Говорили обо всем, кроме смерти Жюли. Павел рассказывал о своем путешествии на Камчатку, о том, как столкнулся с медведем на берегу лесного озера, и что обязан жизнью проводнику-якуту. С каким-то чувством извращенного удовлетворения он продемонстрировал Полине медвежий коготь, который теперь всегда носил с собой, как напоминание о собственном легкомыслии.

Вернувшись на Сергиевскую, Павел зашел к отцу, который еще не ложился и делал вид, что поглощен чтением, на самом деле явно ожидая его.

— Доброй ночи, папенька, — входя в кабинет, произнес Поль.

— Входи, — едва заметно улыбнулся князь.

— Вы, кажется, видеть меня хотели, — присаживаясь в кресло, заметил Павел.

Шеховской — старший вздохнул.

— Я понимаю, что возможно, разговор этот не ко времени, но завтра ты снова уезжаешь, — начал князь.

— Я слушаю Вас, — нахмурился Павел, догадываясь, куда клонит отец.

— Теперь, когда уже нет никаких сомнений в том, что твоя жена…

— Оставьте, отец, — перебил его Поль. — Ей Богу, я не готов к этому разговору. Для Вас все это произошло слишком давно, для меня было вчера.

— Будь мужчиной, соберись. У тебя есть обязательства…

— Полно, папенька, — вскочил с кресла и раздраженно заходил по комнате Павел. Сдается мне, что для Вас наследник рода Шеховских столь важен, что Вы не дадите мне времени на раздумья и уже готовы подсунуть первую попавшуюся молодую кобылку с хорошей родословной. Я не племенной жеребец-производитель! У меня сердце есть и сейчас оно болит! — выкрикнул он.

— Много тебе счастья брак по любви принес? — повысил голос Николай Матвеевич.

— А брака без любви я не желаю, — устало ответил Павел. — Оставьте меня в покое — это единственное о чем я Вас прошу нынче.

— Поль, мальчик мой, поверь мне, я желаю тебе только добра. Сколько можно изводить себя? Прошу одумайся. Только от тебя зависит твое будущее. Неужели в этой жизни не осталось ничего, что тебе дорого?

— Позже, отец. Сейчас я не в состоянии говорить о будущем, коль прошлое никак не желает отпускать меня.

— Ступай. Я надеюсь, что ты поймешь меня однажды, дай Бог, чтобы поздно не было, — махнул рукой князь.

Оставшись один, Николай Матвеевич, устало откинулся в кресле. Невозможно было спокойно наблюдать, как единственный сын губит себя. Он вспомнил, каким Павел вернулся с Кавказа три года назад. Он изменился тогда, исчезла юношеская мягкость, на смену ей пришел цинизм и равнодушие к чувствам и страданиям других. Поль легко разбивал сердца и светских красавиц и дам полусвета, и это его нисколько не заботило. Сейчас он сам пал жертвой несчастной любви. Нынче его сердце разбито и нет лекарства от этой болезни, что изо дня в день подтачивает его.

— Время лечит, все пройдет, — тихо пробормотал князь, беря со стола трубку, набитую табаком и закуривая.

Утром отец и сын простились так, будто не было тяжелого неприятного разговора накануне вечером. Павел улыбнулся в ответ на пожелания легкой дороги и скорейшего возвращения.

В день его отъезда в столице выпал первый снег, укрыв землю белым пушистым покрывалом, превратив деревья вдоль дороги в сказочные кружева. Прохор ворчал, что дороги нынче опять раскиснут, потому, как мороз еще не скоро ударит, а снег, что нынче все падал и падал белыми пушистыми хлопьями скоро превратится в жидкое грязное месиво под копытами лошадей, затрудняя и без того нелегкую поездку.

К Иркутску князь подъезжал уже на санях. Казенная тройка, звеня бубенцами, бодро бежала по недавно укатанному зимнику. Из печных труб столбом поднимался дым. Погода стояла ясная, морозная и безветренная. Холодное, но яркое сибирское солнце слепило глаза, отражаясь от снежного покрова. Спустившись к берегу Ангары, ямщик с гиканьем подгонял лошадей, спеша добраться до почтовой станции, где его ждал отдых и ночлег. Павел равнодушно взирал на пролетающий мимо пейзаж. Навстречу тройке попался крытый возок. Молодой возница слишком резко принял вправо и легкие санки опрокинулись.

— Останови! — Павел соскочил с саней, отбросив шубу.

Обожгло воспоминанием: вот так точно накренились и едва не опрокинулись сани в Павлово. Он вспомнил как, задыхаясь бежал к лежащей на снегу жене. Добежав до лежащего на боку возка, Шеховской рывком распахнул дверцу.

— Вы живы?! — спросил он, заглядывая внутрь.

— Живы, только немного испугались, — послышался мелодичный женский голос.

— Подсоби, — крикнул Шеховской, — налегая на край саней, чтобы поставить их на полозья. Ямщик что правил тройкой, ругая на чем свет стоит молодого испуганного кучера, что было сил налег плечом рядом с князем. Мальчишка навалился на задранные полозья с другой стороны. Общими усилиями удалось поставить возок на полозья. Павел открыл дверцу и подал руку молодой женщине.

Тонкая кисть выскользнула из беличьей муфты и утонула в его ладони. Девушка ступила на дорогу. На ее нежных щеках играл морозный румянец, пухлые губы сложились в соблазнительную улыбку.

— Бог мой, Павел Николаевич, это Вы? — удивленно воскликнула она.

— Александра Ивановна? — в свою очередь удивился Шеховской. — Покорнейше прошу простить, что невольно стал причиной сей катастрофы.

— Полно Вам, какая там катастрофа! — рассмеялась чистым звонким смехом Александра. — Легкий испуг, не более.

— Что это у Вас? — не сдержалась Сашенька и кончиками пальцев, затянутыми в тонкую лайковую перчатку, коснулась его лица.

Павел не отстранился, глядя в чистые голубые глаза.

Несчастный случай на охоте, — ответил он чуть охрипшим голосом.

— Вам, наверное, было очень больно? — сочувственно поинтересовалась Саша.

— Пустяки, больше испугался, — ответил смеясь Павел.

Молодой парнишка кучер Зариных уныло рассматривал сломанную оглоблю. Глянув на его озадаченное лицо, князь едва заметно улыбнулся.

— Сударыня, позвольте подвезти Вас, — сделал он галантный жест в сторону ожидающей его тройки.

— Благодарю, — Александра прошла к саням и, опираясь на его руку села на сидение.

Оставив Прохора заниматься сломанной оглоблей вместе с кучером Зариных, Павел устроился рядом с Александрой в санях и приказал ехать к дому дядьки Александры. По дороге Александра расспрашивала его о столичных новостях, о его поездке на Камчатку, и князь охотно отвечал ей. Сидя рядом с ней, Поль с удивлением поймал себя на мысли, что она флиртует с ним, а он отвечает ей тем же. Высадив Александру около ее дома, Шеховской направился далее к дому генерал-губернатора. Саша еще долго стояла у ворот, глядя вслед удаляющимся саням. Вздохнув, девушка открыла калитку и вошла во двор. Легко поднявшись на крыльцо, она вновь бросила взгляд в ту сторону, где находился дом генерал-губернатора. Саша знала, что князь вновь остановится у Муравьева и вряд ли надолго задержится в Иркутске.

Позже за вечерним чаем Варвара Григорьевна заметила, что племянница ее нынче витает где-то в облаках.

— Сашенька, душечка, ты замечталась что-то, — ласково попеняла она девушке. — Чай уж остыл совсем, а ты так и не притронулась к чашке. Снова о князе поди мечтаешь?

— Ах! Тетушка! Вы не представляете какой он?! Он такой! Такой! Я не знаю как сказать. У меня сердце из груди выпрыгивает, когда я вижу его.

— Пустое это, Саша, — нахмурилась Варвара Григорьевна. — Не о тебе женишок. Знаем мы этих столичных, приедут, голову заморочат, и только и след простыл.

— Он не такой, тетушка.

— К тому же сказывал Николай Николаевич, что князь вдовец, а уж как по супруге покойной убивался… Это с живой соперничать можно, а с мертвой невозможно. Помяни мое слово, выкини ты эту блажь из головы. Вон лучше на Пехтеря или на Струве внимания обрати, прекрасные молодые люди.

Саша отмахнулась от слов тетки и, отправившись спать все время, пока ее не сморил сон, вспоминала нечаянную встречу на дороге. Он придет к ним, обязательно придет. Николай Николаевич говорил, что планирует отправить Шеховского в Петровский пост, когда он вернется из столицы, и Павел Николаевич непременно к ним зайдет, чтобы захватить письма для Катеньки, которая уехала вместе с мужем на далекий и дикий Восток. Как жаль, что он так скоро уедет, но ведь зиму он поведет в Иркутске, да и потом она будет ждать его возвращения.

Добравшись до дома генерал-губернатора, Павел передал Муравьеву письма как официальные, так и личное от Перовского. Николай Николаевич расспросил его о встрече с Государем и в целом остался доволен его поездкой. О том, чем была вызвана эта поездка, говорить избегали. Как бы между прочим, Муравьев сообщил, что на будущей неделе его супруга Екатерина Николаевна, пока не начался рождественский, пост устраивает губернаторский бал и он, Муравьев, рассчитывает на то, что князь почтит сие собрание своим присутствием.

— Как приказ изволите понимать? — улыбнулся Павел.

— Ну что Вы, Павел Николаевич, исключительно пожелание прекрасной половины нашего скромного провинциального общества, — рассмеялся в ответ Муравьев.

— Ну, что ж, прекрасной половине я отказать не в силах, — улыбнулся Павел.

А теперь о делах, — уже более серьезным тоном продолжил Муравьев. — Зимой я вас в Петровский не отправлю, опасное больно путешествие, так что до весны у Вас будут иные обязанности. Я хотел бы, чтобы Вы еще в Якутск съездили, но об этом потом. Очень меня еще Камчатка беспокоит, но Завойко пишет, что после Вашего отъезда уже устранил все замечания.

— В Якутск, так в Якутск, — согласился Павел.

— Я с Вами человека отправлю, — усмехнулся Муравьев. — Ваша задача будет побольше страху нагнать на местное начальство, а уж человек мой проверит, как дела обстоят на самом деле. Воруют, — развел руками Муравьев. — Воруют, а доказать ничего не могу. Я обоз планирую по весне в Петропавловск отправить, так что вся надежда на Вас, Павел Николаевич, уж Вы там проследите, чтобы все, что было Завойко запрошено было подготовлено.