Да, вид у нее, должно быть, ужасный, но, с другой стороны, не все ли равно? Однако гордость все же победила, и ей захотелось выглядеть опрятной.

– Хорошо. Я надену твое платье. Но почему ты не можешь сказать мне, по какой причине меня здесь держат?

Солнечная Птица ничего не ответила.

– Ну хорошо, а как насчет вчерашнего вечера? – не унималась Сэм, – Ты говоришь, чтобы я не боялась, но вчера один из твоих приятелей чуть было не снял с меня скальп.

– Он, просто хотел отрезать прядь твоих волос. Но можешь не беспокоиться – тот воин, который охраняет тебя сейчас, не дотронется до тебя и пальцем. Он находит тебя отвратительной.

Солнечная Птица была влюблена в Буйного Духа, сколько себя помнила, и знала, что он никогда не отступает от своих решений. Раз, он сказал, что белую женщину никто не должен трогать, то не нарушит своего слова.

– Этот тип? – При мысли о том, что ее будет охранять тот самый голубоглазый индеец, Сэм стало нехорошо.

Господи, вот уж кого ей совсем не хотелось бы видеть рядом с собой, тем более что он, казалось, мог читать ее мысли и предугадывать каждый ее шаг.

– Я не хочу, чтобы он находился возле меня, Пришлите кого-нибудь другого.

Солнечная Птица усмехнулась:

– Не тебе решать. Просто делай, что тебе говорят, и когда придет время, тебя освободят. Это я тебе обещаю.

– Делать, что мне говорят? Но ведь ты первый человек, обратившийся ко мне на языке, который я понимаю. Откуда мне знать, чего от меня хотят, если все остальные говорят на тарабарском наречии?

– Это не имеет значения, потому что отныне я буду приходить к тебе каждый день и узнавать, что тебе нужно. Теперь я уйду и пока ты будешь переодеваться, принесу тебе поесть.

Поесть… В животе у Сам забурчало.

– У меня со вчерашнего дня во рту не было ни крошки, – невольно вырвалось у нее.

– Разве тебе не предложили пищу вчера вечером?

Солнечная Птица увидела мешок с провизией и заглянула внутрь. Пеммикан и бизонье мясо, которое Буйный Дух взял из деревни, все еще были там.

– Почему ты не съела это? – спросила Солнечная Птица, вынимая припасы из мешка. При виде коричневых волокнистых кусочков Сэм сморщила нос. Липкая, вязкая масса с виднеющимися в ней семенами, которую индианка держала в руке, казалась ещё менее аппетитной.

Солнечная Птица бросила мешок к ее ногам:

– Ты съешь это, если будешь достаточно голодна. Имей в виду: никто здесь не станет угождать твоим вкусам. – Шагнув к пленнице, она предостерегающе потрясла пальцем перед ее носом: – Мне не нравятся белые. Мне не нравишься ты. И лучше не пытайся допекать меня, как ты допекала Буйного Духа. Он не станет бить женщину, а я готова это сделать.

Высоко держа голову, Солнечная Птица вышла из пещеры.

Девушка скорчила ей вслед рожу. Что верно, то верно, последние годы Сэм прожила в роскоши, окруженная учтивыми и воспитанными людьми, и почти забыла о том времени, когда волею обстоятельств выдавала себя за уличного оборванца, всегда готового к драке. И надо сказать, ей нравилось хорошо себя вести и чувствовать, что на нее смотрят как на благовоспитанную даму. Но если эта индейская девка попытается выкинуть какой-нибудь номер, Сэм не даст ей спуску и покажет, что такое славная потасовка.

И перед этим Буйным Духом – вот, значит, как его зовут – она тоже не отступит. Но все-таки слава Богу, что с ней обещали хорошо обращаться и в конце концов отпустить на свободу. Правда, неизвестно, сдержат ли индианка и Буйный Дух свое слово.


Джарман Бэллард в бессильном гневе мерил шагами свой кабинет. За дверью пассажиры, ехавшие из Канзас-Сити в том поезде, который захватили индейцы, ждали, пока он допросил их еще раз, чтобы выяснить все даже самые мелкие детали этого нападения. Но каким образом их рассказы могут помочь делу? Индейцы атаковали поезд, когда он замедлил ход на подъеме, и, приставив нож к горлу машиниста, вынудили его остановиться. Они никому не причинили вреда, ничего не украли – за исключением его невесты. Черт бы побрал проклятых краснокожих!

А куда подевалась спутница Селесты? Маркиз написал, что его дочь едет в сопровождении служанки, но в Канзас-Сити Селеста села в поезд одна. Так что же случилось с этой чертовой служанкой?

Возле двери, наблюдая за Бэллардом, стоял сержант Миз.

– Сэр, один из людей, которые ждут за дверью, судья, и он все больше выходит из себя, – осторожно сказал Миз. – Он говорит, что устал и что его дочь и внук тоже устали. Ночью они мало спали, а сегодня утром вы подняли их ни свет ни заря.

– Знаю, знаю, – отмахнувшись, бросил Бэллард. – Но я пытаюсь выяснить, почему мадемуазель де Манка оказалась единственной женщиной, которую они похитили. Все выглядит так, как будто индейцам нужна была именно она.

Миз чувствовал себя неловко. Он слышал разговоры – но надеялся, что они не имеют под собой почвы, – что невесту капитана похитили, дабы отомстить за тот случай, когда солдаты изнасиловали индианку канза, а капитан оставил преступление безнаказанным. Индейцы тогда были в большой ярости… Но, как бы то ни было, Миз не собирался говорить капитану обо всех этих толках.

– Судья говорит, что, если вы не поторопитесь и не примете его сейчас же, он уйдет и вы не сможете ему помешать.

Джарман не слушал.

– Это индейцы канза, – пробормотал он себе под нос. Миз решил, что капитан обращается к нему.

– Может, и так, ведь у них были бритые головы и волосяные гребни.

– Канза, – с презрением повторил Бэллард. – Гребни носят канза.

– Воины племени оседж и квапо тоже бреют головы и оставляют гребни, идущие ото лба к затылку, – напомнил сержант. Он надеялся, что все это не больше чем совпадение. Кроме того, откуда индейцы могли узнать, что невеста Бэлларда находится именно в этом поезде? Если уж на то пошло, откуда им вообще могло быть известно, что у капитана есть невеста и что она едет к нему? Нет, все эти слухи о мести индейцев – ерунда.

– По-моему, эти волосяные гребни не имеют никакого значения, сэр.

Бэллард резко обернулся:

– Ты отлично знаешь, что они имеют чертовски большое значение, Миз! Я не дурак. Я видел реакцию моих людей, когда они узнали, что индейцы с волосяными гребнями похитили из поезда мою невесту. Они думают о том же, о чем и ты, – что это сделали канза, желающие отомстить. Канза не могут простить того, что я не повесил тех, кто изнасиловал их девку. И правильно, что не повесил, – не стоила она жизней хороших солдат. А если эти краснокожие ублюдки думают, что я спущу им то, что они сделали, то они меня плохо знают.

– Конечно, сэр, – неуверенно поддакнул Миз. Бэллард ткнул сержанта пальцем в грудь:

– А теперь иди и скажи, что я желаю допросить всех до одного индейских разведчиков, служащих в этом форте. Клянусь Богом, они должны что-то знать, и я это из них вытрясу.

Глава 11

– Почему бы тебе не перестать играть в молчанку и не поговорить с ней? – сказала Кейду Солнечная Птица. – Она здесь уже неделю и каждый раз, когда я прихожу, заговаривает меня до полусмерти. Ей не хватает общения.

Кейд лежал на животе у кромки воды и, держа наготове острогу, ждал, когда мимо проплывет форель.

– Ты хочешь, чтобы я выдал себя? Эта женщина должна знать обо мне как можно меньше: когда мы ее отпустим, она почти ничего не сможет рассказать солдатам.

– И скоро это случится?

Солнечная Птица была раздосадована, потому что теперь пленница не ругалась, не закатывала сцены, ежедневные беседы с ней о том, как живут люди по ту сторону большой воды, оказались интересными и приятными. Постепенно неприязнь, которую индианка испытывала к этой белой девушке, таяла и вскоре, наверное, исчезнет совсем. Это и вызывало у Солнечной Птицы недовольство: ее злило, что мало-помалу она начинает проникаться симпатией к женщине, которая могла полюбить такого злобного и жестокого человека, как Бэллард, человека, повинного в том, что смерть Маленькой Лани осталась неотомщенной…

Кейд напрягся – приближалась большая рыбина. Он ударил острогой и промахнулся, только забрызгал себе лицо.

– Я уже говорил тебе когда, – сердито бросил Кейд. – Когда Бэллард достаточно помучается. Храбрый Орел расскажет нам о его реакции, когда вернется из форта.

По вполне понятным причинам он умолчал о том, что ему хотелось видеть Селесту де Манка своей пленницей как можно дольше. Было в этой девушке что-то, отчего он порой начинал чувствовать себя не в своей тарелке. Что-то притягательное и… Кейд и сам толком не мог этого объяснить. Когда она вела себя как фурия, ему, пожалуй, было проще, теперь же она изменила свое поведение, и он совсем запутался. Он находил ее интересной, необычной, загадочной. Если Солнечная Птица была слишком занята своей работой в резервации, Кейд сам выводил пленницу из пещеры, чтобы она подышала свежим воздухом, и тогда Селеста де Манка начинала описывать ему пейзаж, как будто его упорно демонстрируемая ей неспособность понимать ее язык каким-то образом сказывалась и на его зрении.

И, слушая ее, он и в самом деле осознавал, что видит окружающий мир по-иному. Прежде ему никогда не приходило в голову, что река напоминает своим цветом смесь различных оттенков хереса: от густо-коричневого до бледно-янтарного. Вид взмывающего в небо ястреба никогда раньше не вызывал в его воображении нежного голоса скрипки. И никогда прежде он не думал о том, что каждое дерево, будь это дуб, вяз, бук или каштан, растет само по себе, что каждое из них – отдельное живое существо, со своим характером и судьбой… Слушать эту девушку было все равно, что читать поэзию – чего он не делал с самого детства, когда еще была жива его мать и они вместе наслаждались волшебством, сотворенным словами…

Кейд услышал, как Солнечная Птица недовольно фыркнула, и в то же мгновение метнул острогу в проплывающую рыбу, но снова промахнулся.