– Так ты, значит, не скучаешь по дому? – спросил Кейд, переводя разговор на другую тему. Ему не хотелось думать о Бэлларде и о том, что Селеста через какое-то время станет его женой.

Что же ему ответить? Как было бы просто, если б она могла сказать ему правду, объяснить, что на самом деле у нее нет своего дома! Его собственная жизнь такова, что он, наверное, с удовольствием слушал бы рассказ о ее приключениях на улицах Парижа, о том, как она жила в катакомбах, притворяясь мальчиком. Он наверняка смеялся бы и грустил вместе с ней, и это сблизило бы их еще больше. Но она не смела сказать ему правду, это было слишком рискованно. И Сэм придумала себе другую жизнь – жизнь богатой и избалованной дочери маркиза – и принялась описывать чудеса большого европейского города, роскошь огромного замка и великолепие балов и светских приемов.

Все, что слышал сейчас Кейд, только подтверждало то, что он уже и так знал, – у них нет будущего. Она никогда не сможет жить в его мире, а он ничего не знает о ее мире. Она принадлежит другому мужчине. И ничего с этим не поделаешь, а он дурак, что мечтает о том, чего никогда не может быть!

Он любовался ее красотой, глядя, как она рассеянно, погрузившись в какие-то свои воспоминания, теребит зубами травинку. Свободно рассыпавшиеся серебристые волосы, обрамляющие прелестное лицо, золотистая от здорового загара кожа, обретшее зрелую округлость тело – вся она представляла собой чудесное зрелище, и он почувствовал, что не сможет сдержаться.

Гуляя, они отошли далеко от пещеры, но здесь они тоже были одни, и он знал – никто не нарушит их уединения. Они уже занимались любовью в прерии, и обоим понравилось отдаваться страсти в окружении дикой природы. Он привлек ее к себе; она не сопротивлялась.

– Я хочу тебя, – прошептал он хрипло и завладел ее губами. Его руки начали уверенно, по-хозяйски ласкать ее тело, задержались на груди; потом он, продолжая целовать ее, слегка приподнял пальцами ее подбородок… Когда Кейд наконец оторвался от ее губ, он чуть откинул голову и, глядя ей в глаза разгоряченным взглядом, поднял подол ее замшевого платья. Она молча села, стянула платье через голову и отбросила его в сторону; он так же быстро освободился от своей одежды. Она попыталась было лечь на спину, но вместо этого он посадил ее верхом на себя.

Она провела руками по его груди, как всегда восхищаясь упругой твердостью его мышц. Коснувшись шрама, она вдруг спросила:

– Откуда у тебя это? Должно быть, рана была ужасной.

Кейд решил не говорить ей, что принимал участие в войне между штатами. Если потом в ее рассказах будет фигурировать голубоглазый индеец-полукровка, получивший шестидюймовый шрам на груди, сражаясь на стороне Севера, это может вызвать кое у кого – и особенно у Бэлларда – нежелательные подозрения.

– В схватке с другим племенем, – сказал он и поспешил сделать так, чтобы ее мысли сосредоточились на другом.

Держа за талию, он приподнял ее: когда их тела соединились, она громко вскрикнула, и ее волосы заметались по его лицу.

– Скачи, – приказал он. – Я хочу чувствовать, как движутся твои бедра, хочу ощущать на лице твою летящую гриву.

Сэм казалось, что она сейчас умрет от нестерпимого наслаждения. Она стояла на коленях и то приподнималась вверх почти до конца его мужского копья, то скользила вниз, пока не ощущала под собой его твердое тело. Одной рукой он не переставая ласкал ее грудь, распаляя ее все больше и больше, а другой крепко придерживал ягодицы, чтобы она не вылетела из седла во время своей дикой, бешеной скачки.

Сэм почувствовала, что сладостный взрыв уже близок, и поскакала еще быстрее, как жеребец, приближающийся к высокому и трудному барьеру. Но Кейд, ощутив то же, что и она, внезапно перевернулся и оказался сверху.

Когда он снова вошел в нее, Сэм запрокинула голову, тело ее конвульсивно выгнулось, и из глубин ее объятого блаженством существа вырвался счастливый крик. Кейд встретил экстаз молча, непроизвольно стиснув зубы, но все его тело безмолвно кричало от невыразимого восторга…

Держа ее в объятиях в мягком свете тлеющих углей, он думал о том, что никогда еще не знал такого полного, безграничного наслаждения. Сердце его тоскливо сжалось: когда она уедет, он больше уже не испытает того, что испытал сегодня.

Когда солнце приблизилось к западному краю горизонта и прерия окрасилась золотым и розовым, они вернулись в свой лагерь.

Утром Кейд поймал несколько рыбин и, нанизав их на шнурок, оставил в воде. Теперь Сэм, давно примирившаяся с обязанностями стряпухи, принялась чистить их для жарки, пока он разводил костер.

Возвращаясь от реки к пещере, она еще издали заметила, что Буйный Дух разговаривает с другим индейцем. Они – он называл их воинами – иногда приходили к пещере, и каждый раз он беседовал с ними так далеко от того места, где находилась Сэм, что она не могла разглядеть их лиц. Надо полагать, он делал это для того, чтобы впоследствии она не смогла дать подробного описания своих похитителей. Очевидно, с этой же целью он до сих пор продолжал покрывать свое лицо боевой раскраской.

Он не успел собрать достаточно хвороста для костра, и Сэм начала добирать недостающее, стараясь двигаться в противоположную от них сторону, чтобы не мешать их беседе.

Кейд смотрел на нее, радуясь тому, что теперь она почти всегда делает то, что он ей велит. Несмотря на их близость, он отлично помнил, как она упряма и как вспыхивает, если ее задеть…

– Ты не слушаешь меня, брат мой.

Он снова обратил взгляд на Храброго Орла:

– Я слышал все, что ты сказал.

– Слышать и слушать – две разные вещи.

Кейд знал, что на уме у его друга, но все же спросил:

– Зачем ты приехал? Ведь не затем же, чтобы сообщить мне, что Бэллард перестал рассылать патрули. Мы оба знали, что в конце концов он так и поступит, хотя, должен признаться, я удивлен, что он не сдавался так долго.

– Пришла пора отвезти ее обратно, – торжественно объявил Храбрый Орел.

– Нет. – Едва это слово слетело с его языка, Кейд понял, что дал ответ слишком быстро. Он снова скосил глаз туда, где Сэм собирала хворост. – Послушай, Храбрый Орел, она успокоилась. Она больше не создаёт проблем. А у меня еще есть время до того, как я должен приступить к своим обязанностям федерального агента, так что вполне можно еще немного подержать ее здесь, чтобы помучить Бэлларда подольше.

– Нет. – В голосе Храброго Орла послышались резкие нотки.

Глаза Кейда сузились.

– Когда отпустить ее, решаю я.

– Решения могут быть неразумны, когда их принимает сердце, а не голова.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Две недели назад я уже говорил тебе, что нет смысла удерживать ее дольше. Капитан Бэллард уже смирился и больше не страдает. Я вижу его каждый день, вижу, как он живет, как несет службу в форте. Если мы будем и дальше держать его женщину в плену, это никак на него не подействует. Наверное, он решил, что она умерла, так что теперь ему все равно. Мы должны отвезти ее обратно – как для ее блага, так и для твоего, мой брат. Видишь ли, в деревне уже пошли разговоры о том, что ты не отпускаешь белую женщину потому, что хочешь оставить ее себе.

Кейд не собирался ни в чем признаваться.

– Ты слишком много слушал Солнечную Птицу. Она злится из-за того, что я увез Селесту из деревни, где она помогала ей и другим женщинам в их работе, но ты сам знаешь – было бы слишком рискованно оставлять ее там.

Храбрый Орел покачал головой:

– Я знаю тебя, брат мой, знаю лучше, чем ты знаешь себя сам. Когда твое сердце любило мою сестру, я видел эту любовь в твоих глазах. И сейчас я снова вижу в них любовь, любовь к этой белой женщине. Ты можешь лгать мне, но не можешь лгать своему собственному сердцу. Откажись от нее сейчас, потому что потом тебе будет еще труднее это сделать. Ты же знаешь – твоя любовь не имеет будущего.

Кейд понял, что возражать бесполезно. Храбрый Орел видел его насквозь.

– Боюсь, что ты прав. Даже если бы она захотела остаться, у нас с ней ничего не получится.

– Верно. Даже если ты скажешь ей правду о себе и о том, почему ее похитили, и она все поймет и возненавидит Бэлларда за его подлость, ты все равно не сможешь сделать ее своей женой. Ты взял на себя большую ответственность, когда решил стать агентом по делам индейцев. Ты должен быть верным памяти твоего отца и обязан продолжить его дело, защищая канза и другие индейские племена от притеснений бледнолицых. Если бы ты взял себе женщину Бэлларда, он бы сделал все, чтобы помешать тебе исполнить твой долг. Он также узнал бы, что ее похитило наше племя, и обрушил бы на нас свою месть. Так что ты должен отпустить ее. Этой же ночью. Я уже все приготовил.

Кейд выслушал план Храброго Орла с тяжелым сердцем. Ночью Селесту увезут и доставят туда, откуда она сможет дойти до форта.

– Если хочешь, ты можешь отвезти ее сам.

Кейд покачал головой. Ему невыносима была мысль о том, что он должен будет сказать ей «прощай».

– Тогда уезжай, когда захочешь, а потом ею займусь я. В темноте она не разглядит моего лица. Я свяжу ее, чтобы она не пыталась бежать, и заткну ей рот, чтобы она не кричала, пока мы будем ехать.

Кейд понимал, что меры предосторожности, о которых говорит его друг, неизбежны.

– Только не делай ей больно, хорошо? Действуй как можно мягче. И помни, что она очень испугается.

– Так ты ей ничего не скажешь? – спросил Храбрый Орел.

– Нет.

Не желая больше говорить и гадая, как ему удастся пережить следующие несколько часов, Кейд простился с Храбрым Орлом и вернулся к Сэм.

Она сразу поняла, что произошло что-то неладное. За то время, что они готовили еду и ели, он не проронил ни слова, и наконец она не выдержала:

– Что случилось? Отчего ты стал сам не свой? Что сказал тебе этот человек?

– Дела моего народа тебя не касаются, – с нарочитой резкостью ответил он: если она разозлится, то перестанет задавать вопросы.