— М-да, — промычал доктор Стюард и внимательно посмотрел на супругу. — А ты задумывалась о том, что будет с Рюте? Опасность для него еще не совсем устранена.

— Он иностранец, как и все мы, и очень важен для торговли — с нами ничего не произойдет. Это твои слова, милый Джордж.

— М-да, — повторил он еще раз. — Однако никто из нас до сих пор прежде не покушался на честь сестры султана, а потом вдобавок еще и не похищал ее. — Когда она попыталась возразить, он настойчиво продолжил: — Нет, Эмили, именно так ему все и представят! Если даже султан и не выслал Рюте, о чем сначала поговаривали… А Витту он дал ясно понять, что Рюте так просто сухим из воды не выйдет. Очевидно, султан прервет отношения с фирмой «Ханзинг и K°». Витт еще и потому озабочен собственными делами. Он думает попросить «О’Свальд и K°» прислать из Гамбурга подарки для султана Меджида и принца Баргаша, чтобы умилостивить обоих. — Эмили молчала, и он опять продолжал: — Над Рюте сгущаются тучи, хотя немцы от него и отказались. Вполне вероятно, что никто теперь не захочет иметь с ним ничего общего. Витт полагает, что весьма безответственно с его стороны продолжать сидеть на Занзибаре, и думает, что его давно бы не было в живых, если бы на троне вместо Меджида сидел Баргаш.

— Снова этот Витт, — поморщилась Эмили. — Мелкая душонка, крохобор, кругозор его не поднимается выше его счетов… — Она в раздумье закусила нижнюю губу, и самостоятельная энергичная жена врача, и мать, каковой она и являлась, вдруг стала выглядеть неловкой юной девчонкой, в которую он очертя голову влюбился тринадцать лет назад.

— Ты считаешь, мне следует пойти к Рюте и поговорить с ним? — спросила она.

— Я не знаю, способен ли он воспринимать… Но я был бы рад, если бы ты хотя бы попыталась, да, пожалуй, следует пойти, — отвечал он. — Может быть, тебе удастся уговорить его уехать с острова как можно скорее.

— Да, пожалуй, я так и сделаю. Прямо завтра, — весело ответила она и подтвердила согласие поцелуем в щеку.

— Как ты считаешь, все будет хорошо? — спросил он после небольшой паузы. — Два человека — из таких разных миров?

— Может быть, иногда любовь еще не все, — прошептала в ответ Эмили. — Но она помогает вынести многое и облегчает тоже многое. А они оба так любят друг друга, что я убеждена, они пойдут своим путем. Вместе.

Какой-то момент они смотрели друг на друга, и каждый знал, о чем думает другой. Благословлен Господь за то, что мы наслаждаемся безоблачным счастьем.

Она нежно поцеловала мужа в губы.

— Не засиживайся долго, любимый. — Она мягко выскользнула из его объятий, поднялась, разглаживая юбки, и пошла к двери.

— Эмили… — Она повернулась и посмотрела на мужа. Свет лампы нимбом желтел из-за его головы. — Ты сделала хорошее дело и, кроме того, очень умно и ловко провернула его. Снимаю шляпу.

Ее лицо просияло, и она сделала кокетливый девичий книксен.

— Благодарю вас, господин доктор. Именно это я и хотела от вас услышать. — Она послала мужу воздушный поцелуй и оставила его одного.

32

Эмили Стюард сдержала слово, данное мужу, и нашла Генриха на следующее же утро. Темнокожий слуга проводил ее в контору, где она застала его; он как раз передавал гору писем другому служащему; тот, вежливо поздоровавшись с дамой, удалился. Одет Генрих был, как и всегда, безупречно. С улицы доносились зазывные крики торговца фруктами и детский смех.

— Доброе утро, миссис Стюард! — воскликнул Генрих и, обойдя письменный стол, взял ее правую руку, затянутую в перчатку, и галантно склонился над ней, целуя воздух.

— Простите великодушно, что Зефи проводил вас ко мне в кабинет. Он, верно, подумал, что вы пришли по делу. Давайте поднимемся в салон. — Легкий загар не мог скрыть его бледности. Вокруг глаз залегли синеватые тени, как будто он не спал уже много ночей.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, мистер Рюте. В определенном смысле ваш слуга не ошибся. Вы позволите? — Она указала на плетеный стул перед письменным столом, на котором громоздились высокие стопки бумаг.

— Конечно, прошу вас. — Генрих сделал приглашающий жест и сел на свой стул возле стола. — Что я могу вам предложить? Кофе, чай или лучше шербет?

— Благодарю, ничего не надо, — ответила Эмили Стюард с улыбкой, поставила свой ридикюль на колени, слегка примяв пышные юбки, и стянула с рук кружевные перчатки. — Я не задержу вас. — Ее глаза, голубые, как васильки на ее далекой родине, на мгновение задержались на бумагах, которые показались ей превосходным предлогом для визита. — Ваши дела идут хорошо? — осведомилась она самым непринужденным тоном. Но единственного взгляда оказалось достаточно, чтобы убедиться, что этим вопросом она не ввела Генриха в заблуждение. Его небольшой энергичный рот под усами дрогнул, и он иронически приподнял один его уголок.

— Оттого, что я впал в немилость к султану? И теперь моя слава закоренелого ловеласа бежит впереди меня и что теперь от меня следует прятать сестер и дочерей?

Эмили Стюард тихо засмеялась, но голос Генриха, в котором явно прозвучал едкий сарказм, был ей как удар ножом в сердце.

— От фирмы «Ханзинг» заказов временно больше не будет, — рассудительно добавил он. — Но, по всей вероятности, есть еще достаточно много торговцев, которым моя личная жизнь безразлична, когда речь заходит о хороших деньгах и хороших товарах.

— Видите ли, мистер Рюте, до меня тоже дошли всевозможные слухи, которые бродят по городу и, главное, о вас говорят в султанском дворце. И сейчас настроение очень напряженное… не считаете ли вы, что надо уехать с Занзибара как можно быстрее? В ваших собственных интересах?

Генрих нахмурился.

— Это рекомендации английского консульства? Во избежание дипломатических конфликтов?

Однако посетительницу нисколько не напугала резкость в его голосе.

— Нет, мистер Рюте. Я пришла к вам из собственных побуждений, и мое предложение уехать с Занзибара — это лишь хороший совет друга.

Он помолчал секунду.

— Боюсь, что я не смогу. В любом случае я должен закончить все свои дела.

— Ах, понимаю. Хваленый немецкий порядок и основательность.

Генрих сдержанно улыбнулся.

— Скорее кодекс чести купца. Я не хочу разрушить еще и свою деловую репутацию и оставить в этом уголке мира выжженную землю, если мне когда-нибудь удастся уехать вслед за своей невестой. Кроме того, — он глубоко вздохнул и, опершись локтями на подлокотники кресла, переплел пальцы рук, — к этому меня вынуждает материальный вопрос. Дел в качестве агента «Ханзинга» у меня было немного, но я всегда ставил себе целью открыть собственную фирму. Мои… — он попытался найти нужные слова, и на это ему понадобилось несколько секунд, — мои отношения с Биби Салме и реакция на них — все вместе послужило причиной, чтобы мистер Коль, мой партнер по фирме «Коль и Рюте», вышел из нее. Что означает существенную финансовую потерю для меня, и теперь я должен восполнить урон. Видите ли, мне… — тут улыбка промелькнула по его лицу, — мне скоро предстоит содержать жену и ребенка.

Его визави кивнула.

— Я понимаю.

Генрих откинулся на спинку кресла. Он разомкнул кисти рук и, свесив их с подлокотников, принялся играть расслабленными пальцами.

— Я просто не могу сейчас уехать, — помолчав, признался он. — Как бы мне ни хотелось сделать это…

С какой радостью Генрих уехал бы с Занзибара хоть сегодня — это было написано на его лице, и именно это прочла Эмили Стюард, когда он снова повернулся к ней. Он выглядел так, словно он что-то утратил. Словно Биби Салме захватила с собой какую-то его часть — когда бежала с острова.

33

Аден, Юго-Западная Аравия, два дня спустя

— ак что вы думаете об этом?

Салима молчала, отведя глаза в сторону. Ей надо было хорошенько обдумать все, что сообщил ей полковник Дж. З. Гудфеллоу, заместитель британского консула в Адене, подробно изложивший ей послание султана Меджида — по поручению последнего. Хотя уже заранее знала ответ.

Согласно исламским законам, она находилась — как и прежде — под опекой Меджида, который через Гудфеллоу предлагал ей вернуться домой. Разумеется, только при условии, что она незамедлительно переедет в собственный дом, который он ей предоставит, подальше от испанской четы, которая так любезно ее приняла в Адене. Кроме того, ей следует прекратить появляться на людях в ее теперешнем положении и также положить конец общению с европейцами, живущими в Адене; в том числе с представителями британского анклава, который уже давно представлял собой смешение различных культур и языков.

— Он и в самом деле требует от меня прервать все мои отношения в Адене и не заводить новые знакомства? — после некоторых раздумий тихо спросила Салима.

— Да, именно так. Впредь никакого общения с англичанами или немцами, — подтвердил полковник Гудфеллоу на не слишком хорошем арабском с сильным английским акцентом: язык он начал изучать только после назначения на официальный пост. — И переписка с означенными иностранцами вам также запрещена.

Рот Салимы искривился в насмешливой улыбке.

Одну руку он протягивает мне в знак примирения, а другой наносит удар.

— Вместо этого, — поторопился добавить полковник, — вам гарантируется прием в самых уважаемых арабских семьях. У меня…

— Да, благодарю, — прервала его Салима. — Я выслушала ваши приветственные слова и свидетельства уважения, которые вы высказали мне от имени моего брата. Очень витиевато, очень благочестиво.

Полковник Гудфеллоу погладил усы. Он чувствовал себя не в своей тарелке, ибо не мог разгадать тон собеседницы — так же, как ему было не по себе и от этого поручения начальника.