— Вы мне не говорили об этом, а как же ваш жених допустил ту ситуацию, в которую вы попали?

— Он воюет, — пояснила Елена, решив не вдаваться в подробности. Чем меньше Арман будет знать об Александре, тем лучше.

— Значит ситуация остается безвыходной, — констатировал маркиз. Он отошел от девушки и начал снова ходить по комнате, меряя ее шагами. — Я могу увезти вас с собой, но ваша репутация будет навеки погублена, и вы можете потерять жениха. Скажите, у вас действительно нет никаких родственников, хотя бы дальних, которые имеют влияние и смогут вас защитить от вашего дяди?

— У меня в живых остались только тетки, но они замужем в провинции, у них большие семьи, и я не знаю, станут ли их мужья ссориться с князем Василием из-за меня.

Елена совсем не помнила своих теток, и если бы не портреты на стене этой комнаты, даже не представляла бы, как они выглядят.

— Это ваша матушка со своей сестрой? — заинтересовался Арман, подойдя к портрету, висящему над камином.

— Нет, это она с сестрой батюшки, графиней Штройберг, в ее имении в Австрии.

— Так у вас есть тетка в Австрии? — изумился маркиз и укоризненно посмотрел на Елену. — И вы ничего мне не сказали! Она жива?

— Да, но я никогда ее не видела, поэтому забыла о ней. Тетя Елизавета живет в Вене, у нее дом около императорского дворца Хофбург, графиня Апраксина постоянно получает от нее письма.

— Вот и отлично, вам нужно ехать в Вену, а письмо императору Александру можно переправить через посольство по дипломатической почте. Там вы дождетесь конца войны, а потом ваша тетя поможет вам отстоять ваши права при получении наследства. Я довезу вас до Вены. Это единственный выход. Вы согласны? — спросил Арман.

Он ждал ответа, глядя на девушку, в его глазах была такая печаль, что она не смогла ему отказать. Елена понимала, что полковник прав, без его помощи она, скорее всего, не доживет до двадцати одного года, дядя постарается этого не допустить. Она вспомнила, как просила у бабушки подать ей знак, и поняла, что получила ответ на свою просьбу. Портрет привел ее к портрету. Девушка приняла это и решила:

— Я согласна, на рассвете я буду готова.

Арман попрощался и ушел, оставив Елену собираться. Она позвала Машу, под большим секретом сказала ей, что они уезжают в Австрию к тете Елизавете, и велела взять только самое необходимое. Княжна попрощалась с Иваном Ильичем и, предупредив, что французский полковник хочет забрать ее с собой, попросила заложить для нее утром карету с тройкой лошадей. На рассвете карета ждала ее у крыльца. Елена взяла только два саквояжа и зимнюю одежду для себя и Маши. Полк построился. Арман поместил карету между вторым и третьим эскадронами, дал сигнал трогать, и французские егеря навсегда покинули Марфино. Командир полка выполнил свое обещание — усадьба не пострадала, но он увез с собой самое главное сокровище Марфино, и бедный Иван Ильич, глядя вслед уходящим французам, спрашивал себя, что он теперь скажет хозяевам.

Глава 6

Елене было совсем плохо, езда вызывала у нее тошноту, доводившую ее до полного изнеможения. Ее карета уже месяц передвигалась, зажатая между эскадронами конных егерей. Она в который раз поблагодарила заботливого Ивана Ильича, давшего ей комфортабельный дорожный экипаж ее родителей, оборудованный, в том числе, походным туалетом, так что проблема, возникшая у нее с неделю назад, пока оставалась для окружавших ее мужчин тайной. Маша как могла помогала ей, облегчая страдания девушки. Она же первая и высказала догадку, что хозяйка беременна. Сначала Елена отказывалась в это верить, но сегодня окончательно признала правоту горничной.

Полк конных егерей, таких картинно красивых в своих зеленых мундирах с красными ментиками, на самом деле бедствовал. На первые две недели егерям хватило тех запасов, которыми поделились со своими защитниками французские интенданты, а когда запасы кончились, у Армана начались большие проблемы. Полк шел в арьергарде армии по разоренной Смоленской дороге, поэтому остатки продовольствия, которые еще можно было добыть в округе, доставались войскам, идущим впереди, а на долю егерей не оставалось уже ничего. Голодные солдаты, получавшие по паре кусочков хлеба в день и вынужденные кормить коней вениками из голых веток или гнилой соломой с крыш уцелевших в пожаре крестьянских изб, уже не просто роптали, а начинали в гневе предъявлять своим командирам претензии, подкрепляя их оружием.

В этой обстановке обеспечить безопасность двух женщин, едущих в карете посередине строя озлобленных мужчин, становилось все сложнее. С того момента, когда полк сегодня утром выступил из разоренного Смоленска, маркиз ехал не впереди строя, а у дверцы кареты, и Елена, чуть отогнув бархатную занавеску, видела сквозь стекло его мрачное лицо и пистолет, который полковник все время держал наготове.

За это время княжна так привязалась к черноглазому маркизу, бережно и нежно опекавшему ее, что уже и не знала, какое чувство к нему испытывает. Поверив, наконец, что она ждет ребенка от Александра, она, казалось бы, должна была вновь потянуться душой к графу Василевскому, но он по-прежнему оставался для девушки нежным, но уже далеким воспоминанием. В который раз, борясь со своей совестью, Елена чувствовала себя порочной женщиной, ведь она ждала ребенка от одного мужчины, а думала о другом. В душе она надеялась, что даже если бы матушка ее и осудила, то бабушка обязательно бы поняла. Княжна вспомнила разговор с Анастасией Илларионовной летним вечером в Ратманово, когда та предупреждала внучку не отдавать свое сердце мужчине без остатка, а всегда оставаться самой собой. Елена честно старалась не искать себе оправдания, но услужливая память подсовывала ей факты, оправдывающие ее чувства и поступки.

«Нет, я должна думать о ребенке, а мужчина мне нужен тот, который может помочь моему малышу и мне», — мысленно решила, наконец, княжна и успокоилась.

Елена посмотрела в окно и вновь вернулась к тяжелой действительности. Она пообещала маркизу, что они с Машей будут выходить из кареты только в его сопровождении, еду и воду на день Арман передавал им сам, а на ночевку он отводил женщин обычно поздно вечером. Они ночевали, в основном, в уцелевших избах или сараях, но несколько раз за этот месяц им пришлось спать сидя в карете. Но сегодня егерям повезло, в сумерках полк остановился на ночлег, заняв чудом сохранившийся помещичий дом и село, лежащее за ним. Маркиз поставил охранять карету своих ординарцев Жана и Мишеля, по очереди правивших лошадьми, а сам пошел в дом, организовать ночлег для женщин.

Он вернулся через четверть часа и подал руку Елене, Маша, взяв в руки саквояж барышни, последовала за ними. Арман провел женщин в одноэтажный боковой флигель, где сохранились неразграбленными две смежные комнаты, предназначавшиеся раньше для управляющего или приказчика. В первой комнате располагался кабинет со шкафами и конторкой, а из него был проход в спальню.

— Элен, устраивайтесь и отдохните, я сейчас попробую раздобыть дров. Пока я буду ходить, дверь закройте на засов, — попросил он и улыбнулся девушке, стараясь ее поддержать.

— Хорошо, не беспокойтесь, мы все сделаем, как вы хотите, — успокоила полковника Елена и прошла в спальню.

Она стала у окна, давая Маше возможность расположиться и достать остатки еды. За окном Жан и Мишель распрягали измученных лошадей. Их стреножили тут же на газоне перед флигелем, голодные лошади жадно начали щипать пожухлую осеннюю траву и стебли чудом сохранившихся поздних осенних цветов. Елена с облегчением подумала, что сегодня есть хоть какая-то еда для бедных животных.

Маркиз вернулся, неся несколько кусков от разрубленного шкафа орехового дерева. Он подошел к печке-голландке, обложенной белыми с синим рисунком глазурованными изразцами, и начал разжигать огонь. Через четверть часа от печки потянуло приятным теплом. Маша пододвинула маленький столик, стоящий у окна, к дивану и, найдя в шкафу фарфоровое блюдце, положила на него четыре кусочка хлеба, которые они так и не съели с утра. Арман сходил к офицерам, проследил за дележом скудного пайка и вернулся к дамам еще с тремя кусочками хлеба и кувшином колодезной воды. Маленькая компания села ужинать.

Громкий стук копыт, раздавшийся во дворе, возвестил о прибытии еще одного отряда. Маркиз накинул шинель и вышел во двор, а Елена подошла к окну. В комнате горела только одна свеча, вставленная в старый щербатый подсвечник, и княжна, дав сигнал Маше погасить ее, отодвинула занавеску. Перед входом в дом девушка увидела небольшую группу кавалеристов, по-видимому, сопровождавших важного военного, который, спешившись, сейчас разговаривал с Арманом. Маркиз выслушал говорившего, а потом знаком указав на флигель, в котором находились женщины, пошел к их двери, военный шел рядом с ним. Елена задернула штору.

— Маша, быстрее зажигай свечу! — скомандовала княжна, повернувшись к горничной, стоявшей наготове у печки. Маша мгновенно запалила фитиль, поставила свечу на стол, и женщины сели рядом на диван.

В соседней комнате застучали сапоги, и дверь отворилась. Первым вошел Арман, а за ним плотный мужчина с открытым мужественным лицом в черном с золотом роскошном мундире, выглядывающем из-под плотного плаща.

— Ваше высокопревосходительство, позвольте представить вам мою невесту мадемуазель Элен Черкасскую, ее отец, светлейший князь Черкасский, скончался, так же как и ее матушка, кроме меня у моей невесты никого нет. — Арман повернулся к Елене и продолжил:

— Дорогая, позволь тебе представить маршала Нея, он приехал передать мне от государя почетнейшее задание. Завтра в бою я буду в одежде императора отвлекать на себя внимание неприятеля, и поскольку я не знаю, вернусь ли я живым, мы не можем больше откладывать свадьбу и сегодня же вечером поженимся. Маршал Ней согласился быть свидетелем на нашей свадьбе.