Глафира тотчас разразилась слезами. Очнувшись от своих невеселых дум, Полина с недоумением уставилась на рыдающую горничную.

— Это что еще такое?! — недовольно поинтересовалась она.

— Ой, Полина Львовна, как представлю, что в чужом доме мне жить предстоит вдали от матушки с батюшкой… — утирая рукавом мокрые щеки, всхлипнула Глаша.

— Не реви! И так тошно, — уже тише добавила Полина.

— А ну, поди погуляй, — выпроводила горничную из комнаты почуявшая неладное Пелагея. — Вы что это, барышня, надумали? — заглянула она в глаза Полине.

— Думай, не думай, поздно уж нынче передумывать! — махнула рукой Полина. — Сама во всем виновата.

— Вот оно как! Не по сердцу тебе жених, стало быть, — вздохнула Пелагея.

— Запуталась я, — отозвалась Полина. — Запуталась, Пелагеюшка! Сама завлекала, сама привечала, а теперь… Чем дольше думаю, тем больше сомнения одолевают. И от слова своего я нынче отказаться не могу, потому как сама просила Сергея Львовича предложение князя принять, хоть он и говорил мне, что замуж на всю жизнь идут. Письма ему писала… Нет мне теперь пути назад, ох, нет!

— Ничего, барышня! Это бывает, когда перед самой свадьбой вдруг мысли всякие в голову полезут, и кажется, будто бы все иначе должно было быть, — вздохнула Пелагея, продолжая укладывать платья Полин. — Это от того, что в сердце Вашем нынче пусто, нет там никого, а как присмотришься к супругу своему получше, так и заполнится пустота-то.

— А если не пусто в нем? — едва слышно прошептала девушка.

Пелагея оторвалась от своего занятия и, выпрямившись, обратила внимательный взор на хозяйку.

— Не хорошо это! Прошлого не догонишь и не воротишь…

— Да я и сама знаю, а отпустить не могу. Все кажется, что стоит нам увидится, и все, что было, воротится. А потом думаю — а было ли что?

— Пустое это, — отозвалась Пелагея. — А коли бы и так было, сам бы за тобой приехал, разве не так? Знать, не твой он, не ты ему судьба!

Выехали наутро, едва рассвело, стремясь покрыть как можно больше верст за день. Однако с обеда зарядил мелкий нудный дождик, серое низкое небо навевало хандру, местами тракт столь сильно размыло, что он превратился в непролазные колеи, из которых кучер с трудом, подгоняя криками и кнутом лошадей, вытаскивал громоздкую дорожную карету. Ехали медленно. Постель на постоялых дворах казалась Полине сырой, и она каждый раз заставляла Глафиру сушить простыни утюгом. Чем ближе был Петербург, тем мрачнее и несчастнее становилась Полина. Полгода назад, когда была жива сестра, у нее и мысли подобной бы не возникло, но сейчас, когда все изменилось, она готова была отказаться от задуманного. Ведь Павел первой ее заприметил, и не появись Жюли на ее пути…

На следующий день после приезда Кошелевых в столицу в дом Петра Степановича Лукомского, что на Английской набережной, прибыл с визитом князь Горчаков.

Михаилу пришлось долго дожидаться своей невесты. Полина нервничала перед встречей с ним и тянула время, заставляя Глашу по нескольку раз переделывать прическу. Горничная, закусив губу уже едва не плакала от мелочных придирок барышни, не понимая, что на этот раз сделала не так. Вздохнув поглубже, Полина поднялась с банкетки, оглядела себя в зеркале и вынуждена была признать, что локоны ее уложены идеально и придраться больше не к чему. Расправив не существующие складки на платье, она спустилсь в салон к князю. Сердце зачастило в груди, стоило ей ступить шаг в комнату и встретиться взглядом с внимательными темными глазами Мишеля.

— Bonjour, ma chИrie! (Доброе утро, дорогая), — улыбнулся Горчаков.

— Bonjour, — присела в легком реверансе Полина.

— Не стоит церемоний, — Михаил подошел вплотную и коснулся сухими губами нежной щеки.

От него не ускользнула ни невольная попытка отстраниться, ни натянутая улыбка и бегающий взгляд его невесты. Нахмурившись, Мишель предложил Полине руку, проводил ее до софы, но сам сел ни рядом с ней, а напротив в кресло, чтобы видеть ее лицо.

— Полин, — Горчаков дождался, когда она поднимет глаза и только после этого продолжил, — Вы, кажется, чем-то обеспокоены? Поделитесь со мной тем, что Вас тревожит. Завтра у нас с Вами такой день, что недомолвок между нами просто не должно быть.

— Пустое, Михаил Алексеевич! Всякая невеста будет взволнована перед свадьбой.

— Верно, — холодно улыбнулся Горчаков, — но не всякая невеста при том будет выглядеть так, будто не под венец, а на эшафот идет.

Полина вздрогнула, но глаз не отвела.

— Вы ошибаетесь, Мишель! Просто нервы разыгрались, не более, — не менее холодно ответила она.

Горчаков едва заметно усмехнулся и покачал головой.

— Я вижу, мое общество сегодня Вам в тягость, потому не буду мешать Вам готовиться к завтрашнему дню. Собственно, я зашел, чтобы преподнести Вам небольшой подарок. Мне будет приятно, если завтра я увижу его на Вас.

С этими словами князь извлек из кармана сюртука бархатный футляр и положил его на софу рядом с Полин.

— А теперь позвольте откланяться!

После его ухода Полина еще долго сидела, задумавшись, гладила кончиком пальца мягкий синий бархат, не решаясь открыть коробочку. Вздохнув, девушка взяла ее в руки и приоткрыла. На шелковой подкладке лежало бриллиантовое колье и серьги — фамильные драгоценности семьи Горчаковых.

Полина не посмела ослушаться и выполнила просьбу своего жениха, больше похожую на приказ. На следующее утро добрая половина великосветского Петербурга, присутствовавшая на венчании князя Горчакова с mademoiselle Кошелевой, имела возможность любоваться дивным творением ювелира в маленьких аккуратных ушках и на стройной шейке будущей княгини Горчаковой.

Ступив в храм под руку с братом, Полина обвела глазами собравшихся. Послышался восхищенный вздох, разом вырвавшийся из женских уст.

— Боже, да на это платье одних блондов пошло не меньше, чем тысяч на пять! — ахнула какая-то юная барышня позади Полин.

Но самой Полин было не до выслушивания восторгов. Ее взгляд остановился, встретившись с серыми глазами Шеховского, что стоял недалеко от Михаила и двух шаферов. Князь едва заметно улыбнулся и отвел глаза. Полина качнулась, но тотчас уцепилась за рукав фрака Сержа. Отвернувшись от Шеховского, она подняла голову и больше не глядя в его сторону направилась к ожидающему ее жениху. Остановившись подле Мишеля, она не слышала никого и ничего вокруг. Молча приняла зажжённую свечу из рук священника, осенив себя крестным знамением. Едва обратила внимание на произнесенные слова молитвы. Послушно подала руку, когда святой отец надевал ей на палец обручальное кольцо. Господи! Ну зачем он пришел?! — мысленно простонала она. Куда легче было бы, если бы не увидела его сейчас.

— Венчается раба Божия Полина рабу Божьему Михаилу, — донесся до нее размеренный напевный голос священника.

Полина скосила глаза на своего супруга и замерла. Михаил не смотрел на нее. Взгляд его был обращен прямо, губы слегка поджаты, едва заметно дернулся мускул на гладковыбритой щеке, когда она непроизвольно чуть сжала руку под епитрахилией. Длинные жесткие пальцы сжали ее тонкие, не давая возможности вырвать ладонь. Она так и не отняла руки до конца обряда. И только когда все завершилось и Мишель повернулся к ней, она вдруг поняла, что он знает, знает обо всем! Читает ее мысли, как открытую книгу. Откинув с ее лица вуаль, Михаил прижался губами к ее губам. Все это длилось лишь какое-то мгновение, а потом он едва не оттолкнул ее, но, словно опомнившись, в последний момент удержал подле себя за руку. Полина, положив руку на сгиб его локтя заставила себя улыбнуться тем, кто спешил к ним с поздравлениями. Она все еще улыбалась, выходя из собора, улыбалась, усаживаясь в поданный экипаж, но едва супруги оказались наедине, в карете повисло тягостное молчание. Во взгляде Михаила легко читалось разочарование. Горчаков за весь путь к особняку на Литейном не произнес ни слова, ни разу не коснулся ее. Отвернувшись от своей молодой жены, Мишель с преувеличенным вниманием рассматривал проплывающий за окном пейзаж.

Полина была в отчаянии. В течение всего дня, пока длился свадебный обед, Михаил сохранял на лице приветливое выражение, прекрасно играя роль гостеприимного хозяина, и только когда его взгляд случайно или нет обращался к молодой супруге, оно исчезало, уступая место холодной отстранённости, граничащей с равнодушием.

Более всего она желала, чтобы день этот побыстрее закончился, и одновременно страшилась того, что последует вслед за его окончанием. День, казавшийся бесконечным, все же подошел к концу, и молодая княгиня Горчакова вздохнула с облегчением, когда, простившись с припозднившимися гостями, проследовала в свои покои. Застыв перед зеркалом с широко раскрытыми глазами, она не видела своего отражения, не ощущала прикосновений расчески к своим волосам, думая лишь о том, что ждет ее этой ночью. Отпустив горничную, она забралась на постель и уселась посередине, опираясь спиной на подушки. Старинные напольные часы мерно отсчитывали минуты ее супружеской жизни, начавшейся сегодня, время шло, а дверь ее спальни оставалась закрытой, и Полина не заметила, как задремала. В гулкой тишине часы пробили час ночи, и от этого звука она вздрогнула и открыла глаза. Свечи оплыли в серебряном подсвечнике, одна из них, зашипев, погасла. Он не придет, — поняла вдруг она со всей ясностью. Он слишком горд, чтобы настаивать на своих правах, а наутро вся прислуга будет знать о том, что супружеская жизнь четы Горчаковых окончилась, так и не начавшись. Злые слезы выступили на глазах. Он-то может себе позволить пренебречь ей, его это не коснется, но каково ей-то будет, если вся дворня будет знать… Соскочив с кровати, Полина накинула на плечи невесомый пеньюар и, подхватив с туалетного столика подсвечник, направилась в покои супруга. Выйдя в коридор, она вдруг оробела, но обида придала сил, и она решительно двинулась дальше. Дойдя до спальни Горчакова, и заметив свет, пробивавшийся снизу из-под двери, она постучала.