— Ах, не слушай меня! Глупости, просто глупости! — неуверенно улыбнулась она. — Тебя так долго не было, и я так скучала, — пряча лицо у него на груди, прошептала Жюли.

Обнимая жену, Поль коснулся губами кудрявой макушки. Его маленькая жена, — подумал он, и так тепло стало на сердце от этой мысли. Вдохнув тонкий аромат фиалки, исходящий от ее волос, князь стиснул хрупкие плечи. Жюли чуть поморщилась, но не отстранилась, чувствуя, как под щекой сильно и часто бьется его сердце. А руки Павла уверенно скользнули по ее спине, прижимая ее к напряженному мужскому телу. Его губы прижались к ее губам терзая их неистовым поцелуем.

— Идем, — выдохнул он ей на ухо, увлекая жену в ближайшую спальню.

— Как можно? Средь бела дня? — зарделась стыдливым румянцем Жюли.

Павел только тихонько рассмеялся в ответ, подхватил на руки засмущавшуюся жену и, открыв ногой двери в спальню, осторожно опустил драгоценную ношу на кровать.

Не отводя горящего взгляда от пламенеющего ярким румянцем лица своей юной супруги, Шеховской скинул мундир и приблизился к кровати. Склонившись к Жюли и слегка прикусив мочку ее уха, он вкрадчиво прошептал:

— Сударыня, не заставляйте меня терять голову от нетерпения, ибо еще минута — и Вы рискуете лишиться этого чудесного платья, что так к лицу Вам.

Длинные пальцы легко пробежали по ряду крохотных крючков, быстро и ловко расстегивая платье, нетерпеливым движением тотчас стащили его с плеч, обнажив тонкие ключицы и изящную спину. Изнывая от тоски в каземате гауптвахты Преображенского полка, он перечитывал письма Жюли и так часто представлял себе, как будет ласкать нежное тело, целовать мягкие податливые губы, гладить бархатистую кожу ее плеч, что получив, наконец, желаемое, не мог больше сдерживать себя.

Спустя два часа Жюли, старясь не шуметь, выбралась из смятой постели из-под руки спящего супруга и, заботливо натянув одеяло на его обнаженные плечи, легко коснулась слегка колючей щеки тыльной стороной ладони. Каждая мышца ныла после долгих неистовых ласк, но ей была приятна и эта усталость, и эта разлившаяся по всему телу истома — свидетельница пережитых мгновений страсти. Накинув на себя его бархатный халат, Юленька, как была босая, поспешила к себе, по пути кликнув Тасю.

К ужину Павел вышел, облаченный в парадный мундир. И хотя Жюли немало удивилась столь странному, по ее мнению, выбору одежды для домашнего ужина, тем не менее не сказала ни слова по данному поводу.

За время отсутствия супруга Жюли не без помощи Мишеля успела найти приличную, как она думала, кухарку, и теперь с тревогой ожидала, что он скажет об ужине, но Поль молча расправлялся с едой, то и дело поглядывая на часы, и, казалось, совершенно не замечал ее стараний угодить ему. Заметив эти быстрые взгляды, Жюли осмелилась задать вопрос:

— Ты ждешь кого-нибудь?

— Нет, это меня нынче ожидают у Леграна, — нервно улыбнулся Павел, откладывая в сторону вилку и поднимаясь из-за стола.

Юля опустила глаза, чтобы скрыть вдруг набежавшие на глаза слезы: она никак не могла взять в толк, как можно после столь долгой разлуки тут же отправиться куда-то прочь из дома вместо того, чтобы провести вечер в обществе того, кто дорог более всего на свете? А может, не так уж и дорога она ему, как ей хотелось бы думать о том? — пришло вдруг в голову.

— Я не могу не пойти, — начал Павел, злясь на то, что вынужден оправдываться, а еще больше на то, что Юля ни слова не сказала ему, хотя и огорчилась не на шутку. — Вернусь к полуночи, — с этими словами, Поль бросил салфетку и вышел из столовой.

Жюли осталась сидеть за столом одна. Она вздрогнула, услышав, как хлопнула входная дверь, и, уронив голову на сложенные на столе руки, разрыдалась. Тася неловко потопталась на пороге столовой, не решаясь начать убирать со стола, но рассудила, что лучше будет обождать, когда барыня успокоится, тихо прикрыла дверь и, вздыхая, направилась в спальню князя прибраться.

На самом деле Павел не собирался никуда в этот вечер, когда, выйдя с гауптвахты, направлялся в штаб полка забрать именное оружие. Но рядом со штабом он попал в объятия приятелей, предложивших хорошенько "высушить хрусталь" по поводу окончания его ареста. Не найдя достойного повода для отказа, Шеховской согласился, прекрасно понимая, что в этот вечер от него, как в былые времена, ожидают кутежа, чтобы рекой лилось шампанское, и на стол подавались самые изысканные деликатесы.

Раньше его бы обрадовала офицерская вечеринка, но сегодня он торопился домой. Из писем Жюли он уже знал, что его отец поспособствовал переезду Юленьки в принадлежащие ему апартаменты. Это вмешательство никак не входило в планы Павла, но, поразмыслив, он пришел к выводу, что в сложившейся ситуации, когда у него нет ни денег, ни жилья, ему только на руку такое решение. Поль знал об этой квартире, как знал и то, для кого отец купил ее; более того, он даже был там несколько раз. Когда ему было шестнадцать, отец сам привез его сюда и оставил наедине с той, кто стала для него первой женщиной. Все, что Шеховской запомнил о ней — это имя Лидия, да то, что у нее были волшебные нежные руки, грустные голубые глаза и очаровательная улыбка. После нескольких свиданий Лидия исчезла, но Поль даже не задумался, зачем и куда. Так было надо, — сказал ему отец, и он удовольствовался этим. И вот по какой-то странной прихоти судьбы эти апартаменты ныне стали его домом.

Очевидно, Шеховской-старший рассчитывал, что, устроив его дела таким образом, вернет блудного сына домой, и назавтра его уж точно будут ждать в фамильном особняке: Рождество в семье Шеховских было принято встречать в узком семейном кругу.

Обо всем этом передумал Павел Николаевич, направляясь в ресторацию Леграна. И еще перед ним стояло расстроенное лицо Жюли, но он тут же мысленно оправдывал себя тем, что никак не может привести жену на холостяцкую пирушку, а офицерское братство — дело святое. Отпустив извозчика, Поль вошел в гостеприимно распахнутые перед ним двери ресторации и, окинув взглядом собравшихся гвардейцев, поднял руку в приветственном жесте. Выражение озабоченности и грусти тотчас исчезло с его лица, уголки губ сами приподнялись в улыбке. Вечер потек именно так, как он и ожидал: рекой лилось шампанское, и чем больше было выпито, тем громче звучали голоса и развязнее становились тосты. Поль много пил в тот вечер, но настроение не улучшалось, — наоборот, казалось, что с каждым выпитым бокалом Шеховской все больше мрачнел.

Неприятной неожиданностью для него стало появление на ужине в ресторации старого знакомца штабс-капитана Ярынского. Григорий Алексеевич, шесть лет назад разжалованный в рядовые и отправленный на Кавказ за памятную дуэль с поручиком Кудашевым, за немалые боевые заслуги был вновь зачислен в Преображенский полк в прежнем чине. Но Поль ни словом, ни жестом не выдал своего недовольства. Чувствуя легкое головокружение от духоты и выпитого шампанского, Шеховской накинул на плечи шинель и вышел на улицу. Глубоко вдохнув морозный декабрьский воздух и подняв лицо к темному ночному небу, он долго вглядывался в тускло мерцающие звезды. Вспомнились душные кавказские ночи, когда звезды были столь яркими и большими на темном бархате ночного небосклона, что, казалось, протяни руку — и дотронешься до них.

Из раздумий его вывел весьма чувствительный хлопок по плечу. Обернувшись, Шеховской удивлённо воззрился на ухмыляющегося Ярынского.

— Да, уж, Павел Николаевич, что ни говори, а все же Вы любимец фортуны, — усмехнулся Григорий. — Хотя что с нее возьмешь, — она ведь тоже женщина, а Вы всегда легко кружили прелестные женские головки.

— Не совсем понимаю, о чем Вы, Григорий Алексеевич, — прищурился Поль.

— Ну, не скромничайте, хоть я и без году неделя в столице, а уже наслышан о Ваших делах, — рассмеялся Ярынский. — Вас арестовывают по обвинению в убийстве одной любовницы, а другая тотчас спешит предоставить Вам алиби. Что и говорить, Вы большой шалун!

— Вряд ли убийство молодой красивой женщины можно назвать шалостью, — отрезал Шеховской. — Более того, я приложу все силы, чтобы найти настоящего убийцу.

— Благородное дело, — вздернул бровь Ярынский, — но не кажется ли Вам, что лучше оставить это тем, кто должен тем по долгу службы государевой заниматься?

Павел фыркнул в ответ, вспомнив, как, вцепившись в него, как в единственного подозреваемого, его увещевали признаться в якобы содеянном, и никто даже не пытался проверить рассказанную им версию. Оба замолчали, но ненадолго. Ярынский вновь нарушил тишину:

— А скажите, Павел Николаевич, неужто девица и впрямь так хороша, что стоило из-за нее отсидеть на гауптвахте двадцать пять суток?

Шеховской глянул прямо в темные глаза Ярынского.

— А Вы с какой целью интересуетесь, Григорий Алексеевич? — недобро усмехнулся он уголком губ.

— Известно с какой. Может, шепнете адресок, когда сия прелестница Вам наскучит? — улыбнулся в ответ Григорий.

— Вот уж не ожидал в Вас склонности к моим бывшим пассиям! А касаемо именно этой — боюсь, Вам долго ждать придется, Григорий Алексеевич! — развернулся Поль и наткнулся на негодующий взгляд Левашова. Кивнув ему головой, Павел вернулся в зал ресторации.

Усевшись за стол, он вынул из кармана брегет. Увидев, что время уж давно перевалило за полночь, он чертыхнулся, вспомнив обещание вернуться до полуночи, данное Жюли, и поспешил проститься с сослуживцами, Жестом подозвав официанта, князь попросил записать сегодняшнюю гулянку на его счет и покинул ресторацию.

Юленька слышала, как открылась входная дверь, потом зазвучали голоса Прохора и ее супруга. Часы в гостиной показывали три часа ночи. Задув свечу на каминной полке, она метнулась в свою спальню и, сбросив капот, забралась на постель, сделав вид, что спит. Раздались тяжелые шаги в коридоре, вот под рукой ее мужа распахнулась дверь в спальню, и Павел замер на пороге.