Поездка в монастырь заняла у него три дня. Увидев сына, Лариса Афанасьевна не выказала особой радости от встречи с ним, а узнав, с какой целью он приехал навестить ее, так и вовсе поначалу отказывалась говорить с ним. Не зная, как еще побудить мать к откровенности, Серж рассказал о поспешном венчании Жюли с князем Шеховским, о том, чем ей может грозить такое замужество, и о найденных документах на имя Анны Закревской.

Лариса Афанасьевна сначала разрыдалась, но потом на удивление быстро взяла себя в руки и заговорила. Серж слушал — и не верил своим ушам, однако ни единым словом не решился прервать монолог матери.

— Сережа, — начала она, — ты уже сам женат, поэтому понимаешь, что я была плохой женой твоему отцу. Я всегда хотела удалиться от мирской жизни и пошла под венец со Львом Алексеевичем только следуя воле своих родителей. Это, однако, не принесло счастья ни мне, ни твоему отцу.

Слезы вновь выступили на глазах сестры Лукерьи, и Сергей, достав из кармана белоснежный платок, протянул его матери.

— Когда родители Анечки погибли, — продолжила она, — была еще жива ее бабушка по матери, и она забрала девочку к себе. Как ей жилось с ней, я даже представить не могу: бедная женщина, горюя по любимой дочери, решила, что всему виною была ее необыкновенная красота, и потому держала внучку в черном теле. Да ты и сам должен помнить, какой к нам приехала Анечка. Когда три года спустя бабушка умерла, кроме меня и Василия Андреевича, кузена ее отца, других родственников у нее не осталось. Василь был и слишком молод, и к тому же в то время воевал с турками на Кавказе. Так вот и вышло, что Анна оказалась у нас. Эта бедная девочка с первой же минуты смотрела на Льва Алексеевича, как на Бога, но была слишком робка и напугана. А потом, когда я заметила, с какой нежностью твой отец относится к ней, и как она расцветает от его внимания, то вымолила его согласие на то, чтобы уйти в монастырь. Я так хотела освободить его, я видела, что они могли быть счастливы вместе! Ну, а дальше тебе все известно, — опустила она глаза.

Сергей словно вновь очутился в том дне, когда ненависть к Анне совершенно затмила разум, и его поступок привел к столь трагическим последствиям. Острое сожаление сжало сердце: ведь не вмешайся он тогда, его отец мог бы быть счастлив с той, которую действительно полюбил всем сердцем. Он вспомнил, как после похорон Анны Лев Алексеевич заперся в своем кабинете, а он долго стоял под дверью и не решался постучать, слушая, как этот сильный и уверенный в себе человек рыдал, как ребенок. Теперь он понимал, почему отец до самой смерти своей так и не простил его.

— Как погибли родители Анны? — спросил он внезапно охрипшим голосом.

— О, это вообще ужасная история, — всхлипнула Лариса Афанасьевна. — Граф Закревский, отец Анны, был жутко ревнив, а ее мать, Юлия Михайловна, была очень красивой женщиной, и за ней всегда увивалась целая толпа поклонников. Жюли, кстати, очень похожа на свою бабку, — сквозь слезы улыбнулась она сыну. — Одним из поклонников Юлии Михайловны был князь Барятинский — красавец, герой войны с Наполеоном. Он легко разбивал женские сердца, но в этот раз едва ли не впервые в жизни встретил достойный отпор. Однако князь так увлекся ею, что буквально не давал проходу несчастной женщине, преследуя ее повсюду, а граф совсем потерял голову от ревности. Это и привело к трагическим последствиям.

— Дуэль? — поинтересовался Сергей.

Лариса Афанасьевна отрицательно качнула головой.

— Ах, если бы! Граф Закревский в порыве ревности застрелил жену, а потом застрелился сам, оставив Анну, которой в ту пору было четырнадцать лет, круглой сиротой.

— Господь всемогущий! — перекрестился Серж.

— Да, в этой семье страсть всегда преобладала над разумом, — печально улыбнулась мать Сержа. — Потому прошу тебя — не оставь сестру, если ей понадобиться помощь! У нее ведь никого нет, кроме вас — Лев Алексеевич в свое время отписал Василию Андреевичу Закревскому о смерти Анны, но поскольку он с самого начала собирался дать Юле свое имя, решил не марать имени ее матери посмертно и не сообщил ему о ее рождении.

— Даю Вам слово, матушка, — с чувством пообещал Кошелев.

Возвращаясь в Кузьминки, Сергей много думал над тем, рассказала ему мать. Не вмешайся он тогда, Анна стала бы законной женой Льва Алексеевича, возможно, у них бы еще были дети, а если бы родился мальчик, то он стал бы следующим графом Закревским. Острое чувство вины не давало покоя, и даже то, что ему самому тогда было всего двенадцать лет, никак не служило оправданием даже в собственных глазах. Вспомнились слезы и горькие слова младшей сестры по дороге в церковь к Четихину. Серж тяжело вздохнул. Тревожно было на душе. Еще прощаясь с Жюли на крыльце дома Шеховских в Ильинском, он ощущал смутное беспокойство за ее судьбу, а ныне почему-то чувство это переросло в уверенность, что ей грозит некая неведомая опасность. Ох, надо бы поспешить с возвращением в столицу! — думал он.

Но как повелось испокон веков, человек предполагает, а Господь располагает. По возвращении в имение Сержа ждали весьма огорчительные известия: за время его отсутствия в деревне, принадлежащей Кошелевым, случился пожар, и это событие вновь отсрочило его отъезд. Сгорело две избы, и по счастливой случайности человеческих жертв этот пожар не принес, но пришлось решать вопрос с жильем погорельцев, оставшихся к тому же почти в одном исподнем, поскольку несчастие сие случилось посреди ночи.

Проникшись чужим горем, Кошелев распорядился, чтобы пострадавших до весны разместили во флигеле в господской усадьбе, потому как нечего было даже думать о новом строительстве на зиму глядя, и отдал распоряжение управляющему приобрести для погорельцев все самое необходимое.

Еще одни неприятным сюрпризом стало письмо от князя Шеховского. Сергей предполагал, что Николай Матвеевич не оставит без внимания женитьбу собственного наследника, но никак не ожидал, что он попытается через него разрешить сию щекотливую ситуацию. Сколь бы прохладным ни было его отношение к младшей сестре, но даже его возмутила циничность сего послания. Шеховской не просил — он требовал от Сержа удалить сестру из Петербурга! Столько забот свалилось на него так внезапно. Отложив письмо, Кошелев устало откинулся в кресле. Разве ж можно забрать жену от мужа? — невесело усмехнулся он. Серж, хоть зачастую и производил впечатление человека простоватого, был далеко не глуп. Видимо, Павел Николаевич до сих пор не счел нужным поставить своего родителя в известность о счастливом изменении в своем семейном положении. И наверняка у Шеховского-младшего имелись на то свои, судя по всему, весьма веские причины, — пришел он к неутешительному выводу. — Ох, похоже, не зря его беспокоила дальнейшая судьба Жюли! Но раз Павел не открыл отцу всей правды, имел ли он право сделать это без того, чтобы не нанести ущерба молодоженам? Кошелев надолго погрузился в раздумья. Оставить без внимания письмо Николая Матвеевича он не мог, но и считал себя не в праве написать, как обстоят дела на самом деле. Мысленно попросив у младшей сестры прощения, Серж принялся писать ответ не менее циничный по содержанию, чем письмо самого князя.

Кошелев написал, что, понимая свою ответственность за сестру, даже после того, как Жюли публично призналась в том, что состоит в интимной связи с князем Шеховским Павлом Николаевичем, он хотел устроить ее судьбу здесь, в провинции, но именно Павел Николаевич совершенно расстроил его планы. В свете сложившихся обстоятельств судьба Юлии Львовны отныне — забота самих Шеховских и Господа Бога, а никак не его, а потому он умывает руки и просит его больше не беспокоить по данному поводу. Он не имеет намерения привозить сестру из Петербурга в Кузьминки хотя бы потому, что должен заботиться о репутации своих жены и сестры.

Мальчишка-посыльный, которого отправили снести письмо барина на почтовую станцию, вернулся с письмом от Докки. В своем послании жена Сержа по большей части жаловалась на Полин, которая по ее мнению задалась целью спутать все планы брата в том, чтобы выдать ее замуж в этом сезоне, потому как на всех светских раутах с возможными претендентами на ее руку сердце ведет себя более чем холодно и сдержано, никого не поощряя в ухаживаниях, и это несмотря на то, что среди молодых людей, обративших на нее свое внимание, есть очень и очень достойные представители столичного дворянства.

Эти строки заставили Кошелева задуматься: так ли уж легко, как убеждала и хотела показать ему, восприняла Полин отказ Шеховского от помолвки? Не жалеет ли теперь о том, что сама, своими руками отдала любимого младшей сестре? Возможно, за жалобами Докки крылось нечто большее, чем просто желание рассорить брата с сестрой. Ну, вот и еще одна напасть, — вздохнул Сергей и продолжил чтение. Далее в нескольких словах Евдокия написала, что Господь услышал ее молитвы, и к лету в семье Кошелевых стоит ожидать прибавления. Впервые за последние несколько дней Серж улыбнулся. Известие о том, что вскорости ему предстоит стать отцом, не могло не радовать. Ведь уж более года живут они с Докки в законном браке, и в последнее время он все чаще задумывался над тем, отчего Господь не дает им дитя, причем для него совершенно неважно было, будет ли то девочка или мальчик. Однако, читая дальше, он вновь нахмурился: жена писала, что пребывание в Петербурге никак не идет на пользу ее здоровью, и она желала бы вернуться в Кузьминки как можно скорее, к тому же обязанность сопровождать Полин в роли патронессы для нее в ее положении весьма обременительна.

Да уж, дела требовали его немедленного присутствия в столице, и Кошелев велел упаковать багаж и приготовить к поездке лошадей и крытый возок, решив выехать в Петербург завтра же наутро.

Надо признать, что в своих наблюдениях за золовкой Докки была не так уж далека от истины. После той памятной для нее встречи с князем Горчаковым Полина и в самом деле все чаще ловила себя на том, что высматривает его высокую фигуру везде, где бы она ни находилась, игнорируя при этом остальных своих поклонников. Сначала она объясняла себе это тем, что ее волновала судьба младшей сестры, но потом вынуждена была признать, что желание увидеться с Мишелем определялось не только беспокойством за Жюли. Полин все чаще думала о его сиятельстве князе Горчакове, а его слова, сказанные ей в последнюю их встречу, давали надежду на то, что и он не равнодушен к ней.