Наталья Майорова - Звезда перед рассветом

Докладчика слушали внимательно. В зале губернского дворянского собрания не слышно было обычного бормотания и гула, который всегда сопровождает скучные, даже если и дельные сообщения. Оратор казался сравнительно с собравшимися молод, аккуратен собой, черты лица, слегка по-деревенски обветренного, имел правильные, дикцию – внятную, чего нельзя было сказать об основной мысли выступления. Но разве в этом главный интерес?

По регламенту выступлений до перерыва оставалось еще десять минут. В соседней комнате уже был накрыт чай с благотворительными пирогами и кулебяками, которые пекли приближенные к губернскому Земгору дамы. Приехавшие из города и просто проголодавшиеся с интересом поводили значительно расположившимися на лицах носами.

– … Объединение кустарных производств и военно-промышленные комитеты уже сейчас оказывают существенную поддержку в снабжении армии. Но этого мало. Чтобы выиграть эту войну, мы должны сделать так, чтобы правительство и Дума услышали наконец спасительный голос здравомыслящих и образованных людей России, занимающихся – на фабриках и заводах, на земле и на транспорте – конкретным делом, а не пустыми мечтаниями и политическими разглагольствованиями. Реальность же такова: если мы сегодня не пообещаем по 16 акров земли каждому воюющему солдату, то максимум через год получим полный развал фронта. Ему это непременно пообещает кто-то другой, и армия, по преимуществу крестьянская, пойдет за этим другим. Куда она пойдет? Разумеется, к поражению в войне, анархии и краху тысячелетней русской государственности. Кого мы должны будем за это винить?..

– Смело, однако… Он не социалист?

– Ни в коем случае. И, кажется, он именно знает, что говорит.

– Как его фамилия?

– Кантакузин. Так что же – кадет?

– Кажется, да. Племянник покойного Осоргина, из какой-то обедневшей ветви…

– Остро говорит, надо думать, далеко пойдет.

– И правильно сделает. Такие люди, молодые, но умеющие говорить на языке старой аристократии, в нашем движении очень нужны…

– … Мы должны добиваться правительства народного доверия!! – почти выкрикнул оратор.

Общие аплодисменты. Время выступления истекло. Вопросов пока нет, они будут заданы докладчику в кулуарах. Общее движение, стук отодвигаемых стульев. Земгусары (так в России иронически именовали служащих Земгора – прим. авт.) устремились к пирогам.

Блеклая столовая, в которой хозяйка имения «Пески» совсем недавно поила Александра и Юлию чаем из треснувших чашек, встрепенулась и обрела некое подобие уюта – благодаря начищенному самовару, который сверкал медальными боками, фыркал и пускал пары день напролет. Визитеров принимали нынче уже третий раз. Наконец приехал и Алекс Кантакузин из Синих Ключей – молодцеватый, стройный, в военной форме с вензелями ВЗС (Всероссийский земский союз – прим. авт.)на погонах. Софья Александровна, проявив не очень-то свойственную ей обычно тактичность, оставила кузенов поговорить наедине. И теперь стояла в коридоре за дверью, слушая бодрый голос Александра – этот голос казался ей медно сверкающим, как начищенный самоварный бок…

– Война за Проливы? Ты с ума сошел, Алекс?! Точнее, ты просто не видел этого отступления нашей армии. Я его видел. Даже два раза – один раз со стороны армии, и еще один – вот сейчас, когда бежал из плена и пробирался по России. Так называемая эвакуация. Я не знаю, кому и зачем это понадобилось, но это несомненно преступление. Даже если не было предательства и все произошло по незнанию или неумению, то все равно… Тактика выжженной земли? Как в 1812 году?

Светлые волосы Лиховцева, полные электричеством, вставали дыбом над высоким белым лбом. Глаза беспокойно бегали из стороны в сторону. Руки и ноги временами беспорядочно дергались. Александру хотелось завернуть Максимилиана в большой носовой платок и уже так, плотно запеленутым, подарить Кашпареку. Пускай разбирается.

– Ты – земгусар, Алекс? Как странно… Впрочем, что нынче не странно?.. Этим людям, евреям и другим, давали 24 часа на сборы. Казаки грабили и поджигали дома еще до того, как их покинули люди. Ничтожная их часть смогла уехать по железной дороге, в товарных вагонах, как скот, но все-таки… Ты знаешь, что железнодорожное сообщение было расстроено с самого начала войны. Сейчас, я думаю, это обрело уже необратимый характер… Остальные пошли по шоссейным и проселочным дорогам. По ним же отступала армия. Иногда и проселочных дорог не хватало. Тогда люди со своим скарбом шли просто по полям и лесам, вытаптывая хлеб, портя посевы, потерявшие имущество, достоинство, надежду, как саранча, бросая на обочинах мертвых лошадей, младенцев, полуживых стариков… Представь: мимо них, на полном скаку проносятся обозы отступающей артиллерии… на пушке я видел обрывки перины, на ободе телеги лоскутья женской косынки… На обочине сидела оцепенелая мать с мертвым младенцем на руках, а ребенок постарше, лет двух, пил из лужи воду, перемешанную с лошадиной мочой, зачерпывая ее горстями… Алекс, ты помнишь, у нас в пифагорейском кружке была дискуссия об Апокалипсисе? Я делал заглавный доклад, он всем очень понравился, мне долго аплодировали… Должен признать: готовясь к тому докладу, я прочитал массу книг, но так ничего в нем и не понял. Теперь я знаю об Апокалипсисе намного больше… Ты считаешь, это безумие должно продолжаться? Сколько? Еще год, два?

– Россия уже совершила огромные усилия в этой войне и принесла огромные кровавые жертвы на ее алтарь, – весомо сказал Александр («Он теперь на стуле сидит, а вещает так, как будто бы с кафедры выступает, – подумал Максимилиан. – Что это с ним сделалось?») – Нельзя допустить, чтобы все жертвы оказались напрасными. Сейчас обстановка на фронтах более благоприятная, чем та, которая сложилась в 1915 году. У нас, в том числе и благодаря усилиям Земгора и Военно-промышленных комитетов, есть винтовки, боеприпасы, амуниция для армии. Были удачные наступления сразу на нескольких участках фронта. Критически нужно вместе с союзниками совершить последнее усилие и сокрушить германский империализм, добившись попутно выгодных для России геополитических пересмотров… После безусловно придется внимательно изучить уроки произошедшего и сделать соответствующие выводы. Наступил момент, когда в судьбе России должны принять непосредственное участие люди, которые занимаются конкретным делом, а также знают и понимают нужды государственного устройства на современном этапе развития цивилизации. Россия безусловно переросла этап царского абсолютизма. Также нет больше возможности полагаться на олигархию, война уже показала это со всей отчетливостью…

Дряхлая сгорбленная служанка, похожая на вставший на задние лапки высохший трупик ящерицы, бесшумно подошла к Максимилиану сбоку и осторожно прикоснулась к его колену сморщенной ручкой. Александр брезгливо поморщился, а Макс ласково улыбнулся и слегка сжал погладившую его лапку.

– Фаина, – объяснил он кузену. – Все никак не может поверить, что я на самом деле вернулся. Старенькая совсем, у нее, видать, уже явь с неявью мешаются, вот она и ходит то и дело меня трогать – настоящий ли… Любит меня очень, за что – бог весть…

– Что ж ты собираешься дальше делать?

– Как только разберусь с военным ведомством и врачами, поеду в Петроград. Уже телефонировал Арсению. Он меня очень ждет, говорит, что тоскует, дескать, совсем никого не осталось, словом перемолвиться не с кем…

– Арсений всегда тоскует.

– Ну что ж, он по такой мерке скроен. Однако, несмотря на тоску, обещал мне помочь устроить журнал…

– Опять? – усмехнулся Александр.

– Да. Я знаю, что в Петрограде нынче издается без малого полтысячи журналов, но это то, что я умею делать. И кажется, теперь мне наконец есть что сказать миру, помимо смутных отражений зазвездных веяний… Может быть, я ошибаюсь…

– Во всяком случае я желаю тебе удачи. Ты виделся с Любой?

– Да, но я ничего не понял в происходящем у вас, в Синих Ключах.

– Когда же это с моей женой можно было что-то понять? – усмешка Александра сделалась почти циничной. – Кстати, я, быть может, тоже поеду в Петроград, повезу Милюкову разработанную нашим комитетом программу, касающуюся взаимодействия ВПК с комитетами обороны. Признаюсь тебе: я многого ожидаю от этой встречи. Все-таки, как ни крути, а Милюков сейчас не только один из самых образованных и трезвомыслящих людей России, но и возможный лидер…

Максимилиан совсем не знал, что на это сказать. Перед его внутренним взором стояли раздутые трупы лошадей, разломанные телеги, сожженные деревни и разоренный нищий скарб на обочинах дорог, в ушах гремели разрывы снарядов, плач женщин и религиозные песнопения еврейских стариков из товарных вагонов. Он пытался увидеть сквозь эти картины ухоженное лицо либерального профессора Милюкова и услышать блестящие, тщательно выстроенные по всем правилам ораторского искусства речи кадетского лидера. Ничего не получалось. Александр казался бесконечно чужим и неожиданно, вопреки реальному календарю – старшим годами.

Софья Александровна молча крестилась, стоя за дверью. Она всегда считала себя дамой передовых взглядов, и речи вроде тех, что вел Александр, должны были быть близки ее сердцу. Она и сама вела подобные речи… когда сын учился на офицера и потом… Но сейчас ей было только страшно. Очень страшно; и хотелось вытолкать этого молодцеватого земгусара вон, чтобы он и дорогу в Пески забыл.

После тепла вдруг ударил заморозок. Схватило лужи тонким, с белыми пузырями ледком, затвердела перемешанная с навозом грязь на дороге.

Резкий весенний ветер как щенок треплет подолы и косынки баб, волнами, с громким шелестом гонит по главной улице Торбеевки мертвые прошлогодние листья, вытаявшие из-под снега.

Нерезко очерченный лимонный круг солнца резво взбирается в небо по пестрому куполу Михайловского собора.