспешно проезжая через лес, останавливая лошадь над извилистым ручьем, чтобы полюбоваться открывшимся видом, не переставая размышлять о том, что принесет ей грядущий вечер.

Ее охватили противоречивые чувства. Ехать или остаться дома? Это был королевский приказ, императрица ясно дала понять, и ее отцу придется подчиниться требованию. Но что касается ее самой, то дело обстояло иначе. Ее пригласили из милости, хотя какая тут особая милость — быть объектом пристального внимания блестящей свиты императрицы и сознавать при этом, что они посмеиваются про себя, если не в открытую, при виде такой особы, неизвестно как оказавшейся среди них?

Но где-то в глубине души она понимала благодаря дару предвидения, которым обладают все, кто тесно связан с жизнью природы, что это не просто вечернее развлечение, а нечто гораздо более важное и серьезное. Она знала, что находится на распутье, откуда может двинуться вперед или остаться на прежнем месте.

Раздавленная и униженная бранью и побоями мачехи в течение долгих лет, Гизела тем не менее сохранила гордость, которую леди Харриет так и не сумела сломить. Эта гордость, по-детски считала Гизела, появлялась в ней от снов, которые она видела по ночам. Во сне она становилась совершенно другим человеком, непохожим на раболепную служанку, как тень передвигавшуюся по дому, на перепуганную девочку, смиренно сносившую каждодневные побои и проклятия, которые, несмотря на все ее усилия угодить мачехе, становились день ото дня все яростнее и сильнее.

— Ну почему я неспособна сделать хоть что-нибудь как следует? — раньше она часто задавала себе этот вопрос, жалуясь как ребенок. Сейчас она понимала, что, как бы она ни старалась, ей ни за что не умилостивить свою мачеху.

Да! Она оказалась на перепутье, и разве не могли появиться в ее сердце сомнения, какую дорогу выбрать? Она вспомнила добросердечие императрицы и то, как они мило и беззаботно болтали, пока Гизела не узнала, кем является на самом деле красивая незнакомка. Эта встреча словно пробудила в девушке какое-то чувство, которое до сих пор спало. Оно заставило Гизелу повернуться лицом к солнцу и понять, что в конце концов в ее темном мире есть место и красоте, и свету.

— Я поеду! Я должна поехать! — вслух произнесла Гизела. Она сознавала, что, хотя жребий брошен, борьба за то, чтобы ее решение стало реальным, еще впереди.

Вот поэтому она и не торопилась домой, находя различные для себя предлоги. Но наступил момент, когда все отговорки стали бесполезны: вдали появились башенки и фронтон Грейнджа.

Гизела медленно ввела лошадь в конюшню, где ее принял мальчик-слуга. Придерживая амазонку одной рукой, она побрела к дому; теперь, несмотря на то, что внутренне она была настроена очень решительно, ее охватила дрожь. Как ей все объяснить? Где найти слова, чтобы рассказать о происшедшем? До чего смешно, что она так волнуется! И все же покорность, жестокое обращение с тех пор, как умерла ее мать, лишили ее всего, кроме воспоминаний.

Оглядываясь назад на то время, когда была жива ее мать, Гизела представляла себе те годы в золотистых тонах счастья, искрящимися от радости, но все это исчезло в маленькой, покрытой каменной плитой могиле на церковном кладбище.

«Где ты, мама? Почему ты не придешь ко мне?»— с плачем произносила маленькая Гизела каждую ночь, лежа в своей узкой кроватке, несчастный и одинокий ребенок, который боялся смотреть не только в темноту, но и в свое будущее.

Ей казалось, что мама покинула ее навсегда, что не существует никакой загробной жизни, что невозможно восстать из могилы. Но, подрастая, Гизела стала верить, что иногда ее мама рядом с ней. Она не могла объяснить словами свое ощущение, оно ничего не имело общего с материальным осязанием. И все же, в самые горестные минуты, после особенно яростных нападок мачехи, когда все тело ныло от побоев или лицо горело от отпечатка тяжелой ладони, Гизела верила, что ее мама совсем близко, нашептывает утешительные слова, говорит о стойкости и терпении.

И сейчас, в эту минуту, у нее внутри росла уверенность, что мама настоятельно убеждает ее принять сегодняшнее приглашение.

«Ступай! Ступай! Не упусти этот шанс!»

Слова, казалось, звучат в самом сердце. Гизела была уверена, что они шли неизвестно откуда, что их не мог подсказать ее собственный бедный, совершенно сбитый с толку умишко.

Она положила свой кнут и перчатки рядом с отцовскими и сняла шляпку. Мельком взглянула на себя в зеркало: глаза — как у испуганного оленя, лицо — бледное от смертельного страха; и тут же отвернулась, зная, что чем больше будет разглядывать себя, тем больше разнервничается.

Как она предполагала, отец был в курительной комнате. Он сидел справа от камина, развалясь на своем обычном стуле и вытянув перед собой ноги в заляпанных грязью охотничьих сапогах, которые он так и не снял; в камине разожгли большой огонь, и от его белых бриджей и алой куртки шел пар. Под рукой стояла неизменная бутылка портвейна, а напротив сидела его жена.

Леди Харриет жаловалась на что-то своим тонким пронзительным голосом, и хотя сквайр удостаивал ее односложными репликами, она довольствовалась такой аудиторией, пусть не очень внимательной, чтобы высказать свои горести.

— А я ей отвечаю: «Может, это для вас хорошо, а для меня — так не очень», — говорила мачеха, когда Гизела входила в комнату.

Леди Харриет услышала, как за девушкой закрылась дверь, и резко обернулась.