— Сергей Александрович, — обратился к нему Закревский, — позвольте Вам представить мою приемную дочь, Анну Николаевну Закревскую.

Серж обернулся и едва не лишился дара речи: перед ним стояла пропавшая княгиня Шеховская собственной персоной. Эта манящая улыбка на ярких полных губах, блестящие темные локоны, спадающие на плечи из-под кокетливой соломенной шляпки, — вне всякого сомнения, это была она, но почему же тогда Василий Андреевич называет ее Анной? Невероятно, подобное сходство просто невозможно! — потрясенно думал Сергей. Смущенная его молчанием, Аня сделала шаг ему навстречу.

— Мне кажется, мы встречались с Вами, — заметила она, внимательно вглядываясь в его лицо.

— Безусловно, Юлия Львовна, — сухо ответил Левашов, обретя способность говорить. — Может, объясните сей маскарад?

"С Новым годом, Юлия Львовна!" — прозвучало в ее голове. Аннет побледнела и поднесла руки к вискам. На нее, словно снежная лавина, обрушился водопад из звуков и ярких видений: карнавал, причудливые маски и костюмы, все слилось в одно сплошное яркое пятно.

— Вы не замерзли, ma chИrie? — словно наяву она услышала мягкий голос.

Его голос! Господи, Боже! Анна прикрыла глаза. Лицо, которое она видела в своих снах размытым, как будто сквозь какую-то дымку, на сей раз отчетливо проступило пред мысленным взором: серые глаза, опушенные длинными ресницами, ровные дуги бровей, золотистые кудри. Теперь она знала, чьими глазами смотрит на нее Николка.

— Поль! — простонала она.

Враз ослабели колени, ноги отказывались ей служить, комната завертелась перед глазами. Лихорадочно нащупывая руками какую-нибудь опору, Аннет, уже падая, ухватилась за портьеру, а Сергей в последний момент успел подхватить ее, все еще не понимая, что это: хорошо разыгранный спектакль, или ей в самом деле сделалось дурно?

— Бога ради, Сергей Александрович, потрудитесь объясниться, — пробормотал Закревский, не в силах поверить в происходящее. — Вы знакомы?

— Позже, Василий Андреевич, — с тревогой глядя на мертвенно-бледное лицо женщины в его руках, ответил Левашов. — Где ее спальня? Позовите горничную и пошлите за доктором.

К тому времени, когда Анна пришла в себя, Василий Андреевич уже закончил свой рассказ о том, как нашел ее ранним утром на берегу Финского залива.

— Невероятно! — покачал головой Левашов. — Не могу поверить! Шеховской тогда со своей ротой три дня обыскивал каждый куст в Стрельне.

— Боже мой! — схватился за голову Закревский. — Николенька! Выходит, Николенька — князь Шеховской?

— Вы говорите о внуке? — удивленно воззрился на него Серж.

— Николенька — сын Анны, — сбивчиво заговорил Василий Андреевич. — Хотя что я говорю, старый дурак! Она ведь и не Анна вовсе.

Душераздирающий крик в спальне наверху заставил похолодеть обоих. Позабыв о приличиях, Сергей бросился наверх по лестнице и, оттолкнув перепуганную горничную, вбежал в спальню. Жюли сидела на кровати, вцепившись в роскошные черные кудри обеими руками, и раскачивалась из стороны в сторону.

— Это был Поплавский, — бормотала она. — Поплавский пытался меня убить. Это он убил Элен. Поль не убивал! Он не убивал! Не убивал! — глядя безумными глазами на Сергея повторяла она.

Растерянный врач-итальянец стоял посреди комнаты с открытым флаконом нюхательной соли.

— Жюли, — Сергей осторожно присел на кровать, — Вы помните меня?

Юленька кивнула растрепанной головой.

— Помню, я все теперь помню, — безжизненным голосом произнесла она и вдруг вцепилась в его руку с неожиданной силой. — Что же мне делать теперь?!

Левашов осторожно погладил судорожно сжатые пальцы.

— Вы должны вернуться в Петербург.

— Я боюсь, Серж! Боюсь! — крупные слезы потекли по ее щекам. — Я даже думать об том боюсь!

Когда Василий Андреевич, от волнения с трудом одолевший лестницу на второй этаж, появился в дверях, он застал странную картину: его Анна, которая была вовсе и не Анна, а княгиня Шеховская, рыдала, спрятав лицо на плече у Сержа.

Опомнившись, Жюли отстранилась от графа Левашова и вытерла слезы тыльной стороной ладони.

— Пожалуйста, оставьте меня, — попросила она.

— Вы уверены? — усомнился Сергей.

— Я хочу остаться одна. Совсем одна, — повторила она по-итальянски, посмотрев на смущенного доктора, что неловко топтался на месте.

Мужчины удалились из спальни княгини, но, уходя, Василий Андреевич попросил Ташу присмотреть за хозяйкой. А Жюли, оставшись одна, долго сидела на кровати, уставившись в одну точку. Картины различных воспоминаний сменяли в ее воображении одна другую. Наконец, очнувшись от горьких дум, она поднялась и попросила Наталью принести ей холодной воды умыться и привести в порядок прическу и платье.

Спустя полтора часа она спустилась в салон к мужчинам. У них было достаточно времени для того, чтобы поговорить обо всем, и теперь они пребывали в мрачной задумчивости. Оба внимательно смотрели на Жюли. Следы слез были все еще заметны на ее лице, но теперь она не выглядела ни сломленной, ни потерянной. Было совершенно очевидно, что она приняла какое-то решение и спустилась, чтобы сообщить о нем.

— Сергей Александрович, Вы совершенно правы, — входя в салон, обратилась она к Левашову, — мне нужно как можно скорее вернуться в Петербург. Одному Богу ведомо, что произошло за это время.

— Я рад, что Вы понимаете всю серьезность Вашего положения, — кивнул головой Левашов, соглашаясь с ее словами.

— Василий Андреевич, дорогой мой, — грустно улыбнулась она, поворачиваясь к Закревскому. — Пути господни воистину неисповедимы. Моей матерью была Ваша племянница, Анна Николаевна Закревская, так что мы с Вами действительно родственники.

— Бог мой! — побледнел Закревский. — Аннушка, дочь Юлии Михайловны, Ваша мать? Но как такое возможно? Кошелевы сообщили мне, что Анна погибла в результате несчастного случая.

— Не совсем, — присаживаясь в кресло напротив него, уклончиво ответила Жюли. — Моя мать умерла, давая жизнь мне. Я внебрачная дочь Анны Николаевны Закревской и Льва Алексеевича Кошелева.

— Да как он мог?! — взорвался Василий Андреевич.

— Не судите моего папеньку слишком строго, — вздохнула Жюли. — Это грустная история, и я Вам ее обязательно расскажу. Как бы то ни было, сейчас для меня самое главное — вернуться в Россию.

— Что же, коль обстоятельства складываются таким образом, что у каждого из нас есть причины торопиться с возвращением на родину, — задумчиво произнес Сергей, — самое разумное будет поехать всем вместе, и как можно скорее. Я принимаю Ваше предложение, Василий Андреевич.

Закревский, все еще бледный от обрушившихся на него новостей, кивнул головой.

— Аннет, — о, простите меня, Юлия Львовна, — Сергей Александрович поедет с нами как гувернер Николеньки.

— Я не возражаю, — пожала плечами Жюли. — Видимо, у Вас, Сергей Александрович, есть на то свои причины.

— Вы правы, Жюли, — ответил Левашов, в душе одобряя то, что она не стала расспрашивать его об этих самых причинах.

После этого тягостного разговора, обитатели небольшого домика разошлись по своим комнатам, а прислуга сбилась с ног, упаковывая багаж. Выезжать решено было наутро, не мешкая более не единого дня.

Василий Андреевич не спал всю ночь. Щемило сердце, от боли, стискивающей грудь, перехватывало дыхание. Боже мой, как же он виноват перед ней! Отчего он решил, что волен взять на себя роль Господа Бога? Стоило ему тогда не сидеть безвылазно в Александровском, оправдывая это заботой о Юле, а съездить в Петербург, он бы непременно узнал о произошедшей трагедии, к тому же они с доктором Леманном и предполагали что-то подобное. Но он не поехал, а теперь по его вине были разлучены долгие годы муж и жена, отец и сын. Да и как встретят теперь объявившуюся столько лет спустя княгиню Шеховскую? Бедная Аннушка, все ее беды только от него! Господи всемогущий, да и не Аннушка вовсе, а Юлия Львовна Шеховская! Ведь он еще тогда, в самый первый день, заметил это потрясающее сходство бабки и внучки, и что мешало ему попытаться разыскать ее родню вместо того, чтобы эгоистично потворствовать своему желанию оставить ее при себе, как живое напоминание о той, кем восхищался в дни юности своей?

На следующий день Закревские спешно покинули Милан. Жюли, погруженная в свои невеселые мысли, прятала лицо в кудряшках Николки и не обратила внимания на бледное лицо Закревского, на то, как он то и дело украдкой растирает ладонью грудь с правой стороны, стараясь дышать ровно и не глубоко. Сергей настоял на том, что поедет в одной карете с прислугой, чтобы не привлекать лишнего внимания к своей персоне.

Странное это было путешествие. Даже неугомонный Николка притих, почувствовав напряжение взрослых, и с куда большим удовольствием ехал с новым гувернером и няней Машей в карете с прислугой, чем с отчего-то загрустившими мамой и дедушкой. Ехали на долгих, выбирая для ночлега небольшие гостиницы, что подальше от города и где поменьше постояльцев. При пересечении границ документы на имя Франсуа Боннара, гувернера юного графского внука, не вызвали никакого интереса у представителей власти ни в Австрии, ни в Пруссии. Чем ближе была граница России, тем хуже становилось Закревскому. Василий Андреевич с большим трудом передвигался, мучительная боль в груди только усиливалась с каждым днем и совершенно изматывала его по ночам.

Жюли за время дороги о многом передумала, успела свыкнуться с мыслью о том, что отныне вся ее жизнь поделена на две части, и, наконец, вышла из того странного оцепенения, в котором пребывала на протяжении почти всего пути. Первым, на кого обратился ее любящий взгляд, был Николка, но он, окруженный заботами Маши, был счастлив и весел, и Юля перевела взгляд на приемного отца, а, заметив его состояние, заволновалась. С одной стороны, ей хотелось как можно быстрее добраться до Петербурга, к тому же был еще и граф Левашов, дела которого не могли ждать, а с другой, состояние Василия Андреевича внушало нешуточное беспокойство.