Патриция Поттер - Звездолов

— Дочь Сазерленда?

— Да, надо пойти навестить ее. Думаю, отец все еще на нее гневается. — Она взяла Джинни за руки. — Пойдем со мной. Увидишь, она тебе понравится. А потом вместе приготовим бульон Патрику, когда он проснется.

Джинни жалостливо смотрела на нее.

— Девочка моя, уже не чаешь, как вырваться к своему Патрику, что тебе со мной, старухой…

— Никакая ты не старуха, — возразила Марсали, прибавив с усмешкой:

— Хирам, во всяком случае, так не думает.

Джинни, казалось, была польщена.

— Он бравый малый.

— Да-да, — согласилась Марсали. — Верный, милый и…

— Милый?

— …Красивый, — весело продолжала Марсали.

— Ты спятила, ей-богу. Что с тобою сделал молодой Сазерленд?

— Он сделал меня счастливой, — улыбнулась Марсали. — Такой счастливой, что мне и не снилось. И я хочу, чтобы весь свет был счастлив, как я. Особенно те, кого я люблю, — ты, например.

Джинни закатила глаза, но Марсали точно знала, что эти слова пришлись ей по душе.

— Пойду посижу с ним немного.

— Ступай, ступай, — одобрительно закивала Джинни.

— Переночуешь сегодня у меня. А завтра утром я найду тебе отдельную комнатку.

Джинни замялась, и Марсали вопросительно посмотрела на нее.

— Хирам уже поговорил обо мне с какой-то женщиной по имени Колли, — нехотя призналась кормилица. — Она, по-моему, на него глаз положила.

— Колли? — наморщила нос Марсали.

— Ну да, — ревниво пробурчала Джинни. Хирам — сердцеед? Эта мысль так развеселила Марсали, что она едва не прыснула.

— Колли пошла к леди Элизабет, — продолжала кормилица, — и та сказала, что я могу поселиться в соседней с тобой комнате, чтобы ты могла позвать меня, когда захочешь. Так что ты обо мне не тревожься. Я пока тут малость приберусь, потом найду, где у них кухня, и сварю бульон. А ты ступай обратно к своему мужу, тебе там место.

Марсали не стала мешкать, вскочила с кровати, наспех обняла Джинни и вприпрыжку побежала к лестнице.

Ей хотелось быть рядом с Патриком, когда он проснется, хотя она и старалась убедить себя, что спешит вовсе не из беспокойства за его жизнь. Все будет хорошо. Ведь Хирам сказал, что у него, как у кошки, девять жизней… И все же Марсали очень хотелось лишний раз удостовериться, что последняя из них не подходит к концу.

Она сидела у его изголовья и смотрела, как он просыпается. Вот открыл глаза — красные, воспаленные. На щеках пробилась густая щетина. Осторожно потянулся, вздохнул…

В окно лились потоки солнечного света. Патрик заморгал, сразу ослепнув, потом прозрел, нашел взглядом Марсали и, как она и надеялась, улыбнулся ей той медленной улыбкой, которую она так любила.

Он хотел сесть, но ее рука мягко, но непреклонно удержала его на месте.

— Лежи, — строго сказала Марсали.

— Из-за какой-то царапины, — проворчал он, но тем не менее послушался, и это ее встревожило, правда, ненадолго: рассеянный спросонья взгляд необычайно шел Патрику. — Ты у меня такая красивая, — еще раз улыбнулся он так нежно, что у нее сжалось сердце.

— Я волнуюсь, что бы ты там ни говорил, — ответила Марсали, сердясь на мужа за его беспечность. — Ночью тебя лихорадило.

— Я просто устал. Мне ничего не нужно, кроме отдыха. И твоей ласки.

— Сейчас принесу тебе поесть, — будто не слыша, продолжала она. — Вот, это тебе от Гэвина. — Она подала ему листок.

— От Гэвина?

— Он прислал в Бринэйр Джинни, чтобы я не скучала. Во всяком случае, предлог такой.

Патрик приподнялся на локте и с некоторым усилием сел. Одеяло сползло, но он, казалось, не замечал этого. Его нагота мгновенно пробудила в Марсали уже знакомые ощущения: сладкую боль в лоне, учащенный стук сердца. Она чувствовала, как заструился по жилам горячий огонь.

Патрика, похоже, происходящее ничуть не смущало. Он внимательно прочел записку Гэвина и, морщась, попытался встать на ноги.

— Тебе еще рано садиться в седло, — всполошилась Марсали, уже знавшая, что написал ее брат. Гэвин просил Патрика о встрече. Сегодня же.

— Я должен, — твердо сказал Патрик. — Он с Хирамом почти незнаком.

— Давай я поеду, — предложила она.

— И как же ты выберешься из Бринэйра? Мой отец строго-настрого приказал тебе не выходить за стены замка.

— А Алекс?

— Алекс уже уехал, — ответил Патрик, делая первый неуверенный шаг.

— Нельзя тебе этого делать.

— Я и так уже залежался в постели, — отрезал он. — Слишком много всего надо успеть.

— Тебе нужно полежать еще несколько дней, — не унималась Марсали. — Хирам говорит, у тебя девять жизней, но сейчас, глядя на тебя, можно подумать, что восемь ты уже израсходовал.

— И это удручает тебя? — устало прикрыв глаза, спросил Патрик. Господи, как он может такое спрашивать после того, что случилось за последние дни…

— Нет, не это, — ответила Марсали. — А та боль, которую тебе пришлось вытерпеть. — Она закусила губу. — И еще то, что я… прижигала…

— Ты сделала то, что необходимо было сделать, — мягко возразил он, — и я только благодарен тебе. Зачем мне жена-трусишка, падающая в обморок при виде крови. — Он взял ее за руку. — Никогда не думал, что… господь наградит меня такой смелой, умной и доброй женой.

Таких чудесных слов Патрик никогда еще ей не говорил — и никто не говорил. От женщины только того и требовалось, что удачно выйти замуж и нарожать детей — именно это всегда внушал ей отец. Да и Гэвин тоже…

И вот теперь ее муж хочет идти, рисковать своей жизнью ради других: ради своей жены, своей семьи, своих друзей, ради обоих кланов.

Удастся ли ей когда-нибудь удержать такого человека при себе? Или он вечно будет сражаться во имя очередной благородной цели? Такая перспектива отнюдь не вдохновляла и не радовала Марсали — ей становилось страшно за мужа, хотелось убежать вместе с ним далеко-далеко, туда, где нет войн, сражений и ненависти. Но куда бежать, она не знала. Да и Патрик не успокоится, пока не завершит начатое.

Он притянул ее к себе, будто прочел ее мысли.

— Я возьму с собою Хирама. Но ехать я должен, Гэвин будет ждать меня.

— Лучше бы я не отдавала тебе письмо, — вздохнула она.

— Нет, родная моя. Ты знала: я все равно поеду. — Он прижал ее к себе, легко коснулся губами лба и отступил. — Помоги мне одеться, — попросил он как ни в чем не бывало, вынуждая ее стать своей сообщницей в деле, против которого она так горячо возражала.

Марсали проглотила вставший в горле ком.

— Девочка моя?

Она неохотно подошла к огромному шкафу, достала чистую рубаху и плед, понимая: плед и двумя здоровыми руками закрепить на себе непросто, а одной — почти невозможно. Интересно, что бы он делал, откажись она помочь? К несчастью, нашел бы кого-нибудь еще, кто согласится…

Надеть через голову рубаху — это еще полбеды, теперь перекинуть угол пледа через плечо и обернуть другой конец вокруг бедер. Потом застегнуть тяжелым кожаным ремнем. Удивительно: с каждым движением к Патрику возвращалась сила. По ее расчетам, он должен был уже рухнуть на пол от напряжения.

— Как там наши драконы? — спросил Патрик. Наверно, чтобы отвлечь ее от ужаса, слишком явно написанного на ее лице.

— Драконы?

— Изольда с Тристаном, — пояснил он, улыбаясь одним уголком рта. — Ну и имена ты им придумала.

— Они очень обрадовались, увидев Джинни, — съязвила она в ответ, стараясь шуткой заглушить тревогу.

— А есть еще кто-нибудь, кроме меня, кого они не жалуют?

— Нет, — ответила Марсали, застегивая ему на плече плед пряжкой с гербом клана; потом отступила на шаг и оглядела его. Темные волосы Патрика были спутаны, щеки черны от щетины, но ей казалось, что никогда еще она не видела такого красивого мужчину. Его зеленые глаза ярко блестели — потому ли, что жар не совсем спал, или потому, что обращенный на нее взор горел страстью и нежностью.

И она почувствовала, как внутри разливается тепло. В присутствии Патрика она всегда словно таяла: ноги слабели и подгибались, сердце начинало учащенно биться, мысли и слова безбожно путались…

Прикосновение его руки наполнило ее новым теплом, огонь опалил кожу, проник к самому сердцу.

— Не смотри на меня так, девочка моя, — шепнул он, — а то я никогда не уйду.

Марсали тут же постаралась придать себе еще более обольстительный вид, но в подобных ухищрениях у нее не было опыта. Она никогда никого не любила, кроме Патрика, а он пропадал на чужбине столько лет… И даже теперь, после обручения, они так мало бывали вдвоем.

— Не грусти, — попросил Патрик.

— Я не грущу, — с негодованием возразила Марсали, — я тебя соблазняю. Он рассмеялся.

— Постараюсь запомнить разницу, — поддразнил он, нежно обводя указательным пальцем ее губы и поднимая вверх печально опущенные уголки рта. — Но ты всегда обольстительна, любовь моя.

— Поешь хотя бы бульона с хлебом, пока ты здесь!

— Конечно. Гэвин пишет, что будет ждать у водопада в полдень. — Он взглянул в окно, на солнце. — До отъезда у меня целый час.

— Сейчас принесу еду и скажу Хираму, чтобы глаз с тебя не спускал, — все еще сердито сказала Марсали и заметила озорной блеск в глазах мужа.

— Смотри не напугай его.

Он расслабленно опустился на скамью под окном, вытянул ноги. Даже прикрытые пледом, они показались Марсали необыкновенно привлекательными. Прежде она никогда не обращала внимания на мужские ноги, но на Патрика Сазерленда ей почему-то хотелось смотреть постоянно, не пропуская ни одной детали. И все в нем казалось ей совершенным.

Она посмотрела ему в глаза — и покраснела: оказывается, все это время он с улыбкой наблюдал за нею! Щеки у Марсали запылали, и она выбежала, несмело улыбнувшись человеку, в присутствии которого почему-то вела себя так глупо.

Марсали оказалась права: и горячий бульон, и хлеб с сыром, которыми она почти насильно накормила Патрика, были ему совершенно необходимы. Рука сильно болела, но, останься он в постели, она болела бы все равно.