Девушка промолчала, решив не разубеждать супруга. Он сам все решил, значит, так тому и быть. По крайней мере, не станет называть байстрюком ее будущего ребенка. Дитя Позвезда…

Зажмурившись, Купава попыталась справиться с закипевшими слезами. К счастью, муж не стал задерживаться возле нее и, одевшись, покинул опочивальню. И лишь только замолкли его шаги, как девушка упала лицом в подушки и горько расплакалась. Что она натворила!..

Ее громкие прерывистые рыдания не были жалобой. В них слышалась просьба о каре небесной.

* * *

В доме Блюда всего было вдоволь. Имел боярин много золота и серебра и всю долгую жизнь при всяком случае любой ценой старался приумножить свое добро. Но теперь пусто, холодно и темно стало в его огромном доме.

После смерти князя Владимира боярин потерял опору, поддерживающую его в жизни. Старость, давно караулившая прожившего семь десятков лет боярина, радостно подхватила свою добычу и с каждым днем торопила его прощанием с этим миром. Беззаветно преданная ему супруга теперь все свои помыслы направляла на то, чтобы поддерживать в муже угасающее здоровье. Меньшая дочь теперь замужем, пусть и заправляет всем хозяйством.


Тьма кружилась над семейством Блюда, и винил в этом он лишь себя. Все чаще вспоминал он далекую ночь, когда решался вопрос о власти в Киеве. Нет, он не жалел, что Владимир одержал верх. Младший сын Святослава и впрямь был достойным преемником своих могучих предков — князей Рюрика, Игоря, Святослава и княгини Ольги. Но почему же именно боярину Блюду выпала участь расплачиваться за успешное правление Владимира? Разве уж так сильна вина его? Блюд всего лишь уговорил Ярополка выйти из осажденного Владимиром города Родни, чтобы замириться с братом. Разве рука боярина нанесла смертельный удар князю в темном переходе княжеского терема? Убийцы были пойманы и зарублены мечами варяжских воинов. И ни один из них не называл имя Блюда. Так почто теперь Святополк обвиняет его? И разве меньше вина воеводы Волчьего Хвоста? Вместе они в то утро злосчастное сопровождали Ярополка в Киев…

Павлина, гречанка-предательница, во всем виновна! Ее злые речи прокляли Блюда и его детей. За то, что спас он от неминуемой гибели Рогнеду, отведя от полоцкой княжны кубок с отравленным зельем. Жаль, что Владимир не велел удавить злодейку. Тогда сейчас не стонало бы сердце боярина в предчувствии беды надвигающейся, и не плакала бы вся Русь от окаянного сына Павлины злоречивой.

Ах, ежели бы удалось Ярославу сесть в Киеве! Тогда сумел бы Блюд защитить детей своих младших — Купаву и сына Ярока. Сердце слезами кровавыми плакало и день и ночь, глядя на то, как чуженин-варяг властью на боярском подворье наслаждается, от законной жены отворачивается и все чаще посматривает в сторону ее старшей сестры. Ах, Рута, дочь-красавица, позор отцовский и горе материнское!.. Ничем не может помочь Купавушке, доченьке любимой, боярин Блюд.

* * *

В первое время после свадьбы варяг был почтителен к тестю, прислушивался к его советам, устраивал пиры, на которых заводил знакомство с мужами знатными, приятелями Блюда, поддержавшими Святополка, когда тот сел в Киеве. Бояре поначалу сторожко отнеслись к варягу, добивавшемуся их расположения. Но заметив, с каким почтением к нему обращается киевский князь, сменили суровость на милость. Умели мужи киевские уважать и ценить могучих воинов, тех, кто и в бою мог показать себя с лучшей стороны, и тех, кто умом и хитростью добивался в этой жизни богатства и положения.

Постепенно, малыми шажками, прибирал варяг к своим рукам огромное хозяйство боярское. И уже косо стал посматривать в сторону родичей своей молодой жены. Было заметно, что старики и худенький мальчик ему в тягость, но пока что Гуннар сдерживал себя. Ссориться с боярином, сумевшим даже в опале не утратить почета и уважения, пока что не стоило. Прежде следовало покрепче устроиться в киевских землях да завести дружбу с мужами именитыми.

Гуннар старался быть нежным с молодой женой, но как ни пытался он приручить Купаву, все было напрасно. Супруга ни в чем не перечила ему, но желанного тепла и ласки Гуннар не видел от нее. В лиловых глазах Купавы по-прежнему тускло мерцала стылая вода.

Страшно бесило варяга равнодушие жены, не раз ему хотелось встряхнуть ее, потребовать любви и ласки, хотя бы приветливости. Много раз он вглядывался в глаза девушке с надеждой увидеть хотя бы малейший проблеск весенней нежности, но всегда мелькало в них что-то неведомое. Купава упрямо поджимала губы и отводила в сторону глаза, наверно, чтобы упрятать подальше от мужа свою тайну.


И вот однажды, чтобы хоть чем-то потешить молодую супругу, решил варяг преподнести ей подарок — шкатулку резную, полную золотых безделушек с каменьями самоцветными. Ожидал он увидеть радость в глазах жены, но вместо этого Купава тихо поблагодарила супруга и равнодушно отставила дар в сторону.

Зато старшая сестрица была тут как тут и сразу же спросила у Купавы дозволения взглянуть на украшения богатые. Присев подле оконца, Рута принялась рассматривать кольца, браслеты, подвески с яхонтами, смарагдами и сапфирами. У нее вполне хватало и своих убранств, которыми в свое время одаривал ее Святополк, но завистливое любопытство заставляло ее с жадностью перебирать драгоценности меньшой сестры. Купава с тоской слушала ее восторженные вздохи и лишь мельком бросала взгляд на те камни, которые особенно расхваливала Рута.

— А это уж и вовсе никуда не годится! — неожиданно фыркнула старшая сестра. — Ты только посмотри — кольцо это тонкое, словно серебра на него пожалели, да и камень какой-то странный — лиловый. Никогда не видала такого. Впрочем, на глаза твои похож.

Купава взглянула на маленькое колечко, которое Рута небрежно бросила на стол, и ресницы ее предательски задрожали. Рука сама собой протянулась к маленькому перстеньку с лиловым камешком, и он послушно лег в девичью ладонь, узнавая прежнюю хозяйку.

— Что с тобой? — удивленно поинтересовалась Рута, заметив смятение на лице сестры.

А Купава, ни слова не говоря, бросилась искать мужа, чтобы потребовать объяснения.


— Откуда кольцо это у тебя? — дрожащим голосом спросила она у мужа.

Неужели сейчас она узнает все? Узнает имя юноши, получившего от нее в дар колечко заветное? Узнает о судьбе его…

О том, что незнакомцем из давней купальской ночи мог быть варяг, Купава и минуты не думала — уж слишком матерым волком казался варяжский воин по сравнению со звездноглазым юношей.

Гуннар взглянул на перстень, что лежал в ладони жены, затем пристально посмотрел на Купаву.

— Не помню, где взял его, — уклончиво ответил он. — Жизнь воина полна событий. Золото и камни самоцветные получал в дар, обменивал, покупал, кое-что брал как дань и откуп. А тебе откуда знакомо кольцо это?

Девушка прижала руки к вискам, чтобы удержать головокружение.

— Год назад другу милому его вручила…

— Видать, потерял он твой подарок, — зло процедил варяг. — Или в живых его уже нет. Ступай к себе. Невместно мне о любви твоей прежней слушать. Не забывай, что с мужем и господином своим разговариваешь!

Гуннар мрачным взглядом проводил съежившуюся фигурку Купавы. Похоже, не видать ему счастливой семейной жизни с этой женщиной. То и дело призраки прошлого встают между ними.

Варяг отлично знал, откуда в шкатулке оказалось кольцо с лиловым камешком. Но ему и в голову не могло прийти, что оно окажется знакомым Купаве. Не иначе как лукавый Локи затмил разум Гуннара и посоветовал вручить этот резной ларец молодой жене…

Шкатулку эту варяг нашел в княжеском шатре, подле которого убили Глеба муромского. Но он не, собирается выяснять — кому из двух князей подарила Купава свое кольцо. Пусть себе плачет над прошлым, раз не хочет отказываться от него. А Гуннар найдет чем себя занять и без этой слезливой девчонки.

* * *

С этого дня Купава почти все дни напролет просиживала в палатах родителей. А Гуннар нашел утешение в объятиях ее старшей сестры.

Статная рыжеволосая красавица, знающая толк в любовных утехах, с самого первого дня своего появления на родном подворье открыто дразнила варяга, выставляя напоказ свои лакомые прелести — перед глазами Гуннара то и дело мелькали соблазнительные груди, нахально выглядывающие из нескромно распахнутого выреза сорочки, то слишком высоко поднятый подол сарафана позволял увидеть сильные стройные ноги, а то и вовсе стосковавшаяся по мужской ласке девица прижималась к нему всем телом в темном переходе терема или в дальнем уголке сарая или конюшни. А в конце концов пригласила его зайти в ее покои после захода солнца.


— Зачем звала? — насмешливо поинтересовался Гуннар, когда перед ним отворились дубовые двери и на пороге возникла сестра его жены.

— Хочу поговорить с тобой.

Рута была облачена в одну лишь тонкую рубашку, соблазнительно подчеркивающую очертания ее обольстительного тела. В пламени свечей ярко пылали пышные волосы, свободной волной спускавшиеся вдоль стройного стана.

Прикоснувшись к руке варяга, девушка подвела гостя к столу, присела рядом, наполнила кубки. В глазах ее пляшут болотные огни…

Гуннар жадно осушает один кубок, другой. Рута тоже пьет вино, только маленькими глоточками, очень медленно. Трепетное пламя лучины освещает ее прекрасное лицо, чудные волосы, высокий лоб, тонкий нос, губы, глаза — огромные, жгучие, грустные…

— Что за печаль туманит твое прекрасное лицо?

Варяг слегка опьянел, греческое вино дурманит голову, но он смотрит на женщину испытующе, в его словах слышится недоверие.

Рута опустила очи долу, словно не решаясь открыть свою тайну. Отогнала рукой невидимую слезинку… Затем взмахнула ресницами, в зеленых глазах вспыхнуло пламя.

— Мне жаль тебя, Гуннар… Ты пожалел Купаву и моих родителей, решил защитить их от гнева Святополка. Но твое доброе сердце сыграло с тобой злую шутку: Купава сторонится тебя. Не так положено вести себя молодой жене. Дом приходит в запустение, родители состарились, а слуги совсем распоясались. Такому могучему воину, как ты, не след думать о таких мелочах, как ведение хозяйства. Если бы ты не возражал, я смогла бы помочь тебе…