Наконец, вечером мужчин привели обратно в камеру. Хауэлз и Дэвис передвигались, как лунатики, опустив глаза, с совершенно бессмысленным выражением лица. Анна чувствовала полнейшее безразличие к тому, какой им вынесен приговор, ужасное непробиваемое спокойствие спасало ее от истерики.

Позже стражник подошел к камере, где сидели женщины, и подозвал их к двери:

— Их должны повесить, — сказал он. Сострадание, прозвучавшее в его голосе смягчило жестокие слова.

— Да, — сказала Анна, опасаясь его доброты, — мы так и думали.

— Если получится, — зашептал стражник, — я приведу к Вам Рэкхэма на пару слов.

— Почему вы это делаете?

Он пожал плечами:

— У меня тоже есть жена, миссис. Если бы я должен был завтра умереть, сегодня я до чертиков хотел бы ее увидеть.

Анна улыбнулась, но ближе к двери не подошла.

***

Той ночью женщина услышала ритмичное позвякивание цепей и шаркающие шаги. Огонек свечи задрожал у входа в камеру. Дверь отворилась и, еле переставляя ноги, вошел Джек. Не говоря ни слова, она подошла к нему и слегка обняла. Вся злоба, которую она испытывала к нему за его трусливое предательство, за слабость — сейчас исчезла. Перед ней стоял мужчина, который когда-то любил ее, которого любила она, с которым они вместе сражались. Человек, которого вот-вот должны повесить.

Она выпустила его из своих объятий и отступила назад, чтобы посмотреть ему в лицо. Он был спокоен, в здравом рассудке. По его невозмутимому виду нельзя было определить, беспокоят его бесы или нет.

— Расскажи нам, Джек, — раздался из угла голос Мэри.

— Уже скоро, дамы, — он пожал плечами, тень прежней усмешки мелькнула на его губах.

— Свидетели? — спросила Анна.

— Да, достаточно для того, чтобы повесить половину Братьев. И никакой пощады, — он провел рукой по волосам. От этого до боли знакомого жеста, сердце Анны чуть не выскочило из груди. — Вы слышали приговор?

— Нет, — в глазах у женщины блестели застывшие слезы. — Глашатай зачитывал его из окна в здании суда, но толпа так аплодировала и смеялась, что мы не могли ничего расслышать. Джек криво усмехнулся:

— Но ты знаешь.

— Да, — Анна опустила глаза. — Виновны.

— Как грех. Лоэс с пеной у рта требовал, чтобы нас повесили. Он призвал в свидетели Спенлоу и...

— Спенлоу! — Анна почти забыла об этом ничтожестве.

— Да. Из всех кораблей, которые мы взяли, вешать за эту шаланду — вот настоящий грех. Спенлоу рассказал о том, как мы взяли его и семь других рыбачьих шлюпок и два торговых судна. Затем этот ублюдок Диллон рассказал судьям, как мы захватили «Мэри». Ты помнишь, в бухте Драй-Харбор год назад?

Анна кивнула.

— Они все записали в эту проклятую черную книжицу и сказали, что через два дня нас повесят, — он невесело засмеялся. — Они дали нам два дня вместо одного, потому что завтра хотят заслушать дело старого Фенвика и повесить всех, сразу. Держу пари, чтобы лишний раз не собирать толпу.

— Фенвик! — задыхаясь произнесла Анна — Его тоже схватили?

— Да. И Тома Брауна. Их взяли в Кингстоне четыре дня назад. В июне прошлого года эти глупцы ограбили Спенлоу.

Фенвик был капитаном пиратского судна и имел несчастье также попасть в лапы Барнета, ирония судьбы Она молчала, не зная, что придумать, чтобы ободрить Джека.

— Нам следовало принять помилование, — сказал он.

— Ну, — Анна пожала плечами, — если бы знать заранее, где упасть.

Тогда он устало сказал:

— Если бы ты смирилась и осталась на острове Роджерса, мы бы были свободны сейчас. Так нет! Ты вытащила меня оттуда, чтобы спать с тобой в открытом море.

Неожиданно Анна поняла, что Джек обвиняет ее в своем падении, лишениях и взятии в плен. Вместо того, чтобы рассердиться, она почувствовала жалость. Да, он был прав. Это из-за нее он покинул остров во второй раз. Но именно он сделал из нее пирата. Именно он приучал ее к рому и опиуму и, наконец, он струсил в трюме, сдав их таким образом Барнету. Возможно, он обвинял ее все время. Но она не стала ворошить прошлое в последние часы его жизни. Было ясно, что у них ничего не осталось друг для друга, даже утешения.

— Ты ничего не хочешь мне сказать, Анна?

— Что ты хотел бы от меня услышать?

— Что ты сожалеешь о том, что сломала мне жизнь, что отправила меня на виселицу. Обо всем.

Анна вздохнула и отвернулась.

— Джек, мне очень жаль. Я сожалею обо всем, что привело нас обоих сюда. Но если бы ты сражался как мужчина, ты бы не умирал как собака.

Он неожиданно холодно и зло усмехнулся:

— Как всегда, последнее слово за тобой. И всегда острое, как рангоут. Надеюсь, что в следующей жизни ты найдешь мужчину, достойного тебя, в этой, я уверен, тебе нет пары.

Он отвернулся и сильно заколотил в дверь:

— Стража! Стража, я возвращаюсь в свою камеру, — выходя, он бросил через плечо. — Человеку в последние часы жизни нужно обрести хоть немного покоя. Здесь я его не нашел.

Дверь камеры с шумом захлопнулась, оставив позади зловещую тишину. Анна упала на скамейку в углу, злая, опечаленная, сразу обессилев. Ее трясло, но никто не мог ей помочь и никто, кроме Мэри, не видел этого.

На следующий день Тома Брауна и Джона Фенвика провели в суд под окном Анны. Она едва их узнала. Суд губернатора Лоэса над этими пленниками занял даже меньше времени, чем над Рэкхэмом и его командой. Через четыре часа этих двоих под конвоем повели обратно в камеру, приговоренными к повешению

На следующее утро стражники провели по коридору к камере Рэкхэма двух священников. Оцепенев, Анна наблюдала, как одетый в черное духовник торжественно прошествовал по проходу, молитвенно сложив руки.

Мысли бешено проносились в ее голове — это происходит на самом деле. Бог мой, уже нет спасения! Она поняла, насколько сильно ее мысли были поглощены каким-то сверхъестественным планом, который возникнет сам по себе и освободит их всех.

Один за другим мужчины выходили из своей камеры, лязгая цепями, которые с них все еще не сняли. За ними шел священник. Женщины, стоя рядом, смотрели, как их товарищи, выстроившись в одну шеренгу, под охраной идут на смерть. Дрожь пробежала по всему телу Анны. Ей казалось, она тоже идет в той шеренге, и веревка уже щекочет ее ухо. Она знала, что уже больше не увидит этих людей. Ни в этой жизни, ни в какой другой, потому что она не верила в ее существование. Женщина заставила себя успокоиться. Она знала, что если бы сама шла навстречу смерти, то не оценила бы истерики со стороны наблюдателей. Она дала себе обет быть настолько сильной, насколько можно, чтобы стать источником непобежденного мужества для того, кому это может понадобиться. О Боже, вот они идут.

Джордж Фезерстон шел первым. Он шел быстро, с опущенной головой и суровым лицом. На мгновение он поднял глаза, и Анна, сделав над собой невероятное усилие, попыталась изобразить прощальную улыбку. Джордж едва взглянул на нее и продолжил свой путь, как бы желая, чтобы все это побыстрее кончилось.

За ним шаг в шаг следовал Ричард Корнер. Лицо его было белым, как мел, взгляд отсутствующим. Анна понимала, что он уже в другом мире, и она молила Бога, чтобы уже ничто не вывело его из этого забвения.

Затем шли Джон Дэвис и Доббинс. Бедный Дэвис, он даже не успел воспользоваться тем, что награбил, а теперь все ушло и он тоже уходил. А Доббинс был слишком прост, чтобы осознать свою неминуемую участь. Джон Хауэлз и Пэт Карти прошли мимо нее, прикованные цепями друг к другу. Скривив губы в саркастической усмешке, они смотрели на Анну, как бы говоря: «Ты когда-нибудь видела такое?»

Томас Элл молча плакал. Его руки самопроизвольно двигались, как будто он выкручивал белье.

Ной Харвуд, старый артиллерист, имевший склонность раздавать оплеухи новобранцам, свирепо посмотрел на Анну, ядовито зашипел, сплюнул и пошел прочь.

Джек замыкал шествие, за ним шли только священники. «Странно, что он — последний, — подумала женщина. — Он всегда был впереди, когда вел их в бой, а на смерть идет позади». Он выглядел более живым здесь, в тюрьме, чем тогда, в каюте, одурманенный опиумом, с затуманенным взглядом. Сердце Анны заныло, когда она вспомнила, как они расстались. Она хотела дотянуться до него, прикоснуться в последний раз, как к брату. Да, они были друг для друга братом и сестрой: всевозможные перебранки и ревность ушли. Он остановился так неожиданно, что священник налетел на него.

— Прощай, Анна, — его голос был ровным и сильным. — Давай все простим друг другу. Я хочу умереть с достоинством.

Анна благодарно улыбнулась ему:

— Да, Джек. Ты руководил ими в жизни, руководишь и сейчас, на пороге смерти.

— Да, — он криво усмехнулся, — у ворот ада я закричу: «На абордаж! На аборда-а-а-ж!» — тут же последовал пинок.

Его крик затих. Анна медленно опустилась на пол. Мэри рядом с ней. Они не произнесли ни слова, так как нечего было сказать. Мэри осторожно взяла Анну за руку. Каждая думала о своем. Вдруг Анна почувствовала горячую благодарность к этому ублюдку Лоэсу, что ему в голову не пришла мысль сделать их свидетелями казни. В этот день там и так будет достаточно зевак. Анна надеялась, что все, особенно Джек, будут мужественными до конца, что они не дадут ни одному из жалких лицемеров повода сказать: «Посмотрите, эти пираты к тому же еще и трусы.»

Ночью к ним зашел охранник, который приводил Джека. Он принес еду.

— Рассказывай! — потребовала Анна, как только он вошел.

— Говорят, они умерли с честью. Рэкхэм перед казнью произнес речь.

— Что он сказал?

— Он просил за вас. Сказал, что вас заставили, что вы все делали против своей воли, — он скептически взглянул на женщин. — На него тут же закричали, чтобы он замолчал, но он продолжал, не моргнув глазом.