— И отец Бреннан отправит Терезу в это заведение в Техасе, где она родит ребенка, которого потом усыновят чужие люди? А затем она вернется домой и обо всем этом забудет?

— Ребенка возьмет на воспитание хорошая католическая семья. В этом мы можем быть уверены.

— Ты напрасно меня уговариваешь. Это невозможно.

— Шандор! Ты не можешь так поступить. Терезе нельзя вот так запросто уехать на шесть-семь месяцев, а потом вернуться сюда. Все будут подсчитывать сроки, все догадаются. Это все равно что во всеуслышание объявить о том, что случилось в нашей семье.

— Агнес, этот ребенок — наш внук. Вполне возможно, что родится мальчик, наследник нашего имени. Я никогда не соглашусь отдать это дитя. Это моя плоть и кровь.

— Мы не можем себе позволить быть сентиментальными. Будущее Терезы…

— Ломаного гроша не дам за ее будущее! Мне наплевать, что скажут твои сестры! И меня не волнует твоя священная репутация матери семейной красавицы. То, о чем ты меня просишь, идет вразрез с тем, во что я верю. Я не буду этого делать. А без моего согласия ты не сможешь ничего предпринять.

Агнес посмотрела на мужа. Она поняла, что его ничем не проймешь, только если… Может быть, Шандор согласится с планом, разработанным специально на этот случай. Она обдумывала его в течение четырех дней и, кажется, все предусмотрела.

— Шандор, если ты получишь другую работу где-то, где нас никто не знает, я могла бы… выдать ребенка за моего. Мне только тридцать три года, это будет выглядеть совершенно естественным.

— И ребенок станет нашим сыном, братом Терезы? — медленно произнес Шандор.

— Или сестрой. Но ты правильно понял: ребенок будет нашим, твоим и моим.

— А как отнесется к этому Тереза?

— Ее чувства не имеют никакого значения. Она потеряла право на то, чтобы с ее желаниями считались. Как ты думаешь, покаяние, которое наложил на нее отец Бреннан, очистило ее от греха?

— Дал ли он ей полное отпущение и приняла ли она таинство покаяния?

— Да.

— Значит, бог простил ее. Ты не могла сделать для нее большего. Завтра же я начну поиски нового места работы.

— Спасибо, Шандор.

Как это типично по-мужски, подумала Агнес, погрузившись в тяжелое, полное невыплеснутой ярости молчание. Мужчинам кажется, что все так просто. Исповедуйся и получи отпущение. Веди себя как грязная, похотливая шлюха, уничтожай радость, гордость, надежды матери, заставляй отца бросать место в престижной школе… И тебя все равно простят, только расскажи священнику о том, что ты натворила, и прочти сотню вызубренных молитв. Нет, с этим она никогда не согласится, пусть это и противоречит всему тому, чему учит святая церковь.


Взволнованный до глубины души возможным появлением на свет внука, продолжателя его рода, но тщательно скрывающий это, Шандор очень быстро нашел себе место на кафедре музыки в хорошо известной Гарвардской школе для мальчиков в Лос-Анджелесе. Там не могли предложить такую же высокую зарплату, как в Стэмфорде, но зато они уезжали достаточно далеко от родственников и знакомых. Шандор немедленно согласился.

Через несколько недель Хорваты взяли в аренду дом в Резеде, городишке, где не было даже тротуаров. У дома, в котором поселилась семья, было одно преимущество. Его окружал участок земли, поросший низкорослым кустарником. Агнес заставила своих родных поверить в то, что Шандору предложили очень хорошее место. Она не могла просить мужа отказаться, отсюда и переезд, отсюда и такая срочность. Мими Петерсен оказалась единственным человеком в Гринвиче, который знал правду. Они с Терезой плакали в школьной раздевалке, расставаясь, понимая, что им никогда больше не разрешат увидеться.

— Может быть, ты сможешь прислать мне письмо, когда ребенок родится, чтобы я знала, что с тобой все в порядке? — спросила Мими.

— Я попытаюсь, но ты не пиши мне, что бы ни случилось. Я и так буду знать, что ты чувствуешь, что ты думаешь обо мне.

— Скажу тебе одну вещь, — прорыдала Мими, — я не буду заниматься сексом, пока не выйду замуж.

— А я вообще никогда больше не буду.

— Не будь дурочкой.

— О, Мими. Я никогда тебя не забуду.


Месяцы в Резеде тянулись, словно годы. Терезе не разрешали ходить в школу, она не могла даже просто пройтись по городку и заглянуть в магазины. Беременная девочка-подросток наверняка привлекла бы всеобщее внимание.

Всю долгую зиму она просидела дома, читая местные газеты и смотря дневные программы по телевизору. Ей разрешили гулять только в тех местах двора, которые не просматривались с соседних участков. Делать ей было совершенно нечего, оставалось только ждать. Теперь Тереза частенько сидела дома одна, потому что ее мать купила себе небольшой подержанный автомобиль и развлекала себя поездками в Беверли-Хиллз. Она никогда не приглашала дочь с собой, а Тереза не осмеливалась просить, хотя в машине ее никто бы не увидел.

Самыми тоскливыми оставались воскресные утра, когда родители усаживались в отцовскую машину и отправлялись на мессу в католическую церковь Резеды. Терезе отчаянно хотелось, чтобы ей разрешили поехать вместе с ними, она так жаждала человеческого тепла и торжественности службы, стремилась получить утешение от причастия. Но, разумеется, было совершенно недопустимо явиться в храм и вызвать всеобщее любопытство.

— Но разве я не грешу, пропуская мессу, особенно в дни церковных праздников? — спросила Тереза свою мать, не теряя надежды.

— Ты носишь ребенка, плохо себя чувствуешь, тебе позволено пропустить службу, — отрезала Агнес. — Тебе это отлично известно. Ты просто лицемерно беспокоишься о мелких грешках. В твоем положении тебе следовало бы вести себя скромнее.

Тереза жила только ради единственного вечера в пятницу или субботу, когда в сгустившихся сумерках отец возил ее в закусочную, где продавали мороженое и газировку навынос. Шандор изредка нежно касался пальцами ее руки, но, и без того молчаливый, он совсем замкнулся в себе. Терезе отчаянно хотелось броситься на грудь отцу, чтобы он ее обнял, утешил. Так бывало, когда она была еще совсем крошкой. Но она чувствовала его нежелание прикасаться к ней из-за набухших грудей и вздувшегося живота.

Тереза спокойно сидела рядом с отцом, отвернувшись к окну, чтобы он не видел, как она плачет. Только в тишине своей комнаты Тереза могла обнять себя и, лежа в кровати, нежно погладить живот и прошептать в темноте:

— Все будет в порядке, малыш, все будет хорошо.

Тереза старалась привлекать к себе как можно меньше внимания матери. Гнев Агнес с течением времени только усиливался. Как только Терезу перестало тошнить по утрам, она почувствовала, как к ней возвращается ее крепкое здоровье. Ни мать, ни дочь даже не заговаривали о необходимости посетить врача, пока Тереза не почувствовала, что ребенок шевелится.

— Ой, он меня толкнул! — восхищенно воскликнула Тереза.

— Рада за тебя, — Агнес отвернулась и с отвращением покачала головой.

— Может быть, надо съездить к доктору и проверить, все ли нормально?

— С моей точки зрения, у тебя все отлично, — буркнула Агнес.

«Тереза еще больше похорошела, черты лица остались такими же точеными и безупречными, несмотря на изуродованное тело». Так думала о дочери Агнес.

— Но, мама, я же ни разу не была у врача. Если я настолько плохо себя чувствую, что не могу ходить к мессе, то разве этого недостаточно для визита к врачу?

— Глупости. Ты хорошо спишь, ешь, словно лошадь, занимаешься физическими упражнениями, ноги не отекают, говоришь, что чувствуешь себя отлично. Так зачем тебе вдруг потребовался врач? Рождение ребенка — это абсолютно естественный процесс.

— Но разве мы не должны выяснить, что с ребенком все в порядке?

— Разумеется, с ним все в порядке. С нежеланными детьми всегда бывает все хорошо. Каждая женщина знает, что теряешь только то дитя, которое тебе отчаянно хочется иметь, — с горьким смешком сказала Агнес. — Неужели ты и в самом деле ничего не понимаешь? Врач для начала поинтересуется, сколько тебе лет. Разумеется, он запомнит твое лицо и твою молодость. Этот ребенок родится в окружной больнице, ты будешь там лежать под моим именем. Чем меньше его будут связывать с тобой, тем лучше.

— Ты все еще думаешь о моем будущем, иначе ты не стала бы все так тщательно скрывать, — неожиданно догадалась Тереза.

— Ты права. Сейчас твое будущее для меня еще важнее, чем раньше. Только подумай, сколько усилий мне пришлось приложить, чтобы ты могла начать с чистого листа и чего-то добиться в жизни. Теперь ты понимаешь, сколько я для тебя сделала и насколько ты должна быть мне благодарна? Понимаешь?

— Да, мама, понимаю. И всегда буду помнить об этом.


Ребенок появился на свет 15 июня 1970 года. Родителями девочки стали Агнес Патрисия Райли Хорват и Шандор Хорват. По горло занятый работой интерн вскользь заметил еще более занятой сестре, что матери с каждым годом становятся все моложе, только и всего. Во всем остальном это было ничем не примечательное появление на свет здорового ребенка обычным утром после совершенно нормальных родов.

Пациентку, известную под именем Агнес Хорват, выписали два дня спустя, и она вернулась в Резеду вместе с родителями. Никто в окружной больнице даже не задумался о том, кто отец малышки. В свидетельстве о рождении записали: Мэри Маргарет Хорват, дочь Агнес Патрисии Райли Хорват и Шандора Хорвата.

Спустя неделю девочку крестили. В Гарвардской школе Шандор не завел себе друзей, кроме Брайана Келли, преподавателя истории, очень дружелюбного и милого человека. Как выяснил Шандор, он был католиком и к тому же женатым. Брайан Келли и его жена Хелен были и удивлены, и польщены просьбой нового знакомого стать крестными родителями для его дочурки.

— Я и подумать не мог, что у тебя в семье ожидается такое радостное событие, Шанди, — заявил Брайан. — Ты темная лошадка, даже мне ничего не сказал.

— Моя жена слишком суеверна. Она просила меня молчать, пока не родится ребенок, — объяснил Шандор. — После Терезы у нее было два выкидыша.