– Она меня ненавидит.

– Здрасте!

– Нет, я серьезно. Она давно меня ненавидит – я это лет десять, нет – пятнадцать назад поняла. Я ведь тогда гораздо симпатичнее ее была. Не такая кадушка, как сейчас, а на морду лица – вообще красавица. Она до сих пор пытается уязвить меня. «Ах, Раечка, не хочешь ли сесть на диету? Ах, Раечка, да как же можно терпеть такого мужа возле себя? Ах, почему ты не борешься с целлюлитом? Да что же за безвкусицу ты на себя нацепила – не с китайского ли рынка...»

Надя невольно засмеялась.

– Смейся, смейся... Досмеялась уже – мужа твоего она у тебя из-под носа увела.

– Рая, но что же делать – Егор говорит...

– Надька, и не вздумай! Не слушай его. Один раз он тебя предал, значит, предаст и еще. Ты что, всю жизнь страдать хочешь? – угрожающе спросила Рая.

– Нет... Но, может быть, так я быстрее забуду... Ну, неважно.

– А, ты про Леона! – моментально догадалась Рая.

– Райка, я просто оговорилась!

Рая взглянула ей прямо в лицо. «Глаза, точно две бездны... – опять в который раз подумала Надя. – Ничего по ним не угадаешь!»

– Ты любишь Леона, очень любишь. Я тебя понимаю.

– Что ты понимаешь? Сама же его ругала! Что он чучело, хоть и композитор, говорила.

– Я его ругала только для виду, – таинственно произнесла Рая. – А на самом деле вы с этим Леоном словно созданы друг для друга. Такие оба... возвышенные! А Алька... Нет, она хорошая, слов нет, но она – не для него. Нет в ней полету. Для него муза нужна.

– Что? – поразилась Надя. – Кто ему нужен?

– Муза! Вдохновение ему откуда-то надо черпать. Ведь так про всяких там поэтов и художников говорят?.. А Алька только про стиральный порошок может говорить да про то, как лучше ремонт сделать... Мне ее сначала жалко было, а теперь вижу – отступиться она должна. Отпустить Леонтия своего... Отпустить к тебе.

* * *

В дверь настойчиво и раздраженно позвонили.

В прошлый раз именно так звонили соседи снизу, которые всегда требовали соблюдения абсолютной тишины. Особенно им не нравились стальные набойки на каблучках Лили Лосевой, которые громко цокали по паркету.

«А сейчас-то что этим соседям надо? – с тоской подумала Надя и поглядела на часы – была половина десятого утра. Она спала сном младенца и никоим образом не могла нарушить священную тишину над головой жильцов с нижнего этажа. – Может, в ванной что-то протекло?»

Она заглянула в ванную – ни луж на полу, ни капающего крана.

Кое-как завязав пояс на халате, Надя подошла к двери.

– Кто там?

Посмотрела в глазок – там, с другой стороны, плавали разноцветные пятна, что-то гремело, звенело, переливалось. Как будто явился к Наде с визитом целый цыганский табор.

– О господи... – Она потерла глаза и еще раз посмотрела в стеклянную призму. – Кто там? Послушайте, я сейчас милицию вызову...

– Надь, ты что, совсем плохая? – произнес изумленный хриплый голос. – Это я, открывай...

Зина Трубецкая! Вот так сюрприз...

Она ни разу не была у Нади, и поэтому ее появление было гораздо более загадочным, чем визит цыганского табора.

Надя открыла дверь.

– Ты что, дрыхнешь до сих пор? – неприязненно спросила Зина, увидев Надин растерзанный вид.

– Да, а что? – Надя пригладила взлохмаченные волосы, которые не успела причесать. – У меня труд надомный, когда хочу, тогда и сплю. Я вчера до трех ночи переводила.

– Понятно...

На Зине был пестрый африканский бурнус до пола, поверх – нечто вроде боливийского разноцветного пончо с каким-то невероятным мехом вокруг горловины, зелено-желтый тюрбан из кашемира, натянутый до бровей, золотые сережки размером с чайные блюдца и множество цепочек и браслетов – это именно они так гремели и звенели.

– Можно, я сапоги снимать не буду? – проскрипела Зина. – У меня радикулит, мне нагибаться трудно...

– Конечно, конечно! – испугалась милосердная Надя. Зина, держась за стену, вытерла подошвы о половичок в прихожей.

– Ну, куда идти?

– Туда, пожалуйста...

Надя терялась в догадках – что же такое произошло в мире, отчего к ней в половине десятого утра явилась Зина Трубецкая. «Радикулит, а каблуки сантиметров пятнадцать, не меньше!» Хватаясь за все выступающие предметы в Надиной квартире, Зина проковыляла в комнату.

– Ой, пардон... – Она оторвала ручку у знаменитого Надиного шкафа. – Вещи-то какие хлипкие стали делать...

– Ничего-ничего! – Надя сунула отломанную ручку себе в карман.

– Холод собачий... – с отвращением произнесла Зина и, гремя цепями, как-то боком повалилась на диван. Скинула свое боливийское пончо, не вставая. – Ненавижу осень!

– Сейчас кофе сварю.

– Какой кофе... Мне бы чего покрепче.

Надя не сразу поняла.

– Водки, что ли? – с ужасом спросила она.

– Ну, типа да, как выражается нынешняя молодежь...

– У меня нет, – быстро сказала Надя, и это было чистой правдой.

– Вот беда... – Зина зашарила по карманам и прорезям своего бурнуса и достала завернутую в пестрый платок бутылку. – Это я, чтобы не разбилась... Ведь как чувствовала, что у тебя, Надежда, полный бардак дома. Ну что ты за хозяйка такая! Иди неси посуду – не из горлышка же пить.

– Я пить не буду! – воинственно заявила Надя. – Раннее утро, я еще даже не завтракала, а ты мне водку пить предлагаешь! Мне пятнадцать авторских листов, между прочим, к концу декабря надо перевести... Если я каждый день пить буду, то до весны с ними не разберусь!

– Как – не будешь? – обиделась Зина, пропустив весь Надин монолог мимо ушей.

– А вот так – не буду!

– Я тоже ночь не спала, – неожиданно мягко произнесла Зина, свинчивая пробку у бутылки. С журнального столика она взяла стакан, в котором плавали остатки вчерашнего чая, и, подозрительно принюхавшись, залпом допила его. Потом с просветленным лицом налила себе водки в пустой стакан. Наде стало не по себе.

– Почему?

– Что – почему? – Зина так же быстро выпила и водку.

– Почему ты ночь не спала?

– Депрессия... Мысли, мысли все какие-то в голову лезут... – Зина сморщилась. – Такая поганая жизнь – прямо хоть волком вой.

– Я сейчас бутербродов сделаю...

– Не стоит. Нет у меня никакого аппетита, – отмахнулась Зина. – Я вот что к тебе пришла... Ты, Надя, должна простить Лильку. Очень она убивается.

– От чего она убивается? – фыркнула Надя.

– От того, что тоскует без тебя, – мрачно произнесла Зина и налила себе еще водки. – Да выпей ты со мной, не будь врединой...

– А ты знаешь, что она сделала, твоя Лиля? – Надя была непреклонна.

– Знаю. Фигня все это. Она меня вчера буквально доконала – сходи к Наденьке да сходи... Типа, ты меня должна послушать.

– Зина, ты совершенно напрасно... – начала Надя, но Зина Трубецкая тут же перебила ее:

– Лилечка – мой единственный друг. Я бы ей все простила. Даже если бы она с Вадиком спала. Пусть, для подруги ничего не жалко... И на Вадика бы тоже не обиделась.

– На какого Вадика? – с изумлением спросила Надя.

– Ты что, не знала про Вадика? – в свою очередь, изумилась Зина. – Да это ж мой муж покойный – Вадим Маркович Бабазян!

– Ах, муж... – Надя единственное, что знала о Вадиме Марковиче Бабазяне (со слов Лили Лосевой, разумеется), так это то, что он был очень богатым человеком. Основные капиталы нажил еще при социализме, занимаясь валютными операциями, и даже лет семь, кажется, провел в тюрьме... Благодаря его состоянию Зина теперь ни в чем не нуждалась.

– Святой человек! – истово произнесла Зина. – Я ему говорю: Вадик, возьми мою фамилию – как-никак дворянская, а он – ни в какую. Очень гордый, очень смелый, очень нежный. Самый лучший.

Что-то в голосе Зины Трубецкой было такое, что моментально растопило Надину неприязнь к этой странной женщине. Она села на стул напротив Зины.

– Ты его сильно любила?

Зина ничего не ответила, только повела нарисованными бровями, что означало – Надя задала глупый вопрос. Силу ее любви к Вадиму Марковичу Бабазяну невозможно измерить.

– В мире нет ничего непоправимого, – вдруг торжественно и тихо произнесла Зина. – Кроме одного – смерти. Все остальное – ерунда... Ты веришь в бога?

– Верю... – Надя достала рюмку из серванта и дунула в нее.

– И я верю. Я живу только потому, что знаю – на том свете меня ждет Вадик. А на этом свете меня поддерживает Лилечка. Пять лет назад, когда Вадик умер, она полгода от меня не отходила. – Дрожащей рукой Зина налила Наде в рюмку.

– Чуть-чуть! Не до края...

– За Вадика. Только не чокаясь! Так вот, Надя, ты должна ее простить. Лилечку.

– Я не знаю... – уныло пробормотала Надя. – Я хочу, но почему-то не могу... Не получается!

Зина оживилась и заерзала, отчего сережки в ее ушах закачались, словно маятники. От нее как-то странно пахло вблизи – кисловато и терпко, словно от овечьей шкуры. «Ну и духи у нее!» – удивилась Надя.

– Я тебе помогу, – таинственно произнесла она. – Я об этом в одной книжке по психологии прочитала. Ну, там, правда, советы для супругов давались, но это неважно. Ты представь, что Лилька умерла. Представь!

– Я не хочу, чтобы она умерла! – дрожащим голосом произнесла Надя. – Я... я вовсе не так уж плохо к ней отношусь, чтобы желать ей смерти. Бог с ней, пусть живет, как хочет...

– Нет, ты представь, что она умерла! – сердито закричала Зина. – Вот сейчас, сию минуту... А ты не успела ей сказать, что ты на самом деле относилась к ней хорошо, несмотря ни на что. Она умерла, и ее нет. И вся твоя любовь осталась при тебе, неразделенная!

– Я не хочу...

– Да мало ли что ты не хочешь! Есть ведь такие вещи, которые не исправишь... Судьба... Рок... Обширное кровоизлияние в мозг – и все, нет человека!

Надя вдруг поняла, что Зина сейчас думает о своем Вадике. О тех словах, которые она не успела сказать ему, гордому, смелому, нежному.

– Господи, Зина... – Слезы потоком хлынули из Надиных глаз. Она никогда не думала, что ей так нестерпимо, невыносимо будет жаль неизвестного Вадика. И его несчастную вдову Зину Трубецкую, которую даже деньги не могли утешить. И глупую Лильку Лосеву. И еще Егора Прохорова...