Руфус понял: выбора нет, придется сегодня взять Синклера с собой. Тогда он удовлетворит свое любопытство и завтра, быть может, оставит его в покое и не помешает встретиться с Хирамом.

Поэтому он равнодушно пожал плечами:

— Как вам будет угодно.

— Мне угодно, — отрезал Синклер. — Пусть седлают коней.

А может быть, навязчивость Синклера и к лучшему. Авось во время охоты удастся вызнать что-нибудь про Крейтон. Неважно, где это и что это такое, ясно одно: лучше места для женщин, ткущих пледы тех цветов, которые не имеют ни малейшего отношения к их собственному клану, не придумаешь. Возможно также, что в этом укромном месте успешно прячут кое-кого еще, и, может быть, против его воли.

* * *

Марсали смывала пот и грязь с лица Патрика, а он крепко спал. Как же он должен был измучиться, думала она, если не проснулся, даже не шелохнулся ни разу, и как же сильна боль, если во сне он продолжает стискивать зубы.

Она сняла повязку с его плеча: рану обметало, кожа вокруг покраснела. Перепугавшись, послала Хирама к той женщине, что дала целебных трав для Быстрого Гарри. Хоть бы Хирам поскорей вернулся…

От вида обожженного мяса снова заныло под ложечкой. Ни разу в жизни Марсали не было так трудно, как в ту минуту, когда пришлось прижать раскаленный нож к открытой ране на плече у Патрика. Другим она зашивала раны, вправляла кости и, разумеется, жалела их, но та жалость не шла ни в какое сравнение со вчерашней душераздирающей мукой. Одно только придало ей тогда сил: если б она не решилась прижечь рану, Патрик истек бы кровью.

Осторожно обмывая кожу вокруг раны, Марсали рассматривала тело спящего мужа. Сколько шрамов, боже милостивый. Сколько знаков перенесенной боли! Изрубленное в боях тело с сердцем миротворца…

В дверь тихо постучали. Вскочив, Марсали кинулась открывать — и ахнула: на пороге рядом с Хирамом стояла Джинни. Хирам с невинным видом протянул ей мешочек.

— Я встретил ее у ворот, — объяснил он.

Почти ослепнув от слез, Марсали взяла у него травы и кинулась на шею терпеливо ожидавшей Джинни. Несколько минут она так и стояла, не говоря ни слова, вбирая знакомое тепло и уют родных рук.

— Ну, ну, хорошая моя, — твердила Джинни, — а я-то как рада видеть тебя. Ты стала еще красивее, чем была.

— Но что ты здесь делаешь? — спохватилась Марсали, отстраняясь, чтобы заглянуть ей в глаза. — Почему ты… то есть как…

— Гэвин подумал, что я могу тебе пригодиться, — отвечала кормилица.

Милый, милый Гэвин! Марсали выглянула в коридор и поспешно закрыла дверь.

— А отец? Отец знает, что ты здесь? Джинни кивнула:

— Он согласился, хотя сперва был очень недоволен. — Она с опаской взглянула на широкую физиономию Хирама и перешла на шепот:

— Гэвин убедил его, что я буду доносить ему обо всем.

Марсали смотрела на нее во все глаза. Надо же, Гэвин в изобретательности не уступает Патрику!

Хирам глупо улыбался, и Марсали поняла, что и ему приятно видеть ее служанку. Правда, не всех в Бринэйре так обрадует ее появление…

— А что сказал маркиз, увидев тебя? — спросила она.

— Не думаю, чтобы он знал, — улыбнулась Джинни. — Он, кажется, занедужил, слег и строго наказал всем, чтобы его не беспокоили.

Марсали закусила губу.

— Джинни, Патрик ранен. Мне уже надо идти к нему, но я была бы так рада, если б ты помогла мне… Джинни пронзила Хирама осуждающим взглядом.

— Ты не сказал.

— Времени не было, милая, — развел руками Хирам. — Но вы все равно не волнуйтесь. Патрик попадал в переплеты почище этого, и ничего, живехонек. У него, как у кошки, не меньше девяти жизней.

От его беспечности Марсали хотелось затопать ногами, завизжать в голос, вытворить что-нибудь — что угодно — и так выплеснуть свою злость на мужчин и их легкомысленное отношение к увечьям, войнам и насилию.

— Боюсь, рана начнет гноиться, — произнесла она вслух, зная, что Джинни поймет с полуслова.

— Так пойдем скорее, — ответила та, пропуская Марсали в комнату впереди себя. Хирам сунулся было за ними, но решительная Джинни без лишних церемоний вытолкала его за дверь.

Марсали удивленно подняла брови; Джинни передернула плечами в ответ. Затем, взяв ее за руку, сказала:

— Я места себе не находила от тревоги с тех пор, как ты пропала. У тебя все хорошо, родненькая моя? В самом деле?

— Да-да, все хорошо, правда, — машинально отозвалась Марсали и после минутного колебания прибавила:

— Джинни, мы обручились, Патрик и я. Гэвин был свидетелем.

Изумленная Джинни воззрилась на нее, не говоря ни слова, и только тихо охнула.

— Правда, правда, — улыбаясь, сказала Марсали.

— А Гэвин?..

— Ну да, — кивнула Марсали. — Они с Патриком вместе пытаются положить конец распре.

Джинни еще не пришла в себя от первого известия, и второе добило ее окончательно. Несколько мгновений она лишь растерянно открывала и закрывала рот.

— Но как же?.. Гэвин?.. Тогда, значит, он так и хотел — послал меня к вам лазутчицей. Или, по крайности, нарочным. — И она вытащила из рукава свернутый листок пергамента. — Это он тебе велел передать, лапушка. А у меня и из головы вон.

Марсали медленно сломала печать, развернула листок и тут же поняла, что послание предназначалось скорее не ей, а Патрику и ничего хорошего не сулило — по крайней мере, ей самой. Она сложила письмо и спрятала в складках юбки. Ничего, подождет, пока Патрик не проснется.

— Пойдем, — обратилась она к Джинни, — поможешь мне приготовить лекарство. — Тыльной стороной ладони прикоснулась ко лбу Патрика. — Какой горячий.

— Кто делал прижигание? — спросила Джинни, озабоченно хмурясь при виде раны.

— Я, — ответила Марсали.

— Небось душа в пятки ушла?

— Еще бы.

Джинни с минуту смотрела ей прямо в глаза, потом одобрительно кивнула и принялась выкладывать на стол травы из принесенного Хирамом мешочка.

Марсали, к своей радости, увидела, что знахарка опять прислала именно то, что она, безусловно, выбрала бы сама, и еще две-три травки, о которых она как-то не подумала. Встретиться бы с этой женщиной, поучиться у нее… Быть может, когда их кланы перестанут воевать, она познакомится поближе с соплеменниками Патрика.

Вздохнув, Марсали принялась готовить целебный сбор.

— До сих пор поверить не могу, что ты здесь. Мне кажется, я целую вечность живу тут одна, хотя на самом деле и двух месяцев не прошло.

Джинни аккуратно сложила пустой мешок, улыбнулась.

— Да, в Эберни без тебя стало тише. Признаться честно, я крепко думала, стоит или не стоит мне сюда являться. Но отказаться не могла. Я скучала по тебе. — Тут она усмехнулась:

— И по зверюшкам тоже.

— Они тебе обрадуются, — сказала Марсали, высыпая в сбор последний порошок. — А вот Патрика не любят. Почему, не понимаю.

— Миленькая моя, они просто ревнуют, — вздохнула Джинни. — Чуют, что он для тебя теперь важнее всех. Марсали нахмурилась.

— Я ведь и тебя люблю, но они с тобой-то ладят?

— Потому что я уже была у тебя, когда появились они, — объяснила Джинни. — Им пришлось со мной смириться.

Марсали намочила в миске с водой чистую тряпочку, выжала и высыпала на нее приготовленный порошок. Присев на краешек кровати, осторожно наложила припарку на раненое плечо Патрика. Он вздрогнул всем телом, но не проснулся.

— Сколько у него шрамов, — прошептала Марсали.

— Да, он ведь воин.

— Но он добрый. — И она почувствовала, как сжимается сердце от одного только взгляда на него.

— Ты его любишь, — тихо промолвила Джинни, и, хотя это был не вопрос, Марсали кивнула. — А он любит тебя?

Марсали задумалась. Патрик ни разу не говорил ей заветных слов, но любимой называл, и в душе она верила, что так оно и есть.

— Думаю, любит, — прошептала она в ответ, — но я не уверена, что сам понимает это.

— Мужчины! — приглушенно фыркнула Джинни. — Вечно они последними понимают, что чувствуют. Если будешь ждать, чтобы он тебе сам об этом сказал, помрешь ожидаючи. Только по поступкам и узнаешь, что у него на сердце.

Марсали улыбнулась, снова взглянула на красивое, хоть и покрытое шрамами лицо мужа.

— Тогда, значит, любит, — сказала она. — И думать нечего.

Когда для Патрика было сделано все, что только возможно, Марсали повела Джинни в свою комнату. Ей очень хотелось остаться у постели Патрика, но она боялась потревожить его сон разговорами.

Не успела она открыть дверь, как ласки громко залопотали и завозились у себя в корзине. Марсали поспешила достать и приласкать их; с минуту они потерпели ее нежности, а затем вырвались из рук и помчались к Джинни, от волнения натыкаясь друг на друга.

— Предатели, — проворчала Марсали, невольно любуясь гибкими зверьками. Потом, зная, что этого не избежать, попросила:

— Расскажи мне об отце. Как он там?

— Беспокоится о тебе и твоей сестре, — отвечала Джинни, — но страшно горд Гэвином.

Долго ли осталось ему гордиться, подумала Марсали, если скоро он узнает, что сын все это время обманывал его?

— А с Синклером он говорил?

— Хм-м, — протянула Джинни, подходя к кровати с ласками на руках. — Синклер посылал человека справиться о тебе и Сесили и напомнить отцу, что обещанное надо выполнять.

— Значит, Сесили в безопасности, — прошептала Марсали. Несмотря на уверения Патрика, она все же боялась, что сестру найдут.

— Думаю, своей назойливостью Синклер уже вывел твоего отца из терпения, — продолжала Джинни. — О помолвке он больше не заговаривает, зато послал в парламент и самому королю прошение, чтобы тебя вернули в родительский дом, а Сазерлендов объявили вне закона.

Марсали взяла на руки Тристана, погрузила пальцы в густой мягкий мех.

— Он совсем один, — говорила Джинни. — И беспокоится о тебе.

Марсали вздохнула:

— Я скучаю по Эберни. И по всем вам. Но здешних слуг и особенно кухарку еще учить и учить. И Элизабет…